Скверное дело

Что Кульбитин, если вспомнить покойника? Умел нравиться женщинам, хоть это не совсем точно, а лучше так – мог произвести впечатление. Знал это, и относился к этому знанию со спокойным достоинством. При собственной жене и детях имел талант покровительствовать женщинам, и те, ощутив на себе это покровительство, чувствовали себя польщенными. Кульбитин умел устраивать дела, а Плахов нет. И, понятно, что к Кульбитину обращались. Другое дело, что неторопливость Кульбитина распространялась и на науку, а ум Плахова был живее и бойче, поэтому руководителем проекта назначили именно его. Кульбитин не обижался, теперь он (в новые уже времена) думал уйти в бизнес, и, нужно полагать, достиг бы успехов. Но так не вышло, или, если мыслить за пределами земного времени, вышло совсем по иному, задачей для Балабуева.

Вернемся, однако, к Ивану Михайловичу. Плахов бывал там нечасто (мы уже говорили, а здесь только напоминаем), но в дом этот его тянуло. И если бы Плахова спросили, кто создавал здесь уют – дочь или отец, он бы затруднился с ответом. Обстановка располагала. Было несколько икон в углу, и, опять же трудно понять, украшали они дом или служили своему главному назначению. От их присутствия, от лампы с матерчатым абажуром, низко висящей на столом, отчего большая часть комнаты впадала в полумрак, в котором тускло светилось зеркало, переговаривались между собой почти невидимые птицы, в форточку карабкался с улицы кот, цвел кактус, масса других малозначащих сами по себе бытовых деталей и подробностей отлаженного быта, вставали стеной, за которой шла своим ходом совсем другая жизнь. Где-то там, но только не здесь. Возможно, когда-нибудь потом все изменится, но какое до этого дело, важно то, что происходит сейчас. В общем, на душе оттаивало.

Несколько месяцев они не виделись. Иван Михайлович болел, Плахов ездил по экспедициям (у археологов лето – горячий сезон). Встретились они на похоронах Кульбитина. Иван Михайлович не преминул заглянуть Плахову в глаза. Он вообще умел говорить глазами, что случается не часто. И взглядом напомнил Плахову об обязательстве, беречь дочь. Как то так вышло, что Плахов это обязательство взял.

Встретились они в тот же день после разговора со следователем, Балабуев, кстати, заметил, что Плахов торопится. Женские лица подвержены переживаниям сильнее мужских, и Машино лицо годилось для примера. Была она в темных очках, волосы убраны под косынку. – Не знала, как одеться. Дождь мог быть. Вполне. Погода в сентябре переменчива. Но пока уселись на скамейку.

– Как там у Павла Николаевича? – Маша спросила. Плахов побывал на поминках. Хоть какие поминки по безвинно и непонятно кем и за что убитому. Потрясенная жена, родственники, несколько незнакомых людей и их отдел – Света с Наташей, и он – Плахов. Иностранцев решили не звать, не отвечали они нашим традициям. Знак вопроса витал. Свои поймут, а эти… Впрочем, не будем впадать в грустный тон, печаль не терпит пустых разговоров. Маша, конечно, не пошла. Объяснила, из-за отца. Приболел. Хоть он, возможно, и был бы к месту. А вот одинокая женщина… кто такая… кем приходится… В общем, не пошла.

– Но ведь вы с Пашей друзья. Близкие люди. – Плахов пытался уточнить степень близости и боялся ответа.

– Ах, оставьте. Думаете, я могла завести роман с женатым человеком? – Если она и глянула на Плахова (а ему показалось), то непонятно как из-под темных очков. Но даже если показалось, уже немало.

– Павел Николаевич нашел с папой общий язык. Папа старинными рукописями интересуется. А Паша мог показать знатокам, копии, конечно. Вот они вдвоем изучали.

– Много?

– Что много?

– Ну, часто изучали?

– Много. Последнее время особенно.

– А я и не знал. – Плахов казался раздосадованным. – Почему Иван Михайлович ко мне не обратился?

– Папа к вам лучше относится. Вы еще только приглядывались, а Паша ко мне сразу подошел. Попросил с отцом познакомить, когда узнал, что он Византией интересуется. Отсюда и общий интерес. А вы мне нравились больше. – И снова глянула на Плахова, и руку неожиданно положила, свою в тонкой перчатке на его, чувствительную к такому прикосновению. Внутри что-то такое отозвалось, и уже не стихало. – Потому я на все ваши лекции ходила, а не на Пашины. Он, кстати, обижался…

Плахов чувствовал себя польщенным. Много ли влюбленному нужно. Но задеты были интересы науки, а здесь он был точным. – Значит, у Павла были общие дела с Иваном Михайловичем? А я и не знал.

– Папа занимался рукописями. А Павел слово взял, что ни одна душа про их совместный интерес не узнает. И меня просили не разглашать. Что я могла?.. Но теперь… И мне легче, что рассказала. А то ведь нехорошо. Правда? – Заглядывала Маша в глаза Плахову. Совсем близко оказались эти глаза.

– Нехорошо. – Подтвердил Плахов, теряя голос. – А какой интерес в этих рукописях?

– Папа считает, род наш оттуда идет. И хотел найти подтверждение.

– И Павла Николаевича посвятил?

– Да, Павел был в курсе. Поэтому и слово взял. Вас опасался, боялся, что тему перехватите. Он вам, представьте, завидовал.

– Мне? В чем?

– Считал, что вы ярче, талантливее. А Павел – кто? Завхоз. С бумажками возился.

– На завхозах мир держится.

– Вы, прямо, как папа. Паша зайдет, они сядут на кухне чай пить, рукописи эти разложат, меня в комнату отправят… сколько я не просилась… ни о чем, вроде бы, всерьез не разговаривают. Мне, значит, сюрприз хотят сделать. А папа потом таблетки пьет.

– Что за сюрприз?

– Выставку специальную готовили. Вы, как будто, не знаете…

– В общих чертах. Павел говорил. Была у него идея. Я экспонаты из фонда хранения разрешил выдать.

– Вот видите. А я скульптору позировала.

– Вы? А это как же? – Плахов казался растерянным.

– Потому что к Византии имеем отношение. Папа мне всегда говорил…

– Так может… не поделили они чего-нибудь?

– Не может. Как вам такое в голову пришло?

– Со следователями общаюсь, вот и пришло. Ну, это я в шутку.

– Даже в шутку. Странная история какая-то. Знаешь, хватит об этом.

Маша перешла на ты и уже совсем неожиданно добавила. – Что это мы, как юные влюбленные? Может быть, пригласишь куда-нибудь даму?

И Плахов с восторгом согласился.

Глава 6

Темнеет сейчас рано. Вечерняя темень сырая, все еще теплая и как бы живая. Насыщенного влагой воздуха касаешься щекой. Включать освещение стали реже и меньше, люди, пробегающие сквозь подслеповатую серебрящуюся мглу, кажутся тенями. Ожившими тенями, потому что голоса отчетливо слышны, переговариваются и торопятся куда-то. Ясно, что домой. Милиция прибыла быстро, проходили вдвоем неподалеку и немедленно повернули за угол. Человек сидел, привалившись к стене, разбросав ноги. Голова свесилась на грудь, лица не видно. Пьян? Патрульный окликнул и пошевелил ногу сидящего носком туфли. Здесь и дальше многоточиями выделены смысловые слова-связки, при помощи которых милиция облегчает себе выполнение служебных обязанностей.

– Не пьян, вроде. Эй… вставай…. – Сидящий и не думал отзываться или, если выразиться еще мрачнее, не подавал признаков жизни.

– … В кармане глянь…. Посвети…

– Да ну его…. Потом станет жаловаться…. Блин…. Крови, вроде, нет… Но, видать…. от всего сердца…

– А ты все равно глянь.

– Глянул…. Ё… Иностранец, кажись. Не наш… Эй, ты, пидор… Ты живой…? Коля, вызывай… перевозку…

– … Уже вызвал…

– А ты поторопи…. А то потом будем…. С этим…. Бумагу писать. И время засеки…

– Свидетелей хорошо… пока опросить… Кто нашел…

– Вот именно… Ё… Найдутся они… Тут пидоры… собираются. Может оттуда…

– Да ну их… Нет и…. Вон труповозка… едет.

– Посвети. Глянь… шевелится…

– Ну его… Давай, грузи… тяжелый…