Эффект Фостера

Ну вот, обычные манипуляции и хитрости. Как я и говорил.

– Нет, – отрезал я. – Тебе нельзя посещать подобные места.

– И почему это?

– Потому что я не хочу, чтобы ты была там, – спокойно сказал я.

– А ты мой старший брат, чтобы указывать? – Она сложила руки перед собой, отчего ее грудь немного подпрыгнула вверх. Я нервно сглотнул, стараясь бороться с желанием, вдруг охватившим все мое тело.

– Возвращайся к своим делам, Барбара.

Она подошла еще ближе, оказываясь в шаге от меня.

– И все? Просто выгоняешь меня? – разочарованно изогнув брови, спросила она, словно мое поведение могло хоть немного ранить ее.

На нее невозможно было не взглянуть. На длинные ресницы, покрытые тушью, на маленький острый нос и эти приоткрытые губы. Сейчас веснушек на ее лице не было видно, ведь Барбара закрасила их. Она постоянно это делала, хотя помимо веснушек ее кожа не имела изъянов. Да и веснушки я никогда не причислил бы к изъянам, но она определенно причисляла.

Кончик ее языка прошелся по нижней губе, приковывая к этому маленькому движению мой взгляд. Я тяжело сглотнул, словно в горле встал комок размером с бейсбольный мяч и оглядел поле за ее спиной.

– О, так ты теперь будешь молчать? – раздраженно спросила она.

Не припомню, чтобы раньше она была такой настойчивой. Обычно Барбара предпочитала не разговаривать со мной. Даже дома у нас не появлялась, когда там был я, настолько она не любила находиться со мной в одном пространстве.

– Ты долгое время сидела в своем золотом замке, вот и не стоило вылезать, помни, где твое место, под крылышком деспота-отца! – Все знали, что Эванс хотел бы держать ее в клетке, другое дело, что чем старше Барбара становилась, тем чаще ослушивалась его, но в детстве она была слишком послушной девочкой, настолько, что даже улыбалась по команде. Я знал, что это разозлит ее, знал, что после этих слов она в очередной раз вспомнит, почему ненавидит меня, но все равно сказал это.

Так и произошло. Барбара долго смотрела на меня в упор, до того момента, пока ее глаза не потускнели, и она не усмехнулась разочарованно.

– Знаешь, после того, что случилось вчера, я на секунду решила, что Джефри Фостер, наконец, перестал быть придурком. Но теперь я вижу, что некоторые вещи остаются неизменными, как бы сильно ты не хотел их поменять, – тихо сказала она, а затем просто ушла.

Я провожал ее взглядом, пока она не исчезла в конюшне. Это было пыткой каждый раз смотреть на нее, ведь только на ее эмоции отзывалась моя душа. Ни одна девушка не способна была вызвать во мне что-то помимо похоти, никто, кроме нее. Меня нестерпимо тянуло к ней все время, и когда я чувствовал эту потребность просто увидеть ее лицо, ненавидел себя и ненавидел ее.

Нам лучше держаться как можно дальше друг от друга.

Потерев глаза руками, я опустился на землю. Я просидел так некоторое время, пока не услышал фырканье Рейджи.

Конь на несколько шагов подошел ближе. Я не боялся его, даже и не думал, что он решит атаковать. Лошади чувствуют лучше людей. Именно поэтому я был уверен, что рано или поздно добьюсь его расположения. Ведь в отличие ото всех остальных, я не пытался его подчинить, не хотел его «ломать», я пытался подружиться с ним.

Я встал и подошел к коню, моя рука осторожно опустилась на огромный нос. Маленькая улыбка появилась на моих губах, ведь Рейдж не отталкивал меня. Он позволил коснуться его, позволил погладить.

– Видишь, о чем я говорил. Ты такой же фрик, как я, – невесело усмехнулся я, на что конь протестующе дернул головой. – Да-да, не сомневайся.

Я помнил многое обрывками уже с третьего года своей жизни, но особо яркое воспоминание, важное для меня уносит меня в тот день, когда мне исполнилось пять. Это было ранее утро, я лежал на потертой посеревшей простыне на разложенном старом кресле и смотрел в окно. Солнце еще не показалось из-за горизонта, однако на фоне всех этих пестрящих огнями высоток уже был виден оранжевый свет. Я зажмуривался, но за всю ночь так и не смог уснуть. Стоило услышать шум машин под окнами, отголоски клубной музыки и вой сирен, я открывал глаза и снова смотрел в окно.

Я подоткнул под голову одеяло, чтобы было удобнее лежать, и чтобы заглушить этот громкий шум. Вдруг услышал скрип старых пружин дивана, что располагался за моей спиной и резко зажмурил глаза. Не припомню, чтобы испытывал страх, скорее азарт, ведь мне хотелось притвориться спящим, я воспринимал все это как игру.

– Еще раз крутанешься, и я тебя привяжу к креслу! – прокатился над моим ухом недовольный голос Латифы. Я замер, стараясь не выдавать себя. Она поймет, что ошиблась и ляжет обратно на диван.

Мы с мамой жили в квартирке на втором этаже, прямо над дешевой парикмахерской, где работали преимущественно темнокожие женщины-мастера. Латифа была как раз одной из мастеров в парикмахерской. Мама платила ей, чтобы та была моей няней.

Только повзрослев, я понял, в каком ужасном месте нам приходилось жить. Старые полы царапали мои колени, пожелтевшие обои, плесень на стенах были цветочками по сравнению с периодическим появлением крыс и тараканов, которых сколько не трави, полностью не выведешь. Одна кухня, одна комната, ванная и туалет – все очень маленькое и неудобное. Старая мебель, неисправная проводка и плохая сантехника. Проще было перечислить, что в этой квартире было хорошего. А таких пунктов я насчитывал всего один – крыша над головой, в остальном квартира была ужасна.

Латифа злилась, ведь в ту ночь я совсем не хотел засыпать. Я помню, как снова открыл глаза и дернулся от неожиданности, замечая недовольное лицо чернокожей няни прямо передо собой.

– Я знала, что ты притворяешься.

Меня поймали.

Я разглядывал ее круглые глаза с почти черными радужками, большой нос и крупные губы. На ее голове была странная синяя шапка, из-под которой свисали черные мелкие кудряшки. В следующее мгновение на ее губах появилась улыбка, и с громким визгом Латифа принялась щекотать меня.

Няня села на край моей постели и обвела мое лицо снисходительным взглядом.

– Еще час пока не придет мама, ты должен спать.

– Я не хочу.

– Ты не спал всю ночь.

– Все шумит, – пожаловался я, рукой указывая на окно.

Латифа вздохнула и почти полностью накрыла меня одеялом.

– Пусть уши будут укрыты, и тогда шума станет меньше. А теперь закрывай глаза и засыпай.

Один ее закрученный локон спадал на щеку, я потянулся и ухватил его пальцами, несильно оттягивая и наблюдая, как он распрямляется.

– Почему ты спишь в шапке?

Латифа мягко отстранила мою руку от своих волос. Распрямленный ранее мною локон снова собрался в пружинку.

– Потому что если я буду спать без шапки, то утром моя голова будет похожа на взрыв, – объяснила она, имитируя руками взрыв на своей голове. Я засмеялся, но все же послушался няню и закрыл глаза.

Следующее воспоминание было похоже на сон. Я не мог открыть глаза, и все, что происходило в комнате, запомнил благодаря своему слуху. Хлопнула дверь, мама вернулась с работы. Она поцеловала меня и погладила по плечу, послышался скрип дивана и отдаляющиеся шаги. Латифа и мама ушли на кухню.

– Он просто уволил меня за то, что я отказалась спать с посетителем. Это не входило в наши обязанности, но другие девочки согласились с новыми правилами, – тихо тараторила мама.

Она была взбудоражена, возмущена и зла, может, немного расстроена, но точно не плакала. На самом деле за всю свою жизнь я ни разу не видел, чтобы она плакала.

– Ну и пошли его! Я всегда говорила, что Даг никакой не босс, он самый настоящий сутенер! Я начищу Ло шею за то, что она привела тебя в то место, – чуть громче говорила Латифа.

– Я сама виновата. Господи, я едва могу позволить себе оплачивать эту квартиру! – воскликнула мама. – Он должен развиваться, должен играть со сверстниками, он должен жить нормальной жизнью обычного ребенка. Но ничего из этого я не смогу позволить себе, если не буду спать с вонючими мужиками за деньги!

– А как же его отец? – помолчав, спросила Латифа.

Послышался тяжелый мамин вздох.

– Его нет. Я понятия не имею где его искать, – зашептала она, будто мне нельзя было этого слышать. – Это была одна случайная ночь, и он точно не намерен был становиться отцом. Я знаю лишь его имя, но даже если бы я хотела, этого слишком мало, чтобы отыскать его.

Почему-то именно этот подслушанный разговор я запомнил на всю свою жизнь. Однако смысл всех маминых слов понял позже. Но тогда, в пять лет, я заострил свое внимание на одной детали.