Охота на некроманта

– Екатерина Григорьевна Филатова, – позвала Настя, сверяясь с учетником. – Екатерина Григорьевна, я вас беспокою по долгу службы. Меня зовут Анастасия Князева, я некромант седьмой категории, служба СПП. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

В ответ из могилы дохнуло холодом и сыростью.

– Еще раз приношу извинения за беспокойство и поздний визит, охрана отлучалась – меня раньше не впустили. Но я обязательно напишу на них жалобу, – настучала на сторожа Настя.

Авось клиентка смилостивится, не станет вредничать.

Настя заглянула в досье покойницы. При жизни та была филологом, работала учителем русского языка. Шансы на беспроблемный подъем резко упали: учителя – народ тяжелый, а уж мертвые… Иногда Насте казалось, что вся теория некромантии, утверждающая, что у второй формы нет личности, а только память, бессовестно врет. Иначе откуда в клиентах столько вредности?

В гробу тем временем тяжело заворочалось.

– Слушаю, – недовольно отозвалась покойница.

Голос у нее был гортанный, скакал с высоких нот на низкие. Значит, в тканях уже начались изменения. Через три дня речь станет совсем невнятной, а через месяц перейдет в мыслеформу. Но разговаривать с такими мертвецами Насте точно не по чину, тут нужен шестой разряд, не ниже. Вот Лука – тот мог хоть столетнего клиента поднять, расспросить и уложить. А после пойти пить кофе с булочками.

– Учтите, девушка, вы мне не нравитесь. Никогда не доверяла тем, кто способен вломиться в чужой дом среди ночи, да еще с глупыми вопросами.

– Екатерина Григорьевна, прошу простить, работа такая. Ваша дочь обратилась в СПП, заключила договор. У нее есть важные вопросы, связанные с имуществом. Я вам их прочитаю. Ну и раз я вас пробудила – нужно удостовериться в естественности вашей смерти.

– Нет в смерти ничего естественного, – отрезала покойница, качнув гроб. – Отвратительное состояние. Я недовольна. Спрашивайте уже.

Первые шесть вопросов проскочили без заминки. Личность подтвердили. Скончалась дома. Находилась в сознании. В одиночестве. Около пяти вечера. В воскресенье.

А вот на седьмом вопросе забуксовали. Неожиданно.

– Вспомните ваши ощущения за минуту до смерти. Холод? Боль?

– Не помню, девушка, – покойница внезапно зазвучала тише, в голосе появилась растерянность. – Заканчивайте, мне нехорошо. Что-то происходит…

– За три, пять минут?

– Не помню, – уже тверже ответила покойная. Крышка гроба недовольно содрогнулась, словно изнутри по ней гневно стукнули кулаком.

Что-то шло не так. По документам получалось, что родственники просто хотели уточнить какие-то детали, но для помершей своей смертью клиентка слишком буйствовала. Конечно, был один безотказный способ проверить, убили ее или сама умерла: выждать, пока она из второй формы перейдет в третью и пойдет искать виноватого. Жаль только, что рядом стоящего некроманта она первым и раскатает.

Видимо, чтобы оживить воспоминания покойной, у Насти не хватило разряда. Смесь для поднятия была стандартной, без усиления, пентаграммы – тоже для обычных случаев. Да и когда сам некромант промок, замерз, проголодался, ждать запредельных результатов не стоит.

В таких случаях следовало работать строго по инструкции: консервировать подъем и вызывать помощь. А еще последние пару минут у Насти отчетливо ломило шею, что было дурным признаком.

– А за десять минут, Екатерина Григорьевна? – уже готовясь сгрести покрышку в кулак, спросила Настя.

– По телефону говорила. Душно мне, нехорошо стало. Окно открыла, – пожаловалась покойница и заворочалась. – А дальше не помню.

Настя досадливо поморщилась – боль с шеи сместилась за уши. Еще минут пять – и начнет бить пульсацией по мозгам, сигнализируя, что пора закругляться и отдыхать.

Но сначала придется закончить тут. Потом идти до конторы, сдавать покрышку и снова топать в другой конец кладбища до второго клиента. А вишенкой на торте станет общение с ночным охранником: ему же незакрытую покрышку принимать.

День из просто неудачного превращался в лидера отстойного хит-парада. Настя задрала голову и вытерла лицо рукавом – и шут с ней, с тушью, наверняка давно растеклась.

Если бы не общая усталость и шум дождя, она бы услышала шаги. Наверное. Во всяком случае, движение заметить Настя успела, но и только: что-то темнее окружающей ночи мелькнуло справа, а потом со всей дури ударило в спину.

Настя вместе с большим пластом мокрой земли свалилась в могилу, зацепив и утянув за собой и куртку, и рюкзак, и рабочую раскладку инструмента.

Вот тут посреди невезения, которое сегодня можно было кушать столовой ложкой, мелькнула удача – раскоп на подхоронение все-таки был неглубоким, метр с небольшим, и лететь пришлось недолго. Удача мелькнула и пропала: падать на гроб оказалось больно и вредно не только для отбитого плеча и треснувшей дешевой деревянной крышки, но и для жизни в целом. Клиенты таких вольностей не прощали. Вторая форма нежизни, что с них взять. Не зря все религии мира дружно от мертвых открещивались, оставляя некромантам полную свободу действий: мол, мы душой занимаемся, а вы, родные, мясом. Да еще и бешеным.

Настя живо собрала в кучу себя, куртку и рюкзак. Не обращая внимания на боль в плече и замызганную одежду, метнулась к краю ямы. Почти успела – покойница с треском доломала крышку гроба и поднялась в полный рост.

От обычной первой формы, которая смирно лежит в гробу, вторая отличалась разительно. За бабушку-филолога клиентку принял бы только очень близорукий носорог. И это стало бы последним воспоминанием в его грозной, но короткой носорожьей жизни.

Единственный параметр, который клиенты сохраняли неизменным во второй форме – рост. Бабушка при жизни была на голову ниже Насти, таковой и осталась. Зато возраст исчез: поднятой можно было дать как сотню лет – за длинные седые волосы, укутывающие фигуру плащом, так и десять – за тонкие, мелкие и хрупкие кисти рук, точеные голени и ступни. Изящество портили прямые когти, скорее собачьи, чем кошачьи, не столько острые, сколько крупные. Лицо помолодело, по-русалочьи раздвинулось треугольником, глаза запали глубже и поблескивали из-под бровей бельмами. Похоронная одежда таяла, втягиваясь внутрь тела. Вместо нее нарастала белая, тонкая как паутина кожа, закрывая всю фигуру многослойным живым саваном.

Настя взвизгнула и рванула к краю могилы. Если выбраться, то клиента можно еще успокоить. Шансов мало, но есть. Однако чтобы открыть печати, сначала нужно добраться до инструмента.

Швырнув в клиентку курткой – пусть подавится, Настя ухватилась за край раскопа и рванулась вверх. Под ногами хрупнули доски гроба, и с жалобным ультратонким щелчком раскололась под кроссовкой уже законченная глиняная верхняя покрышка. Аверс лопнул, и печать, пробудившая и контролирующая вторую форму, погасла.

Звук был страшный, родом из каких-то глубинных кошмаров.

Когда Настю перевели на четвертом курсе с истфака на первый упокойницкий, этот звук преследовал ее месяца три подряд. С первого же профзанятия, на котором преподаватель прокрутил группе видео о том, что бывает с неосторожными и неуклюжими некромантами. Кадры были документальными.

Некромант, женщина лет сорока, проводила подъем. Сначала все шло хорошо: обычный клиент, естественная смерть. А потом она зацепила каблуком собственную длинную юбку и упала на раскладку инструмента.

Снимала происходящее дорожная камера в ночном режиме, установленная через ограду от кладбища. Большинство звуков тонуло в фоновом шуме, но звук лопнувшей покрышки на секунду перекрыл все – пронзительный, тонкий, нетерпимый для уха. Разбуженный клиент поднялся, подумал минуту, пока некромантка пыталась восстановить печать, и встал. На четыре лапы. Следующие пять минут записи были грязными. От некромантки не осталось ничего размером крупнее носового платка. А клиент отряхнулся и пошел гулять. Хорошо, что тошнотворная запись была черно-белой.

Длинные юбки из Настиного гардероба исчезли навсегда, а звук стал приходить в кошмарах через раз. А сейчас вживую дал по ушам.

Настя заорала, не оглядываясь, рванулась выше, выбралась из ямы, откатилась в сторону и сунулась в рюкзак в надежде найти хоть что-то, способное остановить или замедлить клиентку. Помирать без сопротивления было противно, стоило хоть чуточку побарахтаться. Из рюкзака комом вывалились бледно светящиеся размокшие распечатки: суперпрочные пробирки не выдержали падения и последующего топтания и лопнули. Липкий комок бумаги пульсировал нервно и с каждой секундой становился опаснее, чем уже готовая перейти в третью форму клиентка.

Если бабушка могла и хотела размазать Настю ровным слоем ДНК по площади в три метра, то бесконтрольно перемешанные составы проделали бы то же самое, но на площади в тридцать метров. С воронкой и гарантией. Этакая алхимическая бомба от смертника-любителя.

– Надоело, – устало констатировала из ямы клиентка.

И встала в третью форму. Разом, в рекордное время. Про такое Лука не рассказывал, это точно.

Хрупанье, с которым растянулись, а потом сжались тонкие кости, продрало аж до печенок. Тварь выворачивалась со звуковыми спецэффектами – скрежетом и визгом. В ней прослеживалось что-то от собаки – ну, если бы ту скрестили с Чужим: обтянутый жилами остов, тяжелая морда, зеленые яркие буркала и сплошные зубы, куда ни посмотри. И очень, очень много ярости. Когти во второй форме были неспроста, намекали. Тварь неспешно прогнулась в хребте и с треском распрямилась. Четыре ноги.

Скорость выворота поражала. Наверняка для такого были причины, но какие – Настя уже предположить не могла. Да и не до того ей было.

Она оттолкнулась ногами от края могилы.

Бежать – бесполезно: клиент, вставший в третью форму, в десять раз быстрее человека. Посоревноваться с ним может кто-то в полной военной броне и с калашниковым наперевес, но никак не барышня-некромант без инструментов, без оружия и с ушибленным плечом. Это вам не вторая форма, которая максимум утащит под крышку, будет вещать, греться, а потом задушит. Третья жаждет крови.

«Хреновый ты некромант, Анастасия. Уволю по причине смерти», – сказал внутренний голос с интонациями Луки.

Себя стало жалко до слез. Живо представились и мамино горе, и торжественное прощание в крематории, и сжигание того немногого, что от нее оставит клиентка.

И никакого тебе посмертия, никаких форм. Некроманты поднимают других, но никогда не поднимаются сами.

Пульсация бумажного кома участилась, словно на него кто-то присобачил таймер из дешевого боевика. Оставалось приложить подобное подобным. И если не получится спасти свою шкуру, то хотя бы снять часть проблем с тех, кому бардак разгребать. Упокаивать вставшего значительно проще, когда ему разворотило грудину и оторвало голову. То есть он даже калечный опасен, но справиться с ним таким куда легче. Единственный минус – сдохнуть вставший никак не может, ибо мертв уже дважды. Только упокоиться через серию мощнейших печатей. Под присмотром трех некромантов.