Сделай ставку и беги

Когда Ленин говорил о кухарке, что станет управлять государством, он наверняка имел в виду Александру Яковлевну. Во всяком случае Антон был искренне в этом убежден. И оттого государству сочувствовал. Это до какой же скудости надо дойти, чтобы, перебрав десяток тысяч комбинатовских работников, вознести наверх его матушку, с ее заушными семью классами.

Как ни странно, именно карьерный рост Александры Яковлевны стал причиной трещины, образовавшейся в нежных дотоле отношениях сына и матери.

И даже не сам рост. Отношения испортились, когда в школе при Антоне мать назвали Фирсовской подстилкой. Кто такой Фирсов, он знал слабо, – кто-то из областного начальства. Но что подстилка и через это двинулась, понял досконально. И оттого морду сболтнувшему набил чувствительно. Однако к матери с того дня возникло брезгливое чувство, с которым боролся, но победить в себе не мог.

Сегодня Антон проснулся от резкого материнского голоса, – Александра Яковлевна кого-то распекала по телефону. В последнее время она усвоила этот начальственно – покровительственный тон.

– Что значит, в товарищах согласья нет? – вопрошала она. – Раз их в бригаду поставили, так и согласие должны найти… Причем здесь Крылов?.. Не знаю такого. Но надо будет, поставим на место и Крылова. Вызовем на профком, объясним задачу и всё сделает, как шелковый. Из какого он цеха? Ишь моду взяли – с начальством спорить.

Антон вскочил с кровати, пулей пролетел в соседнюю комнату, не церемонясь, вырвал у матери телефонную трубку и бросил на рычаг.

– Матушка! Господи! – простонал он. – Уж лучше б ты шпульки свои, как прежде, вставляла. А то позоришься перед всем миром. Стыдуха сплошная. Иван Андреевича Крылова она на профком вызывать собралась! Да он еще в девятнадцатом веке умер! Слышала хоть: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник»?

– Знаю, басня, – снисходительно подтвердила Александра Яковлевна. – Ее на днях на активе Первый как пример приводил.

Она горько поджала губы.

Оно и видно, что матери стыдишься, – недостаток образования Александра Яковлевна восполняла тонкой чувствительностью. – А чего стыдишься? Что одна-однова тебя на ноги подняла? Что квартиру вот эту трехкомнатную заслужила, когда другие по коммуналкам ютятся? Что колбаса в холодильнике не переводится? Между прочим, ЗИС, двойная камера, тоже не с неба свалился. А раз дают, стало быть, есть за что. Небось, когда тебя малолеткой посадить хотели, так я в кабинете начальника милиции на карачках ползала, чтоб прощение для тебя вымолить. И ничего – не стыдилась. Просто – сына спасала. Хоть и дура тебе мать, а не чужая. Так неужто взамен такое заслужила?

– Да не о том же я, – Антон смешался.

– А то не знаю, о чем! Да, не доучилась. Что ж? Зато, если мне чего из знаний не додано, то я партийным чутьем добираю. Со мной директор комбината не гнушается советоваться. Один родной сын, как нелюдь. Да где б ты щас был, если б меня на пироги-сапоги эти не выдвинули?

Она пригляделась к сыну. Примирительно потрепала за волосы:

– К матери у него придирки. Ткачихой – бабарихой при людях обзываешь. На себя лучше глянь. Неделю как из больницы. Едва спасли. И, пожалуйста, – веки-то вон, как у вурдалака. Опять с дружками гулял. А тебе про институт думать пора. Вступительные на носу. Надумал куда?

– На юридический. Надежная специальность. Опять же никаких ваших карьер.

Последнее почему-то рисовалось Антону немыслимым благом.

– Юрист, конечно, – чистая работа, – нехотя согласилась мать.

– Но все-таки не магистральная. Так, обслуга при начальстве. Ты не тушуйся, – выбери, что попрестижней. А я помогу.

– Да уж как-нибудь сам.

– Ну-ну, – Александра Яковлевна тяжко покачала головой. – Ты у нас во всем сам. В каждой бочке затычка. И за что мне такая напасть? Вот ответь, что тебе этот узбек в ресторане был? Сват? Кум? Ведь никто и звать никак. Сам полуживой! А полез заступаться. Ох, дорого мне, Антошка, твое правдолюбство дурацкое выходит! Надеюсь, в милиции опять хлопотать не придется?

Антон насупился.

Мать не раз пеняла ему историей, произошедшей за пять лет до того.

В одном из дворовых полуподвалов размещалась радиомастерская, незарешеченные окна которой выходили во двор. По вечерам, после окончания рабочего дня, мальчишки скапливались перед окнами и жадно разглядывали брошенные на столах дефицитные приемники, – неохраняемое, без сигнализации помещение словно напрашивалось, чтоб его обокрали.

Двенадцатилетний Антон явился к директору мастерской.

– Тебе чего, пацан? – буркнул запаренный человек в линялом халате, с чахлым пучком слежаных волос, будто нашлепнутых на потную лысину.

– Надо технику после работы убирать и потом решетки бы на окна, – строго сообщил Антон. – А то как бы бесхозяйственность. Нельзя так. Вам все-таки чужое доверено.

Из мастерской нахального шкета выдворили легким пинком под зад.

В ту же ночь Антон аккуратно отогнул гвоздики, через форточку влез в подвал и сгреб в сумку несколько приемников «Спидола» и магнитофон «Весна».

Утром принес добычу в милицию.

– Это я всё украл, – с гордостью сообщил он. – Чтоб доказать, что бесхозяйственность.

От наказания начинающего правдолюба спасли юный возраст, материнские слезы и заступничество директора школы.

Правда, на окнах радиомастерской появились решетки.

– Ладно, позорище моё, давай прощаться, – Александра Яковлевна вздохнула.

Только сейчас Антон вспомнил, что мать вновь уезжает.

– Не надоело по семинарам-то шляться? – буркнул он.

– Семинары – часть моей работы, – отреагировала Александра Яковлевна, едва заметно смутившись. – Вернусь через два дня. И – гляди, Антошка, чтоб без гулянок! – Александра Яковлевна энергично подхватила сумку, подставила щеку. – Квартиру сдал!

– Квартиру принял, – Антон чмокнул мать, закрыл за ней дверь.

– Одно слово – ткачиха-бобориха! А ведь и впрямь поднимется. Вот она, загадка марксизма-ленинизма, – недоуменно поделился он впечатлением со своим отражением в зеркале.

Заглядевшись, ударился коленом о сваленные в углу книжные полки. За полками этими ломились, писались по ночам в очередях. Матери их предложили по большому блату, и не взять она сочла неприличным. Теперь, в ожидании огородного сезона, Александра Яковлевна выращивала в них рассаду.

* * *

Антон бросился к телефону, поспешно набрал номер.

– Жанночка, – прощебетал он. – Не хочешь в гости зайти? У меня журналы западные есть. Матушка из загранки привезла. Моды – купальники всякие. Фото цветные – отпад. А?

– И тебе мама разрешает их смотреть? – Жанночка хихикнула.

– Матушка уехала. На два дня, – Антон горячо задышал. – Приходи, а? Картинки полистаем. Под шоколадный ликер. Моё выздоровление отметим.

– А выздоровел?

– У меня еще торт «Птичье молоко» есть, – подрагивая все сильнее, интриговал Антон. – Придешь, да?

– Вряд ли. У меня вообще-то планы.

Антон облизнул пересохшие губы. Набрался смелости.

– Так отложи! Я тебе большую правду скажу: мне так тебя хочется.

– А то без тебя некому, – выпалила Жанночка и – зарделась. Ну что поделать, если резвый язычок ее был проворней неспешных мыслей.