В ритме гоор

Комок горечи и боли застыл у Саида в горле. Он не мог осознать, принять эту весть.

– Мне жаль… Крепись…

– Когда? Когда? Во сколько это случилось?

– Трудно сказать… Точное время назвать не могу. Но, думаю, ещё вчера.

Доктор вышел. Саид прислонился к стене, схватился обеими руками за голову, затем сел и зарыдал. Тихо, так, чтоб никто не слышал. «Ещё недавно она была жива. Ходила, говорила, готовила кушать, а теперь её уже нет. Как такое может быть?»

На похоронах его обнимали, жали руку, говорили слова сочувствия. В его же глазах всё было расплывчато и пусто. Всё превратилось в поток, врывающийся в его сознание мельканием лиц, пожатием рук, словами, молитвами за упокой.

И среди всей этой суеты из сгустков тумана, фраз, притворства и сожаления пробился маленький лучик солнца. Он увидел её сразу, как только она вошла. Вот она идёт к нему, одному. Ближе… ближе… Она обняла его, и всё стало спокойным, безмятежным.

– Мама, – промолвил он. Как давно он не произносил этого слова, как ему не хватало её, хотя он всегда это отрицал для самого себя. Его глаза наполнились слезами, хотелось плакать и кричать, выть, но он сжал кулаки, сглотнул и проглотил свою боль.

– Бедный мой мальчик, – произнесла Айшат. Ей хотелось, чтобы все эти люди исчезли, растворились, чтобы оставили их одних. Ей так нужно было поговорить с сыном, соприкоснуться душами, попросить прощения, поплакать. Но они смотрели на Айшат и Саида и начали уже обсуждать и осуждать.

– Я сейчас должна идти, но потом, потом мы обязательно поговорим.

И она ушла. И душа Саида вновь «завяла» в тени. Он вышел из комнаты и поплёлся подальше от сверлящих его любопытных глаз. «Почему потом? Что значит это «потом»? Потом – это не сейчас. А когда? Не известно. Мама, почему ты меня не любишь?!»

– Саид! – услышал он окрик. Его звали, чтобы отправить за хлебом, раздавать садака[11 - Садака – милостыня.].

Ближе к вечеру мать подошла к нему, села рядом, чуть слышно спросила:

– Ну как ты?

– Ничего.

– Бабушки уже нет, да смоются её грехи, и потому ты больше не можешь оставаться здесь один (бабушка Асият переехала жить к сыну в Махачкалу). Я бы хотела, чтобы ты жил с нами, но муж против. Уж ты пойми меня. Ты будешь жить с отцом. С ним я уже поговорила.

– Уже второй раз…

– Что второй раз?

– Ничего. Я и сам справлюсь. Здесь останусь, – слёзы душили его, ему хотелось убежать, но он просто сидел, склонив голову, не мог смотреть на неё.

– Нет, это исключено, что люди скажут? Скоро учиться в город поедешь, всего четыре годика осталось, в институт поступишь. Так что потерпи немного, хорошо?

– Хорошо, – с трудом выдавил он из себя.

– Ну, я пойду. Идти надо! – протянула руку, чтобы по голове погладить, но не решилась и убрала. – Отец скоро придёт за тобой.

Айшат направилась к двери, открыла её, оглянулась и сдавленным голосом произнесла:

– Ты уж меня прости, ладно? – и выбежала.

Кое-как добралась до дома, спрятала лицо в объятья ладоней и зарыдала горько и неистово. «Почему? Почему? – била она себя по груди. – Сынок! Сыночек мой!» – она обняла, сжала себя крепко будто боясь , что вот-вот душа вырвется из неё .

– Мама! – услышала она зов Максуда. Резко встала, стёрла слезы, схватила какую-то посуду, лежавшую на столе, и, направляясь в сторону кухни, ответила:

– Что, родной?

Глава 7. Айшат

Айшат с детства отличалась тонкой грациозной фигурой. Чёрные волосы, коротко собранные сзади, маленький носик, глаза большие, карие. Асият посчитала Магомеда, из бедной семьи, недостойным дочери, а Зулумхан был из семьи с хорошим достатком: умный, образованный, не пил, не дрался. Но после развода с ним за кого бы вышла её дочь, кто бы к ней посватался теперь? И сватовству со стороны Магомеда в этот раз она была рада.

– Не желаю ни видеть, ни слышать Саида и даже разговоров о нём и Зулумхане! – потребовал Магомед.

И Асият согласилась. Прошло время. У Магомеда и Айшат родился третий ребёнок – сын Ахмед. А старшие, Максуд и Написат, уже ходили в начальную школу.

Магомед утром, как всегда, отправился на работу. Айшат после бессонной ночи с двухмесячным Ахмедом, наконец, уснула. Малыш не спал всю ночь, плакал, и Айшат возилась с ним, качая в колыбели.

Они сидели в гостиной – Айшат, Магомед и её свекровь Салихат. Напротив безропотно стоит Саид, маленький мальчик четырёх лет. Навис тяжёлый разговор. Айшат было не по себе: её убеждают, что так надо, необходимо, а женщина смотрит на своего сыночка и не может ни согласиться, ни отказаться. Тошно. Трудно дышать. Молодая женщина боится. Боится, что, не согласившись, вызовет шквал негодований мужа и свекрови. Слов нет, но ей кажется, что она уже соглашается… Вдруг муж берёт нож и проводит им по горлу её сына. Алая кровь струится, обливая крошечное тело Саида. Ребёнок всё так же стоит, он даже не плачет и не говорит ничего, но его взгляд разочарования с примесью обиды продырявил её сердце. Саид смотрит прямо на неё, и Айшат читает в его глазах немой вопрос: «Почему?» Айшат подбегает, отталкивает Магомеда, обнимает своё дитя, и у неё вырывается истошный крик:

– Нет! Верните его! Вылечите! – Она встаёт на колени и целует руку Саида. Хватает за ноги и с мольбой смотрит на него, на своё дитя, с недоумением и страхом смотрящего на неё, и не знает, что делать. Как помочь? – Я не согласна! – кричит она, оборачиваясь на мужа и свекровь. – Верните всё обратно! – и пытается зажать рану на горле сына.

– Уже поздно, – отвечает Магомед, – ничего не изменишь.

– Вырвите моё сердце и дайте ему! Перелейте ему всю мою кровь! Верните! – кричит она и крепко сжимает Саида. И понимает, что не вернут. Безысходность. Крик, разрывающий лёгкие.

Она просыпается и понимает, что всего этого нет, что это только сон. Но сон ли?

На следующее утро Айшат попросила Максуда позвать Саида к ним домой на обед. Тем более они подружились. Максуд только обрадовался такой приятной вести.

Из дневниковых записей Саида:

«Мы с Максудом подружились. Он частенько звал меня и нашего двоюродного брата Асхаба к себе домой. Позднее я узнал, что это мать попросила его.

После школы мы шли к нему. Помню, как мать волновалась, – при первой встрече у неё даже голос задрожал. Да и я волновался не меньше, только старался не подавать виду.

Это были какие-то немые встречи, была любовь и теплота, но не было разговора, бесед о важном, о нас. Всё было в мыслях и чувствах, но они не проявлялись. Мы оба чего-то боялись. Боялись произнести, не знаю… Я боялся потерять то малое, что пришло в мою жизнь, и она, может, тоже.

Помню, как вошёл к ней первый раз в дом. Я не знал, что делать, как вести себя. «А, пришли. Устали, проголодались, наверное», – быстро проговорила она. При этом украдкой посмотрела на меня, улыбнулась, но сразу убрала улыбку. Мне показалось, что она хотела обнять меня, но не решилась. На столе было много разной еды: и чуду, и борщ, и пирог к чаю. Вот тогда-то я и заподозрил, что она меня поджидала и потому столько всего приготовила. И это было очень приятно.

После обеда, как только Максуд вышел в ванную, она спросила тихонько:

– Ну, как дела у тебя?

– Всё хорошо.

– Как живётся тебе у папы?

– Нормально.

– Хорошо, – улыбнулась она, – я рада.

Тут вернулся Максуд, и мы начали свою болтовню, потом переключились на игру в денди. Она изредка заглядывала к нам в комнату и молча уходила.