В ритме гоор

Айшат выпила кружку холодной проточной воды и ушла в свою комнату. Она с детства, оказавшись под тяготами жизни, заворачивалась в одеяло, превратившись в огромное одеяльное чудище-червячка, будто бы залезала в невидимый для чужих глаз панцирь и оттуда наблюдала за происходящим в своей голове, как зритель наблюдает фильм. Конечно, ей бывало и страшно, и горько, но после вставала, свыкнувшись, будто все горести срослись с ней и стали её частью.

В назначенное время ближайшие родственники жениха пришли в гости к невесте с подарками. Айшат, бледная, с еле сдерживаемой дрожью стояла в центре комнаты, куда её и вывели. Ещё с детства она терпеть не могла этот момент, когда родственницы со стороны жениха восклицали: «У вас тут есть то, что мы оставили отмеченным» – так часто говорили про животных. Чтобы отличить свою скотину от чужих, на ухо животного ножом наносились различные знаки (подрезали с краю, вырезали в центре круг и т. д.). Всё это говорилось, конечно, в шутку, но осадок этой шутки Айшат раздражал всегда. И вот теперь она стоит в центре комнаты, безмолвная красиво-наряженная кукла во власти окриков баб и хохочущей толпы глазеющих.

Одна из тётушек Зулумхана с белой харой[4 - Хара – большой платок, а также шёлковая ткань.] вышла к ней и со словами: «Да повернётся к нам невеста животом, а к чужим спиной» – накрыла её платком, надела кольцо.

Громко озвучивая от кого какой подарок, подношения ставили перед невестой: тут и ткани для платьев, расписные большие платки, гормедо[5 - Гормедо – тонкий большой платок с рисунками из шёлковой ткани.], туфли. Глазеющие всё подмечают, запоминают. Кто и что принёс и насколько качественное и дорогое.

Что чувствовала Айшат? А что она могла чувствовать? Она выходила за нелюбимого, и более того (о любви Зулумхана к Марине догадывалась вся молодёжь села) за не любившего её. А её мнения никто и не спрашивал.

– Тут даже вопрос неуместен, – ахнула бы Асият, мать Айшат, на такие слова, – когда такая партия.

Настал день свадьбы.Звуки зурны заполонило село. Под шатёр жениха стекались все близкие и дальние родственники, кунаки, друзья и просто знакомые. За спинами молодых белой ватой на красном ковре написали крупными буквами «Счастья молодым». Опилки втаптывались в грязь под каблуками танцоров, жених отвечал на поздравления друзей, исподлобья бросая взгляды на Марину, как всегда, парившую в центре танцевального круга. А слёзы Айшат падали по щекам вниз и капали прямо на золотое кольцо новобрачной. Только слез её никто не видел. Белый платок, спущенный до самого подбородка, скрывал их от прозорливых взглядов.

Айшат, будучи девчонкой, представляла этот день совершенно по-другому.

Вспомнилось ей, как она глядела на подарки невесте в день сватовства. И все тебе одной. А свадьба? Волшебство: белое платье, всё внимание тебе, все взоры на тебя, все вокруг носятся с тобой. Свадьба, думалось Айшат через несколько лет брака, одна из самых коварных иллюзий. Грёзы девушек о любви и браке сродни грёзам юнцов о войне, представляющих её полем для подвигов и славы.

Один день красоты и очарованья – а за ним…

Между тем зурна заиграла старинную музыку, и в окружении всех родственников вышли в парный танец мать жениха и, так как отец Зулумхана умер ещё молодым, вместо него, поддержать мать, вышел дядя Зулумхана. Вторыми в этой цепи дуэтов эстафету приняли друг жениха и подруга невесты. Толпа окружала танцующих, встав в круг, хлопала и кидала на танцующих деньги. Завершали дуэты жених и невеста.

Айшат медленно шла по танцевальному кругу. Она видела новые ботинки Зулумхана, танцующих вокруг неё, равнодушные купюры денег, летевшие ей под ноги со всех сторон, и проворные руки тёти Аминат, собиравшей деньги в подол своего платья.

Дядя Зулумхана, ветеран войны, выстрелил несколько раз подряд в воздух, продырявив тент над танцующими. Молодые парни подбрасывали и ловили Зулумхана. Танцы и музыка не умолкали.

Магомед сидел поодаль от выстроившихся в ряд джигитов, но проворная горянка протянула ему палку невесты, и он не мог отказать девушке, хотя танцевать – это было последнее, чего ему хотелось сделать в этот день. Но отказываться не принято. Сделав медленный круг за партнёршей, Магомед ускорился вслед за музыкой. Кулаки его сжимались до боли и расправлялись, растопырив пальцы друг от друга. Закружился в сальто, в одиночном, а не тройном, склонил голову в поклон партнёрше, резко поднял голову вверх, мельком взглянул на жениха с невестой и ушёл скорым шагом со свадьбы.

«Отомстил. Жестоко отомстил мне Зулумхан», – пронеслось в его голове.

Глава 1. Ссора

Горное село Дагестана, расположенное на склоне горы, больше напоминало птичьи гнёзда в скале. Небольшие каменные дома, будто прорастающие из самой горы, где пол одного жильца оказывается крышей другого. Все окна смотрели строго на юг – чтобы комнаты были открыты солнцу.

Дом Зулумхана, против обыкновенного, построили прямо на посевном участке. Сперва такое решение осуждали все сельчане, но потихоньку молодёжь предпочла спуститься к низовьям, где рядом с домом находился участок для огорода.

Во всех сёлах найдётся женщина, которая всё видит, всё слышит и знает изнанку каждого жителя. Такая, к сожалению, жила по соседству с Зулумханом. Она только спускалась с кувшином за водой, как шум из дома Зулумхана привлёк её внимание. Женщина пристально вглядывалась в окна и вслушивалась в звуки семейного скандала, пытаясь угадать, из-за чего ссорятся хозяева. «Опять пьяный пришёл. Не избил бы…» – покачала она головой, не одобряя слышимое и пытаясь в точности запомнить каждое слово, чтобы потом пересказывать с охами и вздохами, приговаривая «вабабай»[6 - Вабабай – традиционное присловье, используемое для передачи смешанного чувства удивления и неодобрения.].

– Закрой свой рот и проваливай отсюда, видеть тебя не могу! – слышен крик Зулумхана.

– А зачем ты женился на мне, если любишь другую?! Столько разговоров, как тебе не дали жениться на Марине. И ладно бы одной мне изливал трагедию своей любви, так нет же ! Ты всем подряд это рассказываешь! Как тебя, бедного, родная мать обманула да с любимой разлучила. Ты даже племяннику моему рассказал. А мне каково , тебе плевать! Почему её не похитил и не женился на ней?! Твоего духа только меня мучить хватает?1

– Проваливай отсюда, ведьма – процедил сквозь зубы Зулумхан. – Видеть тебя не могу!

– Никакая ты не жертва! Ты трус. Вот ты кто!!!

–Вон из моего дома!! – рассвирепел Зулумхан и вытолкнул ее из комнаты в коридор.

–Ты мне больше не жена! Не жена ты мне больше – слышишь? Не жена! Убирайся! Вон! Не нужна мне такая жена.

Это было очень серьёзное заявление: у мусульман сказать жене «ты мне больше не жена» – считается разводом. Если сказано три раза, то примирение уже невозможно. Пять долгих лет Айшат терпела пьянки мужа. Кормила и поила его собутыльников, которые вваливались в дом глубокой ночью или под утро. Готовила, убирала, терпела побои. Повод он всегда находил: не так отвечала на его вопросы, не так посмотрела, молчала, не так накрыла стол для его друзей. Поводом могло послужить даже то, что Айшат отказывалась просить денег у родителей, у его матери или у соседей, когда дома не было водки и продуктов для богатого застолья.

От слов Зулумхана вниз, по позвоночнику Айшат словно спустился маленький кусочек льда. Это означало, что всё, конец. Эта жизнь закончилась: закончился ад замужней женщины… И начинался ад разведённой. Женщина обернулась и увидела испуганного мальчика, прижавшегося к стене и плачущего от ужаса и непонимания происходящего. Она схватила его за руку и, задыхаясь, проговорила:

– Идём, ноги моей больше в этом доме не будет!

Они шли быстро. Саид практически бежал, боясь отстать от матери. Она же, казалось, не видела вокруг ничего и никого. Её глаза, полные боли, обиды и осознания, что семью вернуть уже нельзя, как будто закрыли каменные пластины, за которые не проникал ни один луч света.

Саид споткнулся о деревянный сук, лежавший на дороге, и упал. Айшат быстро дёрнула его за руку:

– Под ноги надо смотреть! Идём!

Вот уже показался дом бабушки Асият – старый, небольшой, с отцветшей голубой краской на веранде. Асият, женщина лет сорока, небольшого роста, худощавая, жилистая.

Айшат с Саидом вошли в дом. Мать наконец отпустила руку сына, села на стульчик возле окна и заплакала, укрывая лицо руками.

– Доченька, ты чего? Что случилось? Почему ты плачешь? – Асият склонилась над плачущей дочерью.

Айшат силилась произнести хоть слово, жадно хватала воздух лёгкими, но звуки затухали под натиском рёва.

– Успокойся, успокойся! Скажи, что случилось?

– Он выгнал меня из дома и произнес талак… – только и смогла сказать Айшат.

Бабушка Асият выпрямилась и застыла, опустив руки. Молоко, закипавшее в кастрюльке, убежало. Асият машинально выключила газ и по привычке, взяв в руку салфетку, начала вытирать белую пелену с печки, поглядела на тряпку в руке с недоумением и, опомнившись, села рядом с дочерью.

– Почему? – пролепетала она чуть слышно.

Через месяц родители Саида официально развелись.

Айшат, в гневе на своего бывшего мужа, неустанно подпитываемом причитаниями бабушки Асият, отдала Саида на воспитание отцу.

«Сына должен воспитывать мужчина», – сказала она, – и не спорь! Пусть сам воспитывает своего ребёнка, узнает, каково это. А тебе жизнь загубить не дам. Ты не будешь сидеть дома с ребёнком на шее. Выйдешь замуж, всем на зло».

Но удар Зулумхана пришёлся первым: спустя несколько месяцев после развода женился на лачке. В то время не принято было вступать в брак людям из разных селений, а брак с представителем другой национальности вообще воспринимался как вызов. А отец взял и женился и пускай все односельчане кудахчат вокруг.

Саида передали на воспитание бабушке Зульхижат, матери Зулумхана. Саид слышал, как бабушка Асият злилась на его отца, обзывая пьяницей. Слышал, как бабушка Зульхижат обвиняла его мать в торопливости, нерасторопности. Только они забыли объяснить ему, что происходит. Помнил, как мать жадно целовала его, обнимала до боли, потом прибегала ещё через минутку и, протирая слёзной щекой его щеку, вновь сжимала и жгла поцелуями. Его вещи поспешно собирались, так было не раз, часто он оставался ночевать или у бабушки Асият, или у бабушки Зульхижат. Ему сказали, что он пойдёт к бабушке Зульхижат, но что ж мама так волнуется? Или отец опять обидел? Взрослые не умели мириться. Вот он с друзьями тоже ссорится, но всегда быстро мирится, а взрослые так долго копошатся в произошедшем, что потом не могут всё забыть и простить.

А в стенке бабушки Асият ваза в форме рыбы с большим открытым ртом. Ему не разрешали её трогать. А мать и бабушка в другой комнате и так увлечены обидой и гневом на отца и на всех его родственников, что Саид решился протянуть руку к заветной рыбовазе, пока всем не до него. Осторожно тащит её, убрав с пути мелкие рюмки. Скрип двери, Саид задрожал, рыбина упала, разбилась.

– Несносный мальчишка, непослушный дуралей! Весь в отца! Не жди от него добра! А ты цепляешься за него. У него его гены, и от этого не уйти. Пусть сами с ним возятся. А твою жизнь погубить не дам!

А мама молчит, молчит. Раньше, когда бабушка его обижала, она не молчала. А сейчас молчит. Эта разбитая ваза убедила её в том, что он плохой. Но это вовсе не так! Не так!

Саид виновато смотрит на мать, та виновато смотрит на него. Его отправили к бабушке Зульхижат, и та сказала ему, что отныне он будет жить с ней. А матери он больше не нужен.

Ей нужна была та ваза. Она ведь была такая красивая. А он разбил. Разбил, и мама больше не зовёт его домой, не приходит за ним.

Глава 2. Боль