Крепостная герцогиня (главы 64—115). Квазиисторическая юмористическая эпопея

68. Честное признание прозорливой Малашки

Вскоре иудей ортодоксальный Мойша Шафиров ради бракосочетания церковного предстоящего во православие перешёл. Строго глаголя, не шибко убивался он по поводу сему, ибо в душЕ всегда атеистом был, о чём окромя него лишь столь же атеистическая Малашка ведала, но факт сей компрометирующий огласке аки всегда не предавала.

В то же время по той же причине замыслил столь же аки пара сия атеистический Роджер Смит перейти из официальной веры англиканской в аки бы истинную ту же веру православную. И молвила ему Малашка влюблённая:

– Роджер, любимый! Не болтлива я и всю жизнь оставшуюсю могу скрывать информацию, меня компрометирующую. Но будет разъедать она меня изнутри, пока одна лишь оболочка ни останется. Посему лучше признаться мне честно и отказаться добровольно от счастья быть супругой твоей.

– Догадываюсь я, что сие за тайна, али аки глаголил некий таксидермист, «скелет во шкафу». (Автор уточняет, что в указанные времена такси ещё не было, хоть и было то, куда сей транспорт вляпался! И «таксидермист» суть специалист по изготовлению чучел.) Не надеялась ты, Малашка невезучая, на брак со мной, а посему уступила домогательствам Лябе и стала ЛЯБовницей, … то бишь любовницей его. И носишь ныне под сердцем чадо полуфранцузское. Не скрою, весть сия для меня далеко не благая. Но честь моя… полубаронетская… велит мне простить невольный грех твой.

Лишь токмо вслУх решил
я стать твоим супругом,
для нас покоя нет,
и нет пути назад!

ПризнАю я чадо сие своим, но смею надеяться, что одаришь ты меня прочими отпрысками.

– За речь сию благородную полюбила я тебя ещё пуще! – Малашка воскликнула. – Что касаемо «прочих отпрысков», обещаю плодить их не щадя живота своего (уточняет автор, что речь не о «чреве», а о «жизни») и матки своей в количестве, коее закажешь! Что же касаемо гипотетического уже зачатого чада, то не имеет оное место во чреве моём, ибо не пытался проникнуть мосье Лябе орудием своим во владения мои, а коли бы и пытался – не преуспел бы! … Что же касаемо скелета таксидермического во шкафу гипотетическом, то не потребно ему стокмо места, ибо виртуален он. Мыслишь ты, полубаронет мифический Роджер Смит, когда-либо ошеломить меня приятно, что являешься маркизом высокородным Уолтером Гриффитом.

– Всего лишь графом, – скромно признался Уолтер «подпольный», удивлённый осведомлённостью избранницы своей.

– Да для меня, крепостной девки бесправной, вполне хватило бы не токмо графа законного, но даже баронета внебрачного!

– «Расколола ты меня, Малашка, аки патриарх Никон расколол церковь православную! Аки удалось тебе сие?

– Элементарно, Роджер! Середь книг шахматных, по коим я премудрость игры сей постигала был великолепный учебник Мэтью Хогарта с дарственной надписью: «Уолтеру Гриффиту от автора».

– Но далее следовала другая надпись, опровергающая дарственную сию.

– И я так сперва мыслила. Но опосля заметила, что почерк на языке аглицком, коим пишу я правой дланью совпадает с почерком твоим, Роджер, когда ты такою же дланью пишешь.

Отыскала Малашка учебник хогартовский и продолжила:

– Засим интереса ради написАла я своей дланью, но на сей раз левой надпись вторую якобы опровергающую первую.

– Тут взяла дева смышлёная бумагу и написАла на языке аглицком: «Роджеру Смиту от Уолтера Гриффита».

Подъял сей Роджер (он же указанный Уолтер) длани свои вверх во знак капитуляции, ибо почерк на бумаге совпал с почерком на книге. Но вдруг озарило британца, и воскликнул он:

– Не глаголится в надписях сих про титул мой графский. А уж про якобы маркизский, аки ты недавно глаголила – тем паче! Неувязочка выходит!

– Сей же час увяжем ея, – пообещала Малашка и тут же… увязала. – Барин наш в одной из поездок торговых побывал в той сАмой Епифани, возле которой едва живота ни лишился, не глаголя уж о ценностях материальных. И токмо помощь героическая…

– Аки глаголят соплеменники и современники Мойши, – перебил Роджер,…

– … бекИцер! – докончили оба хором (что в переводе с языка современного иудейского означает «короче!»).

– Короче! – молвила Малашка на сей раз по-расейски. – Узрел купец Самохвалов на брегу реки Дон крест каменный с эпитафией издевательской, кояя гласила…

Прочитала Малашка наизусть эпитафию, в коей усопший маркизом именовался.

– Догадываюсь я, кто автор текста сего! – воскликнул британец. – Не токмо деяния его черны, но и юмор! Впрочем, аки поётся во гимне британского клуба любителей сего юмора:

«Чёрный юмор, чёрный юмор, чёрный юмор

Облегчает нашу маленькую жизнь!»

Помыслил Уолтер Гриффит неофициальный (аки опосля оказалось, ошибочно), что потому назван он маркизом, что родитель его Джордж Гриффит преставился, опосля чего старший брат Роберт стал герцогом, а он, младший брат – маркизом.

В тот же день осуществил британец задуманное – перешёл во веру православную.

Вскоре иудей ортодоксальный Мойша Шафиров ради бракосочетания церковного предстоящего во православие перешёл. Строго глаголя, не шибко убивался он по поводу сему, ибо в душЕ всегда атеистом был, о чём окромя него лишь столь же атеистическая Малашка ведала, но факт сей компрометирующий огласке аки всегда не предавала.

В то же время по той же причине замыслил столь же аки пара сия атеистический Роджер Смит перейти из официальной веры англиканской в аки бы истинную ту же веру православную. И молвила ему Малашка влюблённая:

– Роджер, любимый! Не болтлива я и всю жизнь оставшуюсю могу скрывать информацию, меня компрометирующую. Но будет разъедать она меня изнутри, пока одна лишь оболочка ни останется. Посему лучше признаться мне честно и отказаться добровольно от счастья быть супругой твоей.

– Догадываюсь я, что сие за тайна, али аки глаголил некий таксидермист, «скелет во шкафу». (Автор уточняет, что в указанные времена такси ещё не было, хоть и было то, куда сей транспорт вляпался! И «таксидермист» суть специалист по изготовлению чучел.) Не надеялась ты, Малашка невезучая, на брак со мной, а посему уступила домогательствам Лябе и стала ЛЯБовницей, … то бишь любовницей его. И носишь ныне под сердцем чадо полуфранцузское. Не скрою, весть сия для меня далеко не благая. Но честь моя… полубаронетская… велит мне простить невольный грех твой.

Лишь токмо вслУх решил

я стать твоим супругом,

для нас покоя нет,

и нет пути назад!

ПризнАю я чадо сие своим, но смею надеяться, что одаришь ты меня прочими отпрысками.

– За речь сию благородную полюбила я тебя ещё пуще! – Малашка воскликнула. – Что касаемо «прочих отпрысков», обещаю плодить их не щадя живота своего (уточняет автор, что речь не о «чреве», а о «жизни») и матки своей в количестве, коее закажешь! Что же касаемо гипотетического уже зачатого чада, то не имеет оное место во чреве моём, ибо не пытался проникнуть мосье Лябе орудием своим во владения мои, а коли бы и пытался – не преуспел бы! … Что же касаемо скелета таксидермического во шкафу гипотетическом, то не потребно ему стокмо места, ибо виртуален он. Мыслишь ты, полубаронет мифический Роджер Смит, когда-либо ошеломить меня приятно, что являешься маркизом высокородным Уолтером Гриффитом.

– Всего лишь графом, – скромно признался Уолтер «подпольный», удивлённый осведомлённостью избранницы своей.

– Да для меня, крепостной девки бесправной, вполне хватило бы не токмо графа законного, но даже баронета внебрачного!

– «Расколола ты меня, Малашка, аки патриарх Никон расколол церковь православную! Аки удалось тебе сие?

– Элементарно, Роджер! Середь книг шахматных, по коим я премудрость игры сей постигала был великолепный учебник Мэтью Хогарта с дарственной надписью: «Уолтеру Гриффиту от автора».

– Но далее следовала другая надпись, опровергающая дарственную сию.

– И я так сперва мыслила. Но опосля заметила, что почерк на языке аглицком, коим пишу я правой дланью совпадает с почерком твоим, Роджер, когда ты такою же дланью пишешь.

Отыскала Малашка учебник хогартовский и продолжила:

– Засим интереса ради написАла я своей дланью, но на сей раз левой надпись вторую якобы опровергающую первую.

– Тут взяла дева смышлёная бумагу и написАла на языке аглицком: «Роджеру Смиту от Уолтера Гриффита».

Поднял сей Роджер (он же указанный Уолтер) длани свои вверх во знак капитуляции, ибо почерк на бумаге совпал с почерком на книге. Но вдруг озарило британца, и воскликнул он: