– Сейчас это самое безопасное место.
– Я прикажу подать еду и питье. Поужинаем вместе, – добавила Аврелия. – Когда Рим восстает против себя самого, главное – хранить единство. Нельзя допускать раздоров в семье.
В атриуме другого дома, Субура, Рим
– Не-е-е-ет, будьте вы прокляты, не-е-е-ет!
Главция, римский претор, союзник Сатурнина и Мария в борьбе с сенаторами-оптиматами за раздачу земель, громко вопил, когда наемники Сената выволакивали его на улицу. Когда до него дошли вести о принятии senatus consultum ultimum против него и Сатурнина, он укрылся в доме друга. Поначалу он собирался покинуть город, но повсюду уже сновали сотни наемных убийц, нанятых крайними оптиматами – Метеллом, грозным молодым Суллой или его кровавыми приспешниками, такими как Долабелла. К тому времени, когда Главция узнал о решении Сената, побег был уже невозможен.
Вот почему он заперся в доме друга, считая, что находится в безопасности.
Он ошибался.
Друг впустил Главцию, а сам убежал вместе с родными. А потом предал его, сообщив рыскавшим по городу наемникам, где его найти: так он пытался отвести месть сенаторов от себя и своих близких. Дверь из толстых деревянных досок запиралась на крепкую сосновую перекладину, но даже она не выдержала удара бревна, которое использовали в качестве тарана. Дверь хрустнула и поддалась яростному напору убийц.
– Не-е-е-ет, проклятье… – завыл Главция, увидев, что он окружен.
Наемники нацелили на жертву устрашающие острия кинжалов и уставились на своего предводителя.
Луций Корнелий Сулла вошел в атриум.
Он быстро выследил жертву. Метеллы тщательно распределили ночную добычу: ему достался претор Главция, Долабелле – Сатурнин, плебейский трибун.
Сулла любил в точности выполнять поручения оптиматов. Чтобы стяжать все больше и почета, приходилось каждый раз поражать их воображение смертоносной хваткой. Не только в сражениях с варварами, где он уже показал себя, но и здесь, в Риме.
– Убейте его, – чуть слышно прошептал Сулла.
Самые смертоносные приказы, произнесенные негромко, звучат еще более чудовищно и безжалостно, словно выражают запредельную ярость и ненависть – обдуманные и взвешенные, требующие немедленного исполнения.
– Не-е-е-ет, пожалуйста! Не-е-е-ет… Ради всех богов!.. – вопил Главция, пока в него раз за разом вонзали нож.
Десятки раз.
Тщательно.
Неторопливо.
С расчетливостью хорошо оплаченного убийцы.
Domus Метелла-младшего
Той багрово-черной ночью Квинт Цецилий Метелл-младший[6 - Впоследствии получил известность как Квинт Цецилий Метелл Пий. – Примеч. автора.] принял римского консула в своем доме.
– Ч-ч-чего ты х-х-хочешь? Зачем беспокоишь нас, враг рода Метеллов? – презрительно бросил он.
Метелл заикался не от волнения: эта особенность была присуща ему с детства, и он ничего не мог с ней поделать. Она не давала ему выступать на публике и сильно мешала в общественной жизни. Но он был сыном Метелла Нумидийского, великого вождя оптиматов, находившегося тогда в вынужденном изгнании, и поэтому сохранял вес в их кругу, несмотря на трудности с речью.
Они стояли посреди атриума, полного вооруженных людей: их повсеместное присутствие определяло дух этой ночи.
Вошел Гай Марий в сопровождении шестерых солдат. Его пропустили в дом: Метелл-младший показывал тем самым, что располагает достаточным числом людей и полудюжина ветеранов не представляет для него угрозы. Он все рассчитал. Марий явился не для сражения, а для переговоров. Переговоров, обреченных на неудачу, как неоднократно замечал Аврелий Котта. Был ли он прав? Этим сомнениям скоро предстояло разрешиться.
– Давай забудем старые разногласия, Метелл.
Гай Марий имел в виду давнее соперничество с отцом своего собеседника за начальствование в африканской войне. Победителем вышел Марий, к большому разочарованию Метеллов, которые воспринимали эту войну как личное дело, как неотъемлемое достояние своей семьи. Марий не только возглавил римские войска в Африке, но и одержал оглушительную победу, захватив африканского царя Югурту и проведя его в цепях по улицам Рима во время триумфа: зрелище, от которого Метеллы чуть не задохнулись. Эта победа, этот скованный цепями царь, этот триумф должны были принадлежать Квинту Цецилию Метеллу Нумидийскому.
– Если бы я п-п-помнил наши ссоры, консул, я бы т-т-тебя даже одного не впустил, – ответил Метелл-младший с неожиданным холодным спокойствием… быть может, нарочитым?
Марий огляделся по сторонам. В свете факелов были видны десятки вооруженных людей, еще больше солдат угадывались в тени, за пределами дрожащего света.
– Я знаю, что Сатурнин и Главция перестарались, но давай остановимся, прежде чем весь Рим захлебнется кровью…
– Иногда кровь о-о-очищает, – перебил его Метелл и добавил по-гречески, так что Марий не понял ни слова: – ???? ?? ?? ??? ???????? ?????? ???? ?????[7 - Особенно кровь наших врагов (др. – греч.).].
Кое-кто из говоривших по-гречески с готовностью захохотал.
Марий привык к тому, что Метеллы высмеивали его плохое знание греческого языка. Они считали его необразованным невеждой, пусть и удачливым в бою. Бывший консул знал, что толки о его удачливости, заменявшей военную сноровку, нелепы: он одержал столько побед над африканцами, кимврами и тевтонами, чтобы ни плебеи, ни сенаторы не смели приписывать его успехи покровительству богини Фортуны. И все-таки ему было неловко, что над ним потешаются из-за его скверного греческого. Необразованность вечно навлекала на него оскорбления и насмешки, и он не умел отмахиваться от них. Зато умел правильно расставлять легионы, идущие в бой. Он пропустил мимо ушей презрительное замечание и перешел к главному предмету с нынешним вождем оптиматов.
– Возвращение твоего отца из ссылки в обмен на договор, который сохранит жизнь трибуну Сатурнину и претору Главции, – предложил Марий.
Смех умолк.
Все молча смотрели на Метелла-младшего.
Квинт Цецилий Метелл-старший, по прозвищу Нумидиец, отправился в изгнание еще до того, как Сенат проголосовал за законы, предложенные Сатурнином. Однако трибун, претор Главция и другие вожди популяров воспользовались отсутствием Метелла, чтобы оставить его без имущества, исключить из Сената и даже лишить римского гражданства.
– Возвращение о-о-отца… – задумчиво повторил Метелл-младший. – Восстановление его в к-к-курии, возвращение с-с-собственности и гражданства со в-в-всеми п-п-правами?
– Со всеми правами, – кивнул Марий, ни секунды не колеблясь.
Снова наступила тишина. Люди, столпившиеся в атриуме, при свете факелов, и в отдалении, там, где сгущались сумерки, напряженно молчали. Тишина в пустынном месте кажется мирной, но в присутствии множества вооруженных, возбужденных людей становится густой, тревожной, тяжелой.
Метелл разразился хохотом, который оборвался через несколько секунд:
– Ты не в том п-п-положении, чтобы о чем-либо договариваться, к-к-консул. Есть утвержденный senatus c-c-consultum ultimum, и тебе придется подчиниться ему. К тому же…
Он не закончил фразу.
– К тому же?.. – спросил Марий, удивленный тем, что его собеседник так легкомысленно отнесся к переговорам. Он надеялся, что прощение отца с возвращением ему имущества, прав и гражданства заинтересует Метелла.
– К тому же ты о-о-опоздал. Главция и Сатурнин будут к-к-азнены, ты к-к-казнишь их с-с-сам, если желаешь сохранить свое п-п-положение, или это с-с-сделают н-н-наши люди. Затем мы, о-о-оптиматы, с-с-станем распоряжаться в Риме, и Сенат одобрит в-в-возвращение моему о-о-отцу гражданства, с-с-собственности и места в курии. Ты не нужен мне н-н-ни для чего. П-п-по правде сказать… – он вытянул шею, чтобы заглянуть через плечо Мария, – Главция, с-с-скорее всего, уже мертв. Не так ли, Луций?
Гай Марий повернулся и увидел вошедшего Луция Корнелия Суллу, чью тунику покрывали кровавые пятна. Некогда Сулла помог Марию заманить в ловушку самого царя Югурту, но теперь стремился выслужиться перед Метеллами и вообще оптиматами. Все это доказывало, что с этой ночи, если не раньше, Сулла сделал ставку на самую косную часть Сената.
– Ты прав, – подтвердил Сулла, бросив на Мария вызывающий взгляд. – Отныне Главция – это уже прошлое.
И он непроизвольно стряхнул кровь с тоги.
– Я догадывался, что ты замешан во всем этом, – презрительно отозвался Марий, – но не думал, что ты сам прикончишь его.