Сборник статей. Выпуск 3

Б.А.Рыбаков, исследуя пути развития древнего ромбомеандрового и свастического орнамента в новом каменном веке (VI тыс. до н.э.), делает вывод о том, что «устойчивость этого сложного и трудновыполнимого узора, его несомненная связь с ритуальной сферой заставляет нас отнестись к нему особенно внимательно…» Говоря о рисунке кости мамонтовых бивней как возможном прототипе этого узора, Б.А.Рыбаков отмечает: «Поразительная стойкость точно такого же узора в неолите, когда никаких мамонтов уже не было, не позволяет считать это простым случайным совпадением, а заставляет нас искать посредствующие звенья. Таким посредствующим звеном я считаю обычай ритуальной татуировки» (Рыбаков Б. А. Язычество древних славян… С. 158). Вероятно, уже в то, отдаленное от нас многими тысячелетиями время такие же орнаменты наносились при помощи специальных штампов и на ткани из растительных волокон (льна, конопли). С развитием техники ткачества древние мастерицы смогли перенести сложные орнаменты из ромбов и меандров непосредственно в структуру ткани. Такой древний орнамент можно без труда обнаружить на льняных холстах, бытовавших в северорусских деревнях еще в начале XX в. Выполненные в многоремизной технике, они все сплошь покрыты ромбо-меандровым узором, получающимся при сложном переплетении нитей основы и утка. Из такого холста, как правило, делались полотенца, скатерти, юбки, воротушки и станы рубах, к которым пришивались полосы проставок, набранных красными нитками по белому полю. Орнамент этих проставок зачастую очень похож на древний ромбо-меандровый, но, в то время как фактура белого холста повторяет древние композиции практически без изменений, на проставках мы видим как бы фрагменты архаической схемы, ее разделенные и сгруппированные по каким-то новым принципам детали. Мы, естественно, можем только приблизительно представить себе, как выглядели ткани, из которых выполнялась одежда наших далеких предков. Но, судя по всему, такие орнаменты были обязательны для одежды, во всяком случае, для одежды, выполняющей обрядово-обереговые функции. В этом убеждает даже тот факт, что уже в древнем каменном веке встречается своеобразное, сохранившееся в северорусском народном ткачестве и вышивке вплоть до конца XIX – начала XX вв., противопоставление красного и белого цветов.

Белизне мамонтовой кости противопоставлялся насыщенный цвет гравированных, затертых красной охрой орнаментов; в могилах наших далеких предков (23—25 тыс. до н.э.) дно посыпалось белым веществом (мелом или известью) и уже по белому слою густо посыпалось ярко-красной охрой. Исследователями отмечено, что именно красный цвет играл огромную роль в культовых обрядах того далекого времени. Многие красные орнаменты Вологодских проставок XVIII – XIX вв. уводят нас во II тыс. до н. э. Уже порубежье III – II тыс. до н.э. на территории Восточной Европы отмечено ярким расцветом сложного геометрического орнамента, о чем свидетельствуют многочисленные находки орнаментированной керамики. Но так как в науке существует мнение о том, что геометрический декор был перенесен на глину из мягких материалов, с тканей, то пышной орнаментации керамики соответствовал, вероятно, и развитый, богатый узор на тканях и на одежде, выполненной из этих тканей.

Некоторые исследователи связывают такие знаки, как косые кресты, свастики различного рисунка, гуськи, составляющие древние орнаменты, со сложением у наших предков письменности, возникшей на местной основе путем схематизации элементов орнамента. Интересно, что древняя посуда с богатым геометрическим декором, аналогичным нашим проставкам, встречается только в захоронениях и, вероятно, не использовалась в бытовых целях. Многие ученые, занимающиеся изучением древних восточноевропейских культур, считают, что такие сложные геометрические композиции являлись «символами родовой принадлежности», своеобразными «визитными карточками» древности. Помещая в могилу человека, одетого в платье, украшенное родовыми орнаментами, декорированную такими же орнаментами глиняную посуду, его соплеменники, вероятно, верили в то, что по этим «письменам» предки на том светеузнают члена своего рода.

Орнамент, судя по всему, выполнял функции оберега, защищая своего владельца на пути в мир иной или прося богов о милости. На браных проставках, выполненных руками северорусских крестьянок в конце XIX – начале XX вв., сохранились многочисленные орнаментальные комплексы древнего классического, так называемого «коврового» узора, о ритуальном характере которого говорилось выше.

Такие орнаменты, решенные в большинстве случаев в древней красно-белой цветовой гамме, состоящие из меандров, треугольников, зигзагов, ромбов, свастик – знаков благодати, счастья, вечности, оформляют зарукавья, подолы, оплечья женских рубах, края передников, пояса, концы полотенец, т. е. ритуальные вещи, выполнявшие, кроме чисто бытовых, еще и магические и обереговые функции. Как и в древнем орнаменте II тыс. до н. э., в северорусском браном ткачестве композиция делится на три горизонтальные зоны, причем верхняя и нижняя, как правило, дублируют друг друга, а средняя – несет на себе важнейшие с точки зрения священной значимости узоры. Именно здесь можно встретить самые разнообразные композиции, абсолютно идентичные орнаментам древности.

Но быть может, все-таки, те древние люди, что жили на земле нашей Родины многие тысячи лет назад, не имеют к нам никакого отношения? Они со своими орнаментами сами по себе, а мы – сами по себе? Наука отвечает – нет, это не так! «Можно говорить о родстве орнамента в тех случаях, когда обнаруживается сходство орнаментальных комплексов. Они обычно неповторимы. Племена или группы племен, разработавшие их, надолго сохраняют входящие в комплекс мотивы. Части или группы распавшегося племени нередко расходятся и теряют связь между собой, но орнамент, продолжая хранить древние традиции, свидетельствует о древней общности этих групп» (Иванов С. В. Народный орнамент как исторический источник // Сов. этнография. 1958. №2. С. 18), – так писал один из ведущих специалистов по орнаменту С.В.Иванов.

Итак, северорусские рубахи и прежде всего женские украшались орнаментами, возраст которых насчитывал порой более двух десятков тысячелетий, а основная масса их сложилась четыре тысячи лет назад, в начале II тыс. до н. э. Поскольку льняная рубашка воспринималась фактически как вторая кожа, то есть вторая сущность человека, то на ней оформлялись, естественно, детали, призванные защищать определенные части тела человека. Именно на этих частях одеяния фиксировались самые знаково важные орнаментальные комплексы: прежде всего – ворот, на шее крепится голова и шею нужно оберегать. Далее плечи, так как отсюда начинается главный рабочий орган – руки. Затем большое количество орнаментов помещалось на груди женской рубахи, так как здесь хранилось молоко, а следовательно, и возможность выкормить следующее поколение. И наконец, тщательно оформлялся подол, о чем уже говорилось ранее.

Интенсивно орнаментированные рубашки использовались в целом ряде случаев, не связанных непосредственно с телом человека. В частности, если заболевала скотина, то женщина, входя в хлев, снимала с себя рубаху и ею протирала голову животного. Если заболевал ребенок, то его после мытья также утирали такой орнаментированной рубашкой. Таким образом, рубаха выполняла функции плата или полотенца.

Большое количество орнаментов помещалось на переднике – занавеске. Архаический передник одевался не на талию, а подвязывался над грудью, как бы фиксировал ее. Занавеска охраняла живот женщины, ее воспроизводящие органы, и поэтому такие передники затканы или вышиты почти сплошь. Очень часто именно на передниках мы встречаем изображения древних богинь плодородия с ромбовидной головой и поднятыми к небу руками. Здесь же можно увидеть ряды с чередующимися мужскими, женскими и детскими фигурами, очень условными и геометризированными.

На передниках нередки изображения священных животных древности: птиц – утушек, лебедей и пав, символизирующих небо и человеческую душу; коней – символов солнца и мира мертвых; барсов, символизирующих знатность и силу. Передник как бы усиливал охраняющую функцию женской рубахи.

Огромную роль играл в народной одежде пояс. Это неудивительно: пояс охранял самую уязвимую часть тела человека – живот. Отношение к этому элементу одежды было особое, очень серьезное. Интересно, что наши дальние родственники, хетты, в III тыс. до н.э. пришедшие на территорию Малой Азии, поражали всех своих соседей, неродственных хеттам, тем, что, взяв в плен вражеских воинов, сначала снимали с них пояса, а уже потом отнимали у них оружие. Снять с человека пояс означало обесчестить его, изменить его социальный статус, превратить его в раба, в несвободного человека, ибо свободный – подпоясан.

И наше выражение «распоясаться» ведет свое происхождение оттуда, из глубины тысячелетий, означая «вести себя неправильно». Каждый уважающий себя русский человек не позволял себе распоясанным ходить даже в избе. Более того, женщины не позволяли себе снимать пояс даже на ночь, рубаха должна быть обязательно подпоясана. И в тех районах России, где существовало крепостное право, когда крестьянина отправляли на конюшню пороть, с него обязательно снимали пояс – подпоясанного пороть было нельзя. Это особое отношение к «опояске» сохранилось по сей день: когда военнослужащих отправляют на гауптвахту, с них обязательно снимают ремень, подчеркивая тем их несвободу.

К поясу было такое же отношение, как и к полотенцу. Полотенце же часто выполняло функции пояса, особенно в свадебной обрядности (дружки подпоясывались полотенцем или широким поясом). На поясе сохранялась вся та орнаментальная структура, которая характерна для оформления подола рубахи, интенсивно насыщенная охранительной символикой. На поясе могли, как и на полотенце, опускать в могилу гроб, оставляя его там, – пояс считался выполняющим священную связь между предками и потомками, он был дорогой от живых к мертвым. Как полотенца, так и пояса во время «родительских» дней вывешивались за окна; как по полотенцу, так и по поясу в дом могли войти души предков. Как орнаментированные полотенца, так и пояса украшали божницу.

У нас на Севере девушки часто использовали пояс в гаданьях: когда загадывали на жениха, то вешали новый шерстяной пояс (шерсть – символ богатства) на божницу и говорили: «Пояс-пояс, покажи мне суженого поезд!» Поясом перепоясывали ребенка еще до крещения; после рождения его свивали и, кроме свивальника, которым служил широкий пояс, обязательно надевали маленький поясочек. У финно-угорских народов таким оберегающим поясом был кусок мелкоячеистой рыболовной сети. Пояс обязательно клали в гроб, неподпоясанным человека на тот свет никогда не отправляли. А иногда даже надевали несколько поясов на все случаи его загробной жизни.

Таким образом, рубаха, передник и пояс – это основные общеславянские элементы женского костюма, сохранившиеся на Русском Севере и в качестве обыденной, и в качестве ритуальной одежды вплоть до рубежа XIX – XX вв. Именно на этих деталях женского северорусского костюма встречается наибольшее количество архаических орнаментов, возникновение которых относится к древнейшим периодам истории народов Восточной Европы и отстоит от нашего времени на многие тысячелетия.

Глава III. Головные уборы

(кокошники, сборники, кокоруны, ленты)

Кроме рубахи, передника-занавески и пояса, огромную роль в женском костюме играл головной убор. С ним в свадебной обрядности был связан переход из статуса девушки в статус замужней женщины. Девушки имели право «светить волосом», т. е. ходить простоволосыми. Обычно они носили под девичью ленту распущенные или заплетенные в одну косу волосы.

У наших далеких предков сложился целый комплекс представлений, связанных с волосом вообще и женскими распущенными волосами в частности. Считалось, что в них заключается жизненная сила человека, что при помощи распущенных девичьих волос можно приворожить к себе суженого, что «бабы-простоволоски» способны навести порчу на своих мужей, на односельчан и их скотину. Вычесанные волосы никогда не выбрасывали, а собирали в специальный мешочек, который по смерти женщины клался ей в гроб под голову. Таким образом, магическая жизненная сила уходила вместе с ее владелицей в мир иной.

В земной же жизни, повторяем, «светить волосом» замужняя женщина не могла даже дома и обязана была ходить с покрытой головой. Женский повойник (кокошник, сборник, борушку, сороку и т. д.) надевали на голову молодой на свадьбе: «делали из девушки молодушку». Одну девичью косу расплетали, долго и тщательно расчесывали волосы, делили их на прямой пробор и заплетали две женские косы, которые укладывали вокруг головы. На эту прическу надевали женский повойник, из-под которого не должна была выглядывать ни одна волосинка.

На северорусских женских головных уборах, расшитых золотными нитями, жемчугом, стеклярусом, бисером и цветными камнями, как и в браном ткачестве и вышивке рубах, передников и поясов, сохранилось огромное количество изобразительных мотивов и образов, которые сложились в недрах многотысячелетней языческой древности. Особая значимость женского головного убора в русской народной традиции отмечалась неоднократно, достаточно назвать широко известные работы Н.И.Гаген-Торн (Гаген-Торн Н. И. Магическое значение волос и головного убора в свадебных обрядах Восточной Европы // Сов. этнография. 1933. Вып. 5—6), Г. С. Масловой (Маслова Г. С. Орнамент русской народной вышивки. М.: Наука, 1978) и других исследователей. Специфическая связь женского головного убора с символикой плодородия была отмечена в вышедшей в свет в 1985 году книге Д. М. Балашова, Ю. И. Марченко и Н. И. Калмыковой «Русская свадьба», посвященной различным свадебным обрядам, бытовавшим до недавнего времени в Тарногском районе. Авторы книги пишут: «Очень древний обычай, с элементами магии, рассказали нам в Илезе и повторили в Нижнем Спасе (то есть можно предполагать, что обычай когда-то был известен по всей Кокшеньге). Перед отъездом свата или сватов из дому, для успеха дела, их хлестали или забрасывали женскими головными уборами» (Балашов Д. М. и др. Русская свадьба. М., 1985. С. 27).

В этом обычае ярко выражена магическая сущность женского повойника как священного предмета, приносящего плодородие, счастье, удачу. Столь важный элемент одежды украшался на Русском Севере с особой тщательностью. Разумеется, речь идет о праздничных, парадных головных уборах, отличавшихся богатством декора и зачастую огромной стоимостью, что обеспечивало их бережное хранение и передачу из поколения в поколение. Естественно, не каждая крестьянка могла позволить себе роскошь иметь повойник, стоимость которого равнялась стоимости двух дойных коров или лошади.

Говоря об образах, которые запечатлены на вологодских праздничных женских кокошниках, мы должны обратиться к тому миру языческих представлений, в котором жили наши предки задолго до введения христианства на Руси. Прежде всего, это представления о верховных божествах Вселенной – Роде и Рожаницах. Вопрос о наличии у восточных славян в древности культа верховного бога Рода и сопровождающих его богинь плодородия Рожаниц впервые был поставлен академиком Б. А. Рыбаковым в книге «Язычество древних славян».

Он убедительно доказал, что восточные славяне, наши предки, задолго до введения христианства имели очень сложный культ бога дождей, гроз, влаги вообще, плодородия, кровного родства и творца вселенной – Рода, аналогичного по своим функциям христианскому Богу-Творцу Саваофу. Две богини Рожаницы охраняли семейный очаг, защищали женщин, дарили им потомство и помогали в родах. Б.А.Рыбаков считает, что культ Рожаниц действительно существовал долгое время на севере Руси, не искорененный и не уничтоженный христианством. Изображения Рожаниц можно встретить на концах полотенец, на подзорах свадебных простыней и, конечно, на северорусских женских головных уборах.

На головках, т.е. на верхних, затылочных частях северодвинских и тарногских повойников, выполненных из штофа или бархата, как правило, вишневого, малинового или алого цвета, изображаются вышитые золотными или серебряными нитями странные существа. Как правило, каждое из них представлено в характерной распластанной «лягушачьей» позе, типичной позе рожающей женщины. Под основной, центральной фигурой, на руках которой, очень похожих на звериные лапы, сидят птицы или змеи, помещено второе изображение.

В Тарногских борушках это – помещенное между широко расставленными ногами первого существа, как правило, рогатого, второе, почти полностью аналогичное первому, рогатое существо, также в характерной распластанной позе. Первая фигура соединена со второй, меньшей тонкой полоской – «пуповинкой». В северодвинских повойниках центральная фигура соединяется полоской, опускающейся также между широко расставленными ногами, с треугольником или трехступенчатой пирамидой. Но треугольник и ступенчатая пирамида в глубокой древности (в VI – III тыс. до н.э.) являлись знаком женского производящего начала, символом рождения и воспроизводства (Погожева А. П. Антропоморфная пластика Триполья. Новосибирск, 1983). Таким образом, ступенчатая пирамида и треугольник северодвинских кокошников – одно и то же со вторым «существом» композиций тарногских борушек.

Характерность позы, а также то, что верхняя и нижняя фигуры соединены тонкой полоской, очень похожей на пуповину, дают нам основания для утверждения, что перед нами изображения двух богинь Рожаниц, причем в этой композиционной схеме следующим составляющим является сама женщина, носящая данный повойник. Она обязана продолжить далее бесконечную во времени цепочку рождений и всей логикой этого заклинательного орнамента обязана повторить акт рождения, воспроизводства.

Очень часто на головках северодвинских кокошников вышивалось золотое дерево с птицами-утицами на ветвях. Причем по очертаниям это дерево опять же повторяет фигуры двух Рожаниц: матери и рожденной ею дочери, с руками и ногами – золотыми цветущими ветвями. Птицы-утицы, сидящие на ветках-руках, символизировали души умерших, готовых в образах новорожденных детей вернуться на землю в мир людей. Это древнее представление о верховных рождающих богинях пришло из глубин ведической древности.

Так, у потомков уроженцев Восточной Европы, пришедших в III – II тыс. до н.э. в горы Афганистана, сохранились представления о том, что Вселенная – золотое дерево и рожающая женщина одновременно, а ветки этого дерева – родственные народы. О том, что древние арийские представления связывали мир умерших с золотым деревом – богиней Праматерью, вечно порождающей жизнь, свидетельствует один из текстов «Ригведы». Это разговор мальчика с умершим отцом, где говорится: «Под дерево с прекрасными листьями, где пирует с предками Яма (бог смерти – С. Ж), отец наш, глава рода, уходит от нас». Стоит вспомнить в связи с вышесказанным, что в известной русской народной сказке «Крошечка-Хаврошечка» из костей коровы, которая заменила девушке умершую мать, выросло дерево – яблоня с золотыми яблоками. В одной из югославских народных сказок рассказывается о женщине, которая, спасаясь от преследований злой снохи, приезжает к серебряной изгороди, за которой на ветвях огромного дерева находится серебряное село. Встречающий ее верховный бог говорит: «Заходи за эту калитку, и ты вернешься в свою молодость». Это очень похоже на завершение похоронного гимна «Веды», где, обращаясь к умершему, призывают: «Очистись от всего грехового и возвращайся обратно в цветущем состоянии», – то есть возвратись обратно ребенком. Такая идея золотого или серебряного древа – мира предков и одновременно воплощения богини жизни и рождений очень четко зафиксирована на северо-русских женских головных уборах.

Изображения Рожаницы (часто называемые «жаба») можно встретить на олонецких, череповецких и каргопольских кокошниках, где они выполнялись из жемчуга, бисера, сеченого перламутра или стекляруса и помещались надо лбом женщины. Это несколько утрированные в своей распластанности фигуры с поднятыми вверх руками и широко разведенными ногами. Интересно, что головной убор с такой орнаментикой женщина носила только в течение репродуктивного периода своей жизни, т. е. в то время, когда она могла быть матерью, рожать, а зачастую даже только в первые годы семейной жизни, до рождения ребенка, а затем меняла на менее украшенный. Старея, женщины переходили на другие, старушечьи повойники.

Говоря об изображениях богинь Рожаниц на северорусских женских головных уборах, хотелось бы отметить еще одну очень важную деталь – как правило, головы всех этих, вышитых золотом, серебром и жемчугом, рожающих божеств украшают рожки. И это совсем не случайно. Дело в том, что исследователями давно отмечено – целый ряд русских женских головных уборов имеет рога: это рязанские, тульские, калужские, тамбовские, курские кички, сороки и кокошники, в этот ряд входят также знаменитые воронежские «кораблики» и однорогие каргопольские кокошники. Все они привносят в облик носящей их женщины один и тот же элемент – женщина уподобляется корове или козе, существам, с древней поры считавшимся связанными с символикой плодородия. Вспомним вновь сказку о Крошечке-Хаврошечке, в которой мать девушки фактически воплощается в Коровушку-Буренушку, а затем превращается в дерево – яблоню с золотыми яблоками, приносящими счастье. Судя по всему, рогатость Рожаниц, вышитых на головных уборах, с одной стороны подчеркивает их связь со сферой священного, а с другой – объединяет богиню с ее архаическим прототипом – коровой.

Б.А.Рыбаков, говоря о близости двух Рожаниц – матери и дочери – к древнегреческим богиням (матери и дочери) Лето и Артемиде, подчеркивает связь этих греческих богинь с культами плодородия. Но практически все древнейшие богини плодоносящих сил природы Европы и Азии в той или иной мере связаны с коровой. Будь то увенчанные рогами египетская Исида или вавилонская Иштар, древнегреческие волоокая Гера или Ио, обращенная в корову, Европа, изначально воплощавшаяся в облике коровы, и т. д. – все они связаны с культом одного и того же животного. Интересно, что один из предполагаемых аналогов древнерусских Рожаниц – богиня Артемида в облике Селены (Луны) изображалась рогатой, а в своем малоазиатском варианте представлялась многогрудой, с целым стадом коров на теле. Все эти вышеперечисленные богини имеют еще одну общую черту: – они так или иначе связаны с древнейшими лунарными культами, так как подательницей плодородия в виде дождей, рос, влаги вообще во многих культурах древности была луна. Но луна в тех же культурах, как правило, ассоциировалась с коровой или быком, так как луна, вода, корова и бык издавна были тесно взаимосвязаны и взаимозаменяемы в различных мифологических системах. Кроме того, брачные партнеры многих богинь плодородия также выступают, как правило, в облике одного и того же животного – быка.

Итак, в многочисленных головных уборах, бытовавших на обширной территории России, женщина, являвшаяся как бы земным воплощением богини Рожаницы, уподоблялась рогатому существу – корове. Подчеркивание признаков, ассоциирующих женщину с коровой, и в то же время постоянная рогатость изображаемых на повойниках Рожаниц, приводит к выводу о том, что коль скоро женщины, а в конечном счете – богини Рожаницы рогаты, то рогатым должен был изображаться и бог. Род – верховное языческое славянское божество Вселенной.

Такое положение подкрепляется выводами Б.А.Рыбакова о родстве Рода и древних богов Ваала, Гада, Аполлона, Зевса, Юпитера, Диониса, наконец, христианского Саваофа, чьим антиподом был в церковных поучениях против язычества бог Род. Однако переднеазиатские Ваал и Гад – боги плодородия, воды, рождений имели одно воплощение – быка. Аполлон, как писал Павсаний, больше всего любил быков. Зевс Критский олицетворялся в облике быка. В образе быка или козла воплощался бог плодородия и стихийных сил природы Дионис. И наконец, прообраз христианского Саваофа – древний семитский бог Илу (или Илохим) также изображался в облике быка (Мифы народов мира: В 2-х томах. М., 1982. Т. I. С. 206, 261, 159, 507).

В этом ряду аналогов Рода одним из важнейших, если не самым главным, может быть назван древнейший ведический (арийский) бог Рудра, о котором известный советский индолог Н.Р.Гусева пишет следующее: «В Ведическом пантеоне существенную роль играл также бог Рудра, который выступает в Ведах под многими именами и является носителем ряда функций. Он описывается как благостный созидатель всего живого, сын зари и одновременно как гневное божество бурь… Будучи ведическим, то есть арийским божеством, Рудра, вероятно, стал объектом культового поклонения арьев не в самой Индии, а был известен в доиндийский период их истории.

Обратимся к некоторым сопоставлениям. У древнерусских язычников был бог Род – грозный и капризный повелитель неба, «владевший тучами, дождем и молниями, от которого зависела вся жизнь на земле». Значение имени «Рудра» повторяет эти определения: грозный, могучий, бог гроз, благостный. Имя славянского Рода разъясняется еще как красный, сияющий, сверкающий. Есть славянские слова «руда» в значении крови и «рудый», «рдяный» (красный цвет). В санскрите тоже существует древний корень «рудх» («быть красным»), от которого образуется «рудхира» («красный», «кровавый», «кровь») (Гусева Н. Р. Индуизм: мифология и ее корни // Вопросы истории. М., 1973, №3, С. 143). Связь имени восточнославянского бога Рода со словами «руда» (кровь), «рудый», «рдяный», «родрый» (красный цвет) отмечает также и Б.А.Рыбаков (Рыбаков Б. А. Язычество древних славян… С. 451—452).

Но арийский бог Рудра в животном воплощении – бык, как могучего быка воспевают его гимны «Веды». Надо сказать, что одна из древнейших, зафиксированных в формах искусства, традиций, сочетающих культ женского рождающего божества и культ быка, символизирующего мужское начало, уводит нас в VII тыс. до н.э., в Малую Азию. Здесь бык был одним из главных мифологических персонажей. «Вторым, (а по значению, возможно, первым) персонажем была богиня – мать животных (быков и, видимо, баранов) и людей, изображавшаяся рождающей их. …В некоторых случаях изображали двух богинь, одна из которых была моложе другой… Образ более юного божества связан с представлением об обновлении жизни природы», – пишет советский ученый Е.В.Антонова (Антонова Е. В. Очерки культуры древних земледельцев Передней и Средней Азии. М.: Наука, 1984. С. 197).

С аналогичной малоазиатской ситуацией мы встречаемся и в так называемой трипольской культуре, распространенной на юге Украины и в Поднепровье в VI – III тыс. до н. э. (Многие ученые считают, что именно в Триполье берут начало будущие славяне). Здесь повторяется та же схема – изображается женское божество, часто в позе рожаницы; мужское начало воплощается в образе быка, бычьих голов или рогов (Погожева А. П. Антропоморфная пластика Триполья. Новосибирск, 1983. С. 131).

Известно, что в славянском мире реликтов культа быка более чем достаточно. Здесь можно привести слова византийского историка Прокопия Кесарийского (VI в.) о том великом боге, которого одного славяне чтут владыкой над собой и приносят ему в жертву быков (Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1949. С. 379—380).

Это обрядовые захоронения турьих рогов и большое количество географических названий, в основу которых положены слова «тур», «турово». Это наличие в славянской святочной обрядности Тура, вождение по селам быка, название маскарадных рогатых масок «туром», прославление в святочных песнях «тура» и «турицы». Интересное описание святочного маскарада в средневековой Руси было сделано одним из монахов-очевидцев, который отмечает следующее: «На тех своих законопротивных сборищах некого Турасатану вспоминают и иные лица свои на всю красоту человеческую (по образу и подобию божию сотворенную) некими хорями или страшилами на дьявольский образ пристроенными закрывают…» (Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Т. П. М., 1913. С. 187).

На Руси в старину масленичный поезд, связанный с отправлением культа предков и плодородия, прикреплялся к саням с быком, который таким образом оказывался во главе ритуальной процессии. Б. А. Рыбаков отмечает, что «среди языческих идолов славянского средневековья наиболее часто встречается изображение бородатого мужчины с огромным турьим рогом, „рогом изобилия“ в руке… Рог как символ благополучия и обилия является устойчивой деталью почти всех скульптур» (Рыбаков Б. А. Язычество древних славян… С. 424).

Известный исследователь славянского фольклора И.И.Толстой, говоря о древнегреческих ритуальных буффониях (быкоубийствах), сравнивал их с обрядом жертвоприношения быков в Кирилловском уезде Вологодской губернии, существовавшим еще в начале XX в., и считал вологодский вариант более архаичным в некоторых деталях, чем древнегреческий (Толстой И. И. Статьи о фольклоре. М.: Наука, 1966. С. 22—23).

Но в селе Югра Тарногского района Вологодской области еще до 30-х годов нашего века сохранялся обычай братчин, на которые ежегодно выращивался бычок поочередно каждой семьей в селе. После совместной трапезы односельчане отдавали голову бычка дому, выкормившему его, и эта голова помещалась на чердаке, где под влиянием дыма коптилась и высыхала. Она хранилась там до тех пор, пока вновь не приходила очередь данной семьи откармливать следующего бычка для братчины (Жарникова С. В. Отражение языческих верований и культа в орнаментике северорусских женских головных уборов // Научно-атеистические исследования в музеях. Л., 1986. С. 103—104).

На Русском Севере хорошо сохранились также древние представления о тучах, как о коровах и быках. Так, во многих районах Вологодской области бытуют диалектные «бык», «бычок» – первая туча перламутрового цвета, являющаяся предвестником сильной грозы, грозовое облако («Бычок постепенно небо закрывает»). О сумрачном небе говорят, что оно «бычится» («Ноне весь день небо бычится») (Словарь Вологодских говоров. Вологда, 1983. С. 53). В сказках и песнях Вологодчины туры часто связаны с водой – рекой, озером, морем. Примером тому легенда, записанная братьями Б. и Ю. Соколовыми в 1914 году в Кирилловском уезде. В ней повествуется о чудесных быках, выходивших в старину из Вешозера (Толстой И. И. Статьи о фольклоре… С. 21—22).

И, наконец, известно, что в свадебной обрядности невеста в Вологодской губернии именовалась «телушкой», а жених «быком» или «порозом». Кроме того, определенный интерес представляет тот факт, что на Русском Севере до рубежа XIX – XX вв. сохранялся похоронный обычай, когда родственники умершего жертвовали корову нищему, говоря при этом «коровка покойника» (Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М.: Изд. МГУ, 1982. С. 51). Этот обычай представляет собой зримый аналог древнему ведическому обычаю приносить в дар жрецу – брахману корову, чтобы обеспечить душе на том свете переход через реку смерти (Тэйлор Э. Первобытная культура. М., 1939. С. 287), тем более, что брахман в идеале – отшельник, не владеющий никакими мирскими благами и живущий подаянием, то есть нищий.

Одним из аргументов в пользу того, что верховный восточнославянский бог Род воплощался в облике быка, был рогатым, являются вышивки северорусских женских головных уборов, где наряду с изображением двух Рожаниц довольно отчетливо просматривается условное изображение бородатой, рогатой мужской личины. Особенно в этом плане интересны северодвинские старушечьи праздничные «нашлепки», местом изготовления которых было старинное село Черевково. Эти повойники отличает от головных уборов «молодух» обилие серебряного, а не золотого шитья (золото здесь опущено в фон).

Даже при беглом взгляде на такой повойник-«нашлепку» отчетливо видна бородатая, круглая, оскалившая зубы в улыбке мужская личина. Но если внимательно всмотреться в рисунок серебряной вышивки, то перед нами предстанет губастая, носатая и рогатая голова быка. Невольно вспоминаются строки из трагедии древнегреческого поэта Еврипида, рассказывающие о царе Пенфее, который обрел дар высшего зрения и увидел истинный облик бога плодородия Диониса (аналога восточнославянского Рода), до этого казавшегося ему обыкновенным человеком. Пенфей говорит:

Ты кажешься быком мне, чужестранец,
Вон у тебя на голове рога…
Так был ты зверь и раньше?
Бык бесспорно!