Убить после смерти

Убить после смерти
Семён Данилюк

Ангел-хранитель, проворонивший убийство своего подопечного, спускается на землю. У него неделя, чтобы восстановить обстоятельства преступления. В поисках убийцы ему помогают жена погибшего Ксюша и таинственная девочка-индианка.

Семен Данилюк

Убить после смерти

«…смерть убирает человека тогда, когда всё, и дурное и хорошее, что могла получить от него жизнь, – получено, мера дел его исполнена, и лицо его ясно перед Богом»

    Михаил Арцыбашев

Эпизод 1. Апрель 2002 года. Калуга

Наблюдать за купающимся в апрельской луже воробьишкой было забавно.

Он мотал головой с победно задранным клювиком, елозил брюшком в мутной жиже, трепыхал мокрыми крылышками и, оттягивая удовольствие, поглядывал на рябиновую ветку в подтаявшем льду. Восторженное создание, намерзшееся за долгую, полную тревог зиму, настолько разморилось под мягкими солнечными лучами, что утратило привычное чувство опасности, и совершенно не замечало подкрадывающегося матерого кота. Единственный желтый глаз хищника горел предвкушением, – он уже вышел на дистанцию прыжка.

Мне стало жаль бедного недотепу, обреченного погибнуть на пороге выстраданной им весны. Не удержавшись, я легонько дунул.

У воробья взъерошились перья. У кота дыбом поднялась шерсть. Оба принялись обеспокоенно вглядываться в стылый воздух. В следующее мгновение воробьишко заметил опасность и взмыл вверх перед носом замешкавшегося охотника. Лишенный добычи кот негодующе фыркнул и удалился с видом оскорбленного достоинства.

– Опять ты вмешиваешься в естественный ход событий, – послышался укоризненный голос Анхэ. Вот уж кто непревзойден в искусстве подкрадываться. – А что если поблизости оказался бы не я, а суперконтролер? Ведь имеешь несколько замечаний, в том числе занесенное на голограмму.

– Жалко стало, – виновато пробормотал я, понимая, что Анхэ как всегда прав.

– Единственная реализация жалости, на которую нам дано право, – охрана своего поднадзорного, до тех пор, пока он сам не сойдет с предначертанного пути, – бесстрастно отчеканил Анхэ. Это у него здорово получалось, – накрепко запоминать инструкции. А я вот на экзаменах вроде помню, а в жизни – как-то упускаю.

При виде моего уныния Анхэ смягчился.

– Мне надо срочно отбыть в Доминикану. Идет ураган «Катрина» и назревает угроза тамошнему поднадзорному, – сообщил он с досадой. – Ведь что обидно: все равно через семь месяцев ему суждено умереть от рака желудка. Казалось, какая разница? Еще и тяжких мучений избежал бы. Так нет, тащи до близкого предела, – судьба, видишь ли! Впрочем тут же взбодрился. – Ничего, как там у смертных? Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Превозможем! В нашем цеху Анхэ слыл выдающимся виртуозом-многостаночником. Он даже выступил с почином – с целью экономии ангельских ресурсов надзирать одновременно за несколькими десятками душ в разных концах земного шара. Вверенные души он именовал не иначе как «поднадзорные». Подчеркивая тем главную, по его мнению, миссию ангела-хранителя.

В случае успешного завершения эксперимента его планировали выдвинуть на Архангела. И надо признать, Анхэ и впрямь поспевал всюду, – за всё время ни единого прокола. Не то, что у меня, – и за одним-единственным-то не доглядишь.

– Тебе придется в моё отсутствие присмотреть за моей здешней поднадзорной. Сумеешь? – вопросил Анхэ со строгостью. Мне уже доводилось подстраховывать его в частых отлучках.

Но в этот раз я отчего-то перетрусил.

– А вдруг мой хранимый и твоя решат провести вечер порознь? Ведь «заказ» на его убийство никто не отменял.

– До утра они будут вместе, – снисходительно успокоил Анхэ. – А если даже разъедутся на час-другой, то я провидел, – твоему сегодня ничто не угрожает. Главное, не упустить мою. Вот с ней, сам знаешь, не в порядке. В случае преждевременных родов грозит смерть. Так как, можно на тебя положиться?

Не отказывать же в пустяке. Конечно, я согласился. Тем более, присматривать за очаровательной Ксюшей было очень приятно.

– К утру вернусь, – заверил меня Анхэ, готовясь удалиться. Но вдруг нахмурился, озабоченный. – Все-таки, Анхель, твоё разгильдяйство добром не кончится. Чувствую, подведешь и себя, и меня. Пока ты воробьишку спасал, опять проворонил поднадзорных.

В самом деле джипа во дворе коттеджа уже не было.

– Сейчас верну, – смущенно заверил я.

– И когда у тебя наконец прибавится ответственности? – посетовал Анхэ. – Как только меня поднимут в высшие сферы, похлопочу, чтоб и тебя с земли убрали. Я всегда утверждал: чрезмерное вникание в жизнь смертного контингента пагубно влияет на неокрепшие создания. Последнее донеслось издалека.

Наверное, Анхэ и здесь прав.

… – Черт! – едва отъехав от загородного коттеджа, Павел Игумнов с силой надавил на тормоз, отчего сидящая рядом Ксюша чуть не боднула лбом массивное лобовое стекло. – Вот видишь, из-за твоих душеспасительных бесед Пирата забыли!

Он круто, прямо по целине, принялся разворачиваться. Но, глянув в зеркало заднего вида, лишь приоткрыл дверцу машины, – забытый котяра дул во всю прыть вслед за бросившими его хозяевами.

Жесткое лицо Игумнова при виде любимца расслабилось, – одноглазый Пират походил на самого Павла. Такой же битый-перебитый в бесчисленных схватках. Такой же независимый и неуступчивый. Впрыгнув в машину, Пират демонстративно уклонился от Ксюшиной ладони, пролез на заднее сиденье и там забился в угол, недовольно фырча, – пренебрежения к своей персоне он не прощал.

– Обиделся, хохотульный котяра, – констатировал Павел. Он нажал на газ, потянулся включить музыку, но попытка уклониться от разговора не удалась, – рука Ксюши загородила панель магнитолы.

– Давай хоть раз в жизни договорим до конца, – потребовала она.

Павел кротко выдохнул, уступая, но и выказывая тем, что мера отпущенного ему добродушия близка к переполнению.

– Ничего, я дольше терплю, – не отступилась Ксюша. – И, между прочим, вместе с тобой под смертью хожу. Так что имею право голоса.

Павел потупился, – возразить было нечего. В последний год находиться рядом с ним стало не просто рискованно. Это превратилось в экстрим.

Ксюша почувствовала смущение мужа.

– Сколько можно кликать смерть, Игумнов? – в голосе ее появился непривычный напор. – Вспомни последнее покушение. Эту кошмарную перестрелку. Ведь чудом остался в живых!

«В самом деле, – чудом», – мысленно согласился я. В тот день я не удержался, – позволил себе самовольную отлучку. Как-то разом созрели абрикосы в харьковщине. В Изюме, Купянске, Чугуеве они свисали через заборы, шлепались в дорожную пыль, лопались и растекались. Воздух сделался так густ, что в нем можно было купаться, будто в сиропе. Хотелось бесконечно парить и кувыркаться. Единственно, что мешало получить полное блаженство, – невозможность обонять и ощущать то душистое благоухание, о котором говорили все вокруг. Запахи и вкус нам, увы, недоступны. Громкий вопль Ксюши с трудом пробился через тысячу километров и вернул меня к действительности как раз в тот момент, когда на моего хранимого уже напали прямо возле входа на Лужский стеклозавод. Нападавших было двое. И стрелять они начали с десяти метров, так что Павел успел оттолкнуть Ксюшу к заводской проходной, выхватить револьвер, который в последнее время постоянно носил при себе, и выстрелить в того, что был ближе, сбив его на бегу пулей. Но в следующее мгновение пуля в живот опрокинула на асфальт самого Павла. Не обращая внимания на рухнувшего подельника, киллер добежал до беспомощной жертвы, выстрелил в грудь, затем, торопясь, приставил пистолет к виску.

Вот тут-то я и подоспел.

– Даже сейчас как вспомню, так плющит, – Ксюшу и впрямь перетряхнуло от воспоминания. – Ведь это один случай на тысячу, чтоб при контрольном выстреле у убийцы заклинило оружие. – Вот видишь, значит, судьба играет на моей стороне, – попытался отшутиться Павел.

– Но не вечно же! Нельзя испытывать ее на излом. В конце концов и у твоей везучести есть предел. Устанет мучиться ангел-хранитель и бросит. Помяни моё слово, – бросит! И то удивляюсь, сколько в нем терпения. – Опять ты в свою поповщину ударилась, – пробурчал Павел. Не очень, впрочем, уверенно. События последнего года кого хошь убедят в существовании потусторонних сил. – И потом давай откровенно, – Ксюша решилась отступиться от обычной деликатности. – Надо же хоть чуть-чуть соизмерять свои желания с реальной жизнью. Допустим, в конце девяностых вам повезло за небешено дорого отхватить стеклозавод.

– Отхватить?! – тотчас вскинулся Павел. – Да когда я пришел, завод загибался. Зарплату не платили. Меня, если хочешь знать, на собрании весь коллектив едва не на коленях просил на директорство.

– Знаю, знаю, – неохотно признала Ксюша.

Всё она, конечно, знала. Впрочем, как и вся Калуга.

Павел Игумнов слыл удачливым, и что важно, крутым предпринимателем. В середине девяностых вместе с друзьями детства Андреем Мазиным и Евгением Сапегой организовал автомастерскую, открыл несколько моек. Попытки криминала взять махонький, но успешный бизнес под контроль натолкнулись на жесткое противодействие друзей. Прежде всего – Игумнова. После нескольких стычек «братки» убедились – этого можно сломать, но не согнуть. Убедились – и отступились. Ломать оказалось небезопасно, а самим ломаться не с чего – не те сверхприбыли. Так и оставили утлый чёлн продолжать свободное плавание в мутных волнах российского предпринимательства. Сильно друзья не разбогатели. Но в областных масштабах считались людьми состоятельными. Настолько, что после обвала девяносто восьмого года руководители Лужского стеклозавода уступили им тонущее под бременем долгов предприятие едва ли не за бесценок. На этот бесценок заработанных на ремонте автомашин средств как раз хватило. Но оказалось, что приобрести и владеть – разные вещи. Необходимо было проплачивать долги, зарплату. А главное – модернизировать дряхлое оборудование. Завод оказался чемоданом без ручки. Павел бросился по банкам. Увы, кредитовать фактического банкрота охоты ни у кого не нашлось. Компаньоны бились, выгадывая каждый рубль. Дабы просто удержаться на плаву. Через пару лет инвестиционный климат в стране слегка потеплел, и в Калуге объявилась итальянская фирма, согласившаяся перекупить завод. Намаявшиеся в безденежье Мазин и Сапега готовы были уступить свои акции, но, увы, уперся Игумнов. «Если согласны платить, значит, завод стоит больше. Надо только поднапрячься, перезанять денег, и тогда сами будем в шоколаде», – убеждал он друзей. Увы! Но точно так же рассудили и бандиты. Раз итальянцы готовы купить завод, значит, на его перепродаже можно заработать. Следовательно, надо отобрать завод у нынешних владельцев и перепродать самим. Завод не автомастерская, – тут было за что «ломаться». Компания «Вектра», за которой скрывалась криминальная группировка, возглавляемая калужским авторитетом Степаном Голутвиным, сделала друзьям коммерческое предложение, – уступить акции по себестоимости. В подтверждение серьезности намерений голутвинские боевики привели аргументы: угнали новенькую «Тойоту» Мазина, сожгли дачу Сапеги, прямо на автостоянке взорвали джипчик Игумнова. Вроде как намекнули. Мазин и Сапега подтвердили готовность к переговорам. Но вот Игумнов! Этот намеков решительно не понимал. Даже после покушения, едва не стоившего ему жизни, не изменился. Выйдя из больницы, принялся с прежним рвением носиться по банкам в поисках кредита. Судьба упрямца стала казаться предрешенной.

– Павел, милый! – с мольбой в голосе произнесла Ксюша. – Взгляни наконец на вещи трезво. Сколько можно брёдать впотьмах? Вся твоя жизнь превратилась в поиск денег. Но их как не было, так и нет. Всем, кроме тебя, ясно, что завод не поднять. Его надо продать и отойти в сторону. Не хочешь из принципа отдать Голутвину, верни опять итальянцев. И негодяя Голутвина умоешь, и сам будешь в шоколаде. – Какие все вокруг легкие, – продать! И умные задним числом – все, оказывается, видели, что не поднять, – желчно процедил Павел. – Да если б наше банковское жлобьё раскошелилось хотя бы на два жалких «лимона», этого хватило бы, чтоб реконструировать поточную линию. И мы сразу выходили на прибыль. Я ж всё просчитал!

– Он просчитал! – простонала Ксюша, страдая от невозможности взломать железобетонную упертость мужа. – Господи, Павел! Чего за эти годы добился? Хоть теперь-то спустись на землю! Да нет дураков давать кредит без надежного обеспечения! Тогда не было, и теперь нет!

– А вот и есть! – торжествующе выкрикнул он. – Есть! Жаль только, что припозднилось. Эх, если б эти трусы акции свои не спустили, хрен бы я от завода отступился!

Ксюша скривилась, будто от зубной боли. – Да любой нормальный человек на месте Мазина и Сапеги сделал бы то же самое. И то из-за тебя сколько тянули. А так – продали, да и отошли.

– Отдали за поди знай что! – Пусть! Зато живы.