Скверное дело

– И у меня нет. Пока нет. – Сказал добрый Шварц. – Но вы, Картошкин, в каком-то смысле наш коллега. А значит, имеете право на лишний шанс. Вот мой телефон… в любое время… Хочу спросить, как вы себе представляли ход вашего журналистского расследования. И что думаете делать дальше?

– Музей. – Почти прошептал обессиленный Картошкин. – Стану разговаривать. Нужно их между собой связать.

– Ну что ж. – Согласился Шварц. – Пожалуй, вам удобнее. Под видом интервью. Но никакой самодеятельности. И всяких нелепых идей. А то ведь пойдете в розыск, на каждом столбе фотографии будут висеть. А пока, Сергей Сидорович, выпишите ему пропуск и пусть идет.

Балабуев хмыкнул недовольно, но бумагу подписал. – Сержант проводит до выхода.

– А если что. – Засобирался обрадованный Картошкин. – Как мне представиться.

– Как всегда. Мужчина с собачкой.

И Картошкина отпустили на свободу.

– А что с англичанкой? – Задавал Балабуев вопрос. – Не привлечешь, не вызовешь. Явится с посольским юристом, потом неприятностей не оберешься…

– Но крестится она по нашему. По православному. – Напомнил Шварц.

– Ну и что? – Разъярился Балабуев. – Ты думаешь, Леня, одному тебе это интересно. Но ты мне скажи, с какой стороны это к Кульбитину пришить. А они только и ждут, чтобы вой поднять. И Плахова придется выпускать… Оснований для задержания нет. Пусть Федя с ними поговорит. У него свои методы и доверия к нему больше. Малый он борзый. Чувствую, влезли мы в историю. Генерал звонил, разберитесь, как следует, не торопясь. С чего это они все на уши встали? А мы… На щуку забрасывали, а вытащили Картошкина. Хоть он сам пришел. Ладно, пусть побегает, если вызвался.

Глава 14

Пока следователи работают, срезая пласты пустой породы, чтобы добраться до драгоценной жилы (рассказчик не силен в геологии, но смысл передан правильно), можно обратиться к непосредственным участникам этой истории, так сказать, с изнанки. Ведь все мы заинтересованы именно в достижении истины, которую некоторые личности (злоумышленники по преимуществу) намерены скрыть или исказить до неузнаваемости, не считаясь с тем, какие мрачные тени ложатся на лица и судьбы людей невиновных или даже невинных (первоначальное значение этого слова не отличает вину от греха). Практика разделяет понятия, отдавая установление вины органам правосудия, а искупление греха – церкви, и совпадение их отнюдь не обязательно (но желательно), хотя бы потому что предание анафеме (мера исключительно серьезная) не входит в состав статей Уголовно-процессуального кодекса. Именно поэтому анафему никто не отменял, даже по требованию самых рьяных человеколюбцев, хоть бессрочное пребывание в аду выглядит куда мрачнее, чем экзекуция на костре или электрическом стуле, хотя, конечно, и там приходится немного потерпеть. Кстати, в Стамбуле (или в Константинополе) есть специальная колонна – ветродуй, при появлении рядом с которой у грешниц вздымается платье. Для носительниц брюк имеются и другие средства, историкам это известно не хуже, чем практикам юриспруденции…

Плахов молча наблюдал, как женщина у стола готовит напитки. Женщина средних лет, загоревшая и, пожалуй, даже спортивная. Голова сохла после мытья и была обернута полотенцем

– Хотите виски? – Спрашивала женщина. – Расслабьтесь. Ничего не произошло. Мы остаемся коллегами. Но зачем избегать меня? Я не напрашиваюсь вам в жены.

– Не в этом дело.

– Тогда в чем? Вы меняете план?

– Я задерживаюсь всего на неделю. Поймите, если я полечу сейчас, они могут меня задержать, и это уже на месяцы. У них есть основания. Дело пойдет на принцип, и они найдут повод.

– Хотите, чтобы я осталась?

Женщина подошла ближе, вручила стакан, и устроилась на ручке кресла, совсем близко от Плахова. И оба застыли, молча. Ощущалось напряжение

– Что значит разлюбить женщину? – думал Плахов и нашел про себя ответ. – Понять, что она такая, как другие.

– Тяжелые мысли?

Плахов закашлялся и жестом показал, что сказать сейчас ничего не может.

– Мы – друзья? – Нейтрально спросила женщина.

Они еще помолчали, пока Плахов пил воду.

– Я не могу лететь с вами, пока идет расследование.

– Я не об этом спрашиваю.

Плахов отмолчался.

– Хороший человек Паша Кульбитин. Мне не повезло. Он был весьма, весьма…

– Ему не повезло больше.

– Он вас не любил…

– Мне только и рассказывают. Любил, не любил. Какое это теперь имеет значение.?

– Хотите угадаю, кто? Дочь этого византийца, любителя. Мне Павел ее как-то показывал. Намекал, что имеет доступ к каким-то рукописям. Предлагал сотрудничество.

– Какое еще сотрудничество?

– Разное. Если я скажу – денежное, вы поверите?

– Не очень. Почему вы не согласились?

– Алексей, я выбрала вас… Но впрочем. – Женщина встала, подошла к зеркалу, размотала полотенце, распушила и взбила волосы. Получилось у нее легко. Бывают моменты, когда на это обращаешь внимание. Вот и Плахов обратил.

– Хватит об этом. Ко мне по телефону напросился какой-то невозможный человек, молодой, с горящими глазами. Так я себе его представила. Какой-то Мартышкин. Он буквально осадил меня, просит уделить ему время. Хочет взять интервью.

– Картошкин. Это местный журналист. Репортер. Расскажите, как есть.

– Вы мне разрешаете? – С иронией в голосе спросила женщина.

– Даже буду просить. Элен, вы все понимаете. Наш проект под угрозой, по крайней мере, пока не это дело не затихнет. Сейчас, чем больше к нам внимания, тем лучше. Интерес публики очень важен. Пока вы здесь, используйте время с пользой. Расскажите, как есть.

– Начиная с турок?

– Естественно. Они защищают свои интересы. Так и объясните. Турки охватили имперской территорией полторы тысячи лет христианства, не говоря уже о Греции, Месопотамии, Египте. Места не хватит, перечислять. Всё у них, кроме того, что англичане и французы сумели украсть.

– Мне вы не должны этого говорить.

– Ну, конечно. Все претензии к нам, русским. А вы, значит, без греха. Сидели бы под своим Стоунхеджем, пока он вам на голову не свалился, и таращились на звезды. Так нет, растащили все, что плохо лежит.

– А вы Трою.

– Ладно, оставим эту тему. Троя наша. Дрезденскую галерею отдали, алтарь отдали. А кто возместит наши потери? Давайте не будем ссориться. Если о турках. Они должны дать разрешение на раскопки.

– Этот француз – их шпион.

– Просто вы – настоящая женщина. Не любите голубых.

– Он разноцветный. Можете мне поверить. И может все испортить.

– Элен, не сходите с ума. Что вы думаете со всем этим делать?