Перунов век. Мировое древо

Георгий пожал плечами и направился к гостям. Людмила улыбнулась другу и повернулась к Константину Андреевичу.

– Хотите мне что-то сказать?

Громов молчал. Он подошёл к берегу реки, наступил на хрупкий ледок, погрузив носок сапога в ледяную воду и оттолкнув им льдинки в разные стороны. Людмила не отводила от него взгляда, но и задавать новый вопрос не спешила, предчувствуя очередную порцию наставлений. Молчать было неловко, но, когда последние зрители скрылись в древесном туннеле, он всё же заговорил.

– Кажется, я запретил приближаться сюда, пока идёт дуэль.

– Дуэль была закончена. О том, что Борский продолжит драться, никто не мог знать.

– Вы увидели, что он продолжил. Почему не остановились?

– Геру могли убить!

– Вы не верите в справедливость богов?

– Я верю в наглость, власть и человеческую подлость. А Георгий всего этого лишён, – вспомнив, что только благодаря Громову этот кошмар окончился почти без последствий, Людмила решила сменить тон, – я беспокоилась за него, простите. К тому же любой расклад в этой дуэли не в его пользу. Убьют его – всё, что не упало до этого, рухнет в один миг. Убьёт он, и к его славе кредитора добавится слава убийцы. Люди умеют искажать правду, любят это делать.

– Вы посчитали, что смогли бы его спасти, толкнув противника или встав между ними?

– Не знаю.

– Откуда такая страсть стоять на линии огня? В доме Велеславских вы тоже могли пострадать.

– Не могла. Вы ударились довольно сильно. Использовать способности вы бы просто не смогли.

– В таких случаях выручает пистолет. А если бы я уже нажал на курок?

– Не нажали же. Вы бы не стреляли в доме, где есть те, кто может пострадать.

– Считаете так?

– Это же правильно, – удивительно, но Людмила и правда сама в это верила.

– Если бы Велеславский продолжил меня убивать, я бы молча позволил сделать начатое, потому что в доме могли пострадать?

– Нет, я бы не дала ему вас тронуть.

– Замечательно. В таком случае, благодарю вас за моё спасение.

– Опять издеваетесь?

– Отнюдь. Действительно вам благодарен. Кажется, ещё ни разу женщины не спасали мою жизнь. Интересный опыт, стоит его пережить гордо и по возможности молча.

Людмила никак не могла понять по его отстранённому лицу, шутит племянник императора или нет.

– Простите, я пойду. Нужно узнать, как Георгий.

– Вам не за что просить прощения. Уверен, ваш возлюбленный в полном порядке.

– Кто? – Губы Людмилы расплылись в улыбке, она попыталась сдержаться, но серьёзное выражение лица Громова не оставило никаких шансов, и княжна рассмеялась.

– Князь Велеславский. Или это не так?

– Он мой друг, – Людмила пыталась унять смех. Девушка смеялась так заразительно, что даже Громов дрогнул и улыбнулся в ответ. – В его жизни две любви: драки и педагог из гридненского училища. А со мной… Мы выросли вместе.

– Простите, что допустил подобную мысль.

Людмиле показалось, что Константин Андреевич растерялся. С ним и такое бывает? Хотя, не машина же он, в конце концов.

– Не переживайте, вы не первый, кто нас сватает, но это сущая нелепица. Гера мне брат, который призван меня смешить, злить и защищать. Как и я его.

Людмила поёжилась от налетевшего ночного ветра. Холодный воздух неприятно щипал глаза, и пришлось их прикрыть. Когда она снова посмотрела на Громова, то, что княжна приняла в нём за растерянность, уже сменилось обычным выражением лица.

– Я провожу вас до дома? Стоит уже вернуться.

– Будет здорово. Признаться, в туннеле жутко, сыро и неприятно.

– Мы можем его обогнуть, пройти по берегу.

Громов пошёл вперёд, показывая дорогу. Людмила, стараясь ступать осторожно, последовала за ним.

Ночные прогулки и пережитый страх подталкивали к размышлениям. По мнению княжны Чернышёвой у мужчин всегда было по две страсти, и, как ни странно, одна из них была никак не связана с романтикой. У отца, помимо матери, была охота, у Геры – возможность померяться силами. У Борского, судя по всему, любовь к своей внешности. Интересно, а у Константина Андреевича? Вопрос вырвался сам собой:

– А ваша любовь – это вы сами и ваша работа?

Вопрос в мыслях звучал менее оскорбительно, но сделанного не воротишь. Константин Андреевич даже развернулся.

– С чего вы это взяли, да так поспешно?

Хорошо, что темнота скрывала пунцовые щёки Людмилы от удивлённого собеседника.

– Сложно представить вас влюблённым в кого-то кроме себя.

– Вы хотите меня оскорбить?

– Нет, просто наблюдение, – тему стоило срочно сменить, иначе так она утопит себя в своих же формулировках. – Вы позволите мне один вопрос?

– До этого вы не спрашивали разрешения. Но можно.

– Почему вы не запретили дуэль? Неужели не понимали, что Георгий при любом исходе проиграет?

– Я не имел на это права. У человека должен быть выбор. И есть вопросы, с которыми совестно обращаться в суд или к императору, если ты можешь призвать негодяя к ответу сам. Мне было бы совестно.

– Но ведь так можно и погибнуть. Глупо же…

– В этом нет ничего глупого. Есть обиды, что смываются только кровью. Есть люди, которым не следовало жить. И если мы можем это исправить, почему не рискнуть?

– Вы берёте на себя слишком много. Оставлять в живых или убить решать не вам. – Сменила ты тему, Людмила, что уж тут сказать.