Не перебивай мёртвых (сборник)

В моей памяти живёт ещё одно воспоминание, связанное с Минлебаем Атнагуловым и касается оно возраста более старшего – нам было, наверно, около четырнадцати. И хотя в этой истории мой сверстник занимает далеко не главное место, я всё-таки возьмусь пересказать её, и пусть читатель сам расставит свои приоритеты.

История с зеркалом

Лето в тот год выдалось очень жарким. Всё живое стремилось в тень, в спасительную прохладу. Но деревенский народ, как известно, лишён этого права – пребывать в тени. Была пора сенокоса, мы работали в открытом поле. Глаза наши застилал едкий пот, а тело съедали безжалостные слепни. В такие часы какой-нибудь горожанин, наверняка, задал бы вопрос – когда же, наконец, завершится этот сизифов труд? Но в сознании деревенского жителя подобный вопрос никогда не возникнет. Житель деревни принимает всё как должное. Он вытерпит всё, что написано ему на роду, и даже больше.

Ближе к вечеру, когда работы закончились, и солнце уже готово было спрятаться за горизонт, взрослые разошлись по домам, а мы – разновозрастная, разношёрстная детвора – побежали купаться на речку. Мы сиганули в воду с дикими воплями, и вода приняла нас как посвящённых. После адской дневной жары нам хотелось плавать до скончания века, нам хотелось жить в реке, как рыбам. Я плавал вдоль и поперёк реки, нырял в тёмную, прохладную глубину. Так продолжалось, наверно, с полчаса, а быть может, и больше, я потерял ощущение времени и даже не заметил, как остался на речке один. Лишь в какой-то момент до меня донеслись отдалённые голоса моих друзей, которые уходили в сторону деревни. Мои уши находились в воде, поэтому голоса слышались словно из другого мира, а потом и вовсе исчезли. Затем я нырнул ещё раз. И вдруг, ещё находясь под водой, я отчётливо осознал: когда вынырну – что-то произойдёт. Мир изменится. Мне суждено узнать то, чего никогда не знал. Откуда пришло это осознание – нельзя объяснить, но всё было именно так.

Вынырнув, я увидел перед собой противоположный берег, высокую траву над ним и облако, подсвеченное закатными лучами. Мои ноги нащупали дно. Затем я развернулся и посмотрел туда, откуда только что приплыл. Тот берег был точно таким же, каким я его оставил. Но вдруг наискосок, вниз по течению, там, где прибрежные ивы бросают на воду густую тень, что-то блеснуло золотом. Это самое что-то плавно скользило вверх-вниз по замкнутой траектории. Приглядевшись, я понял, что это гребень. И находится он в руке у женщины, которая расчёсывает им волосы. Женщина сидела на стволе упавшего дерева, свесив вниз босые ноги, и не обращала на меня никакого внимания, а быть может, она меня просто не видела. Одета она была в длинное просторное платье цвета речных водорослей. Волосы же её были до самых пят, и, расчёсывая их, она время от времени смотрелась в ручное зеркало. Я понял, кто передо мной. Это была Мать воды. Прежде мне довелось много слышать о ней из рассказов наших сельчан. Считалось, что очень редко кому удаётся её увидеть.

Я медленно поплыл в сторону своего берега, стараясь не издавать никаких звуков. Мать воды не поворачивала головы в мою сторону. Казалось, она всецело поглощена своим занятием. Окинув мгновенным взором окружающее пространство, я понял, что никого, кроме меня и Матери воды, на речке больше нет, и это понимание заставило моё сердце ёкнуть. Я добрался до берега и начал медленно выходить на сушу. Мать воды находилась по правую руку от меня, на расстоянии шагов пятнадцати. «Не смотри на неё», – сказал я себе. Тот факт, что я могу встретиться с ней глазами, наполнил моё сердце ужасом. Однако, невзирая на внутренний запрет, я не выдержал и посмотрел. И увидел её лицо.

Описать это лицо нельзя. Это одно из тех лиц, на которых время не оставляет своей метки. Так же можно заглянуть в жуткую темноту бездонного колодца. Мы смотрели друг на друга одно мгновение. Но этого хватило, чтобы кровь в моих жилах застыла, а ноги отказались идти. Мать воды соскользнула в воду и исчезла, даже не оставив после себя кругов. Я опомнился, выскочил на берег и стал поспешно одеваться.

Мой взор вновь упал на поваленный ствол дерева, где она только что сидела. Я обнаружил, что Мать воды забыла зеркало, в которое она смотрелась, когда расчёсывала волосы. Недолго думая, я подошёл и взял его. Моё сердце готово было выпрыгнуть вон, поскольку владелица зеркала, обнаружив пропажу, в любую секунду могла вернуться. А затем мне ничего больше не оставалось, как, сжимая в руке свою находку, броситься наутёк. Я пересёк мост, потом побежал вверх в деревню. И только остановившись возле ворот своего дома, я перевёл дыхание и, наконец, рассмотрел этот предмет. Это было круглое зеркало размером с чайное блюдце, с гладкой, массивной металлической ручкой. Ничего необычного оно собой не представляло, за исключением того, что принадлежало тому миру, в который нам никогда не дано найти входную дверь. Металлический обод вокруг зеркала был груб и неровен, как бывают неровны и несимметричны линии природы, и отполирован омутами, рыбьими спинами и ещё чем-то, что принадлежит водной стихии.

Когда держишь перед собой какое-либо зеркало, первое желание – тут же посмотреть в него. Что я и сделал. Я посмотрел на своё отражение с расстояния вытянутой руки. Вот моё лицо, за ним на заднем плане – уходящий вдаль забор, деревенская улица, на которую уже начали спускаться сумерки, и там, в самом её начале, движется сюда гнедая лошадь, которая тащит за собой телегу, гружёную сеном. А ещё дальше, за деревней уже мерцала в небе ранняя звезда Чулпан.

– Ничего особенного, – сказал я себе. Но, повернувшись, осёкся. Не было позади меня никакой лошади и никакой телеги. Улица была совершенно пуста и просматривалась из конца в конец, несмотря на сгущавшиеся сумерки. Небо за деревней тоже было пустым, и ни одна из звёзд ещё не появилась.

В это время из-за ворот выкрикнули моё имя, меня звали к ужину. Я сунул зеркало под рубаху и пошёл в дом. «Где ты пропадаешь?» – спросили меня родители. «Купался в речке», – ответил я. «Что-то долго, садись за стол, руки мыл?» – «Нет». – «Ступай вымой».

Я вышел обратно во двор к рукомойнику. Вымыл руки. Затем сунул зеркало под бревно, что возле сарая. Затем не выдержал, отворил калитку и вновь окинул взором то самое пространство, что прежде отразилось в зеркале. Улица была уже темна, но не настолько, чтобы не разглядеть в её начале гнедую лошадь, которая тащит за собой телегу, гружённую сеном. А в небе мерцала ранняя звезда Чулпан.

– Чёрт те что, – произнесли мои губы. Лошадь подошла ближе, в телеге сидел житель нашей деревни Гайнан Яушев.

– Почему не здороваешься, а? – крикнул он, поравнявшись со мной.

Я, опомнившись, поприветствовал его.

– То-то, – продолжал он. – Пока не заставишь – даже не поздороваются. Вот молодёжь пошла. Во времена моего детства – попробуй только не поздоровайся со старшим! Тут же получил бы такую затрещину, что неделю в ушах звенело бы.

Он ещё долго что-то бормотал себе под нос, пока не скрылся за поворотом.

Ночью я неожиданно проснулся. В окнах мерцал лунный свет. Все в доме спали, с половины родителей доносилось мерное похрапывание (а с печки – сопение моих младших братишек и сестрёнок). Я понял, что не усну. Какая-то необъяснимая сила влекла меня за собой. Я вышел из дома, пересёк двор и подошёл к калитке, ведущей на улицу, чтобы отворить её. Мне было ясно, что этого делать нельзя, но мой страх полностью подавлялся жутким любопытством. А что будет там? Там обязательно что-то произойдёт. Я увижу нечто такое, отчего дух захватывает!

Я повернул щеколду и толкнул калитку, которая, скрипнув, отворилась. Улица, освещённая лунным светом, напоминала декорацию к некоему действию, смысл которого был мне пока ещё неведом. Я шагнул вперёд. Посмотрел налево, потом направо. И ничего странного не заметил. Но вдруг в дальнем конце улицы, там, где свет переходит в тьму, что-то шевельнулось. Я направился в сторону этого места, стараясь держаться в тени деревьев. Лунная тень – она делает человека невидимым. Кроме того, на ногах моих не было никакой обуви, поэтому звука шагов никто не слышал. Так, крадучись, я добрался до того места, где, как мне показалось, я заметил какое-то движение. Здесь дорога уходила вниз, и темень, которая издали казалась непроглядной, отступала перед вездесущим лунным светом. Дальше начинался спуск с нашего холма, оттуда веяло сыростью и прохладой, и если идти в ту сторону – одна тьма будет сменять другую до бесконечности, и непонятно куда тебя выведет твоя стезя.

Я постоял немного в нерешительности и уже собрался вернуться, как вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть. Это был не звук, не шорох, а опять же некое лёгкое, неуловимое движение. Я почувствовал его даже не глазом, а своими похолодевшими лёгкими. В темноте в шагах десяти от меня угадывалась чья-то тень. Она стояла неподвижно, и было неясно, мужчина это или женщина.

Я боялся пошевелиться. Я сам стал тенью, деревом, землёй, бездыханным мраком. Ни в коем случае нельзя было дать обнаружить себя. Быть может, меня ещё не заметили. Так продолжалось, наверно, несколько минут, но мне они показались вечностью. Моя тактика оказалась верной. Вы, наверняка, знаете, что если сидеть в избе, не двигаясь в течение продолжительного времени, то из углов начинают появляться мыши. Они считают тебя частью интерьера, пусть даже ты живой, дышишь, имеешь глаза и уши. Так произошло и здесь. Тень тронулась с места, а затем направилась назад в деревню. Немного подождав, я последовал за ней. Тень скользнула в темноту меж деревьев, но затем снова появилась и последовала дальше, вдоль окраины. Её маршрут был мне неясен. Я следовал за ней, стараясь не выдать себя, но в то же время, не желая отставать. В какой-то момент я осмелел и прибавил шагу, значительно сократив расстояние между нами. Что позволило мне полностью убедиться в том, что передо мной человек. Я видел его спину, он по-прежнему куда-то шёл, петляя, перемещаясь из лунного света в темень и обратно.

Затем человек подошёл к изгороди, что выросла на его пути, и остановился. Человек (а может быть, всё-таки тень) застыл на месте, опираясь руками на изгородь, спиной ко мне. Я тоже вынужден был замедлить ход и остановиться. «Сейчас он повернётся и произойдёт что-то ужасное», – подумал я. Он по-прежнему стоял спиной ко мне, словно отсчитывая задуманную паузу. И, наконец, будто время для этого уже наступило, он начал медленно ко мне поворачиваться. С каждым его движением моя душа проваливалась в пропасть. И вот он полностью повернулся ко мне. Лунный свет упал на его лицо, и тут я закричал от страха.

Я увидел то, чего не ожидал никогда. У него было моё лицо. В том-то и весь ужас, когда видишь себя. Лицо было точно таким же, каким я его знал всегда. Но было в нём ещё что-то, чего нельзя объяснить, но что я уже пытался как-то назвать. На нём не было метки времени.

Я закричал так отчаянно, что всё вокруг содрогнулось от моего крика. Передо мной пронеслось несколько бездн, а затем я осознал себя кричащим в собственной постели.

– Ты кричал во сне. Ты не болен? – спросила склонившаяся надо мной мама.

В окнах мерцал лунный свет. Было уже далеко за полночь.

– Дай ему воды, – послышался голос отца. – Он, наверно, перегрелся на солнце.

– Или перекупался, – сказала мама.

И хотя я был ещё мальчишкой, мне уже было известно, что если человек несчастлив в снах, путь его будет тяжёл и наяву. Поэтому наутро я вытащил из-за бревна не принадлежавшее мне зеркало, с тем чтобы избавиться от него. Отвернувшись в сторону, чтобы ненароком не увидеть хотя бы краешек того, чего видеть не надо, я завернул зеркало в старую портянку и засунул под рубаху. Миновав улицу, по которой мне пришлось уже проходить нынешней ночью, в самом её конце я встретил Халила, Фатиму и Минлебая Атнагулова. Встретить их вместе было странно, но такова жизнь, иногда она так скрещивает пути, что диву даёшься. Фатима сразу поняла, что со мной произошло что-то неладное. Она всегда могла распознать человека, который несчастлив в снах.

– С тобой что-то случилось. Ты встретил кого-то? – спросила она.

Тут я достал из-под рубашки завёрнутое в портянку зеркало и всё рассказал им. Из них троих мне не поверил только Минлебай Атнагулов.

– А зачем Матери воды нужно зеркало, если она может спокойно смотреться в воду? – спросил он.

Но Фатима с Халилом были совершенно серьёзны. Я не стал разворачивать зеркало, а ждал, не зная, что делать дальше.

– Говорят, что в этом зеркале можно увидеть будущее, – сказал Халил.

– А я слышала, что в нём можно увидеть свою смерть, – сказала Фатима.

– А разве смерть не принадлежит будущему?

– Конечно принадлежит.

Я слушал их, держа в руках свою ношу, которая уже обжигала мне руки.

– Что же мне с этим делать? – спросил я.

Тут в разговор вступил доселе молчавший Минлебай Атнагулов:

– По-моему это всё чушь собачья.

– Мне так не показалось, – возразил я.

– Тогда дай посмотреть.

– Не вздумай, – осекла его Фатима.

– Вы просто боитесь, – не сдавался Минлебай Атнагулов.

– Ещё бы не бояться.

Тут наш товарищ по детским играм сделал неожиданный ход. Он вдруг выхватил у меня этот злополучный предмет и, прежде чем я успел что-то сообразить, отскочил в сторону и развернул портянку. В следующее мгновение он уже стоял, рассматривая себя в зеркале, точно жених перед свадьбой. На лице его было выражение интриги. Я бросился к нему, но на полпути остановился как вкопанный. Дело в том, что у нашего товарища изменилось выражение лица. Оно изменилось настолько, что все мы тотчас поняли – Минлебай Атнагулов видит сейчас то, чего никак не ожидал.

Любопытство всегда возьмёт верх над страхом. Я обошёл сзади Минлебая, который стоял словно загипнотизированный, и заглянул в зеркало. Вот что там было. Вот что преподнесло зеркало нашему товарищу по детским играм.

Там была река. Тёмная вода неслась откуда-то сверху, местами она вскипала пеной, обнажая большие валуны. Берега реки были высоки и скалисты. Совершенно чужой, незнакомый пейзаж. От всего этого дохнуло таким жутким холодом, что дыхание перехватило. А потом послышался не то гул ветра, не то волчий вой, и непонятно, откуда он доносится, потому что трава и деревья вокруг нас тоже заволновались.

Эту картину мне удалось наблюдать всего лишь пару мгновений, но она столь прочно зафиксировалась в моей памяти, что потом ещё долгие годы я настойчиво прокручивал её, словно старую киноплёнку. Без внимания не осталась ни одна деталь. И потому я совершенно уверенно могу сказать, что на одном из берегов, на краю высокой скалы, виден был далёкий, едва угадываемый силуэт волка.