Вооруженные силы на Юге России

– Все это хорошо, – переговаривались между собой офицеры, – но настоящего-то боя еще не было.

Такой бой разыгрался на следующее утро. Было приказано взять железнодорожную узловую станцию Готня, где большевики сосредоточили сильную ударную группу с артиллерией и бронепоездом, вооруженным трехдюймовками и пулеметами.

3-й батальон принял на себя лобовой удар. В цепь корниловцев вынеслась на открытую позицию батарея полковника Петренко. Сразу снялась с передков и вступила в единоборство с красным бронепоездом. Ухали пушки, вскидывалась земля. Как и вчера, ударники шли ровной цепью за своими офицерами. Наклонялись лишь для того, чтобы поднять раненого офицера и вынести его из боя. Готня была взята штыковым ударом.

Уже с легким сердцем пошли офицеры в сторожевое охранение на всю ночь вместе с бывшими махновцами.

К. Васильев

Необыкновенный геройский подвиг корниловца-первопоходника прапорщика Л.И. Васильева

В начале марта месяца 1919 года Корниловский ударный полк с боями занял Дебальцевский бассейн, удерживая за собой важные стратегические пункты для обороны, как, например, железнодорожную станцию, депо, разные постройки и другие укрепленные пункты.

Ввиду еще малочисленности состава полков сплошного фронта не было. Пополнение наших частей добровольцами шло довольно медленно. С продвижением нашей армии вперед и расширением занятых районов увеличивалось и поступление добровольцев. Медленно, но верно наша армия увеличивалась и крепла.

Мой старший брат, после довольно тяжелого ранения в 1-м Кубанском походе, находился в Новочеркасском госпитале и после полного выздоровления опять вступил в строй в свой Корниловский ударный полк. В Дебальцевском районе он находился в одной из рот полка, командной должности не занимал, а был рядовым бойцом. В то время я был назначен помощником начальника хозяйственной части Корниловского ударного полка, которая стояла в поселке Ханженково. Начальником хозяйственной части полка был полковник Врублевский, уже пожилой человек, лет около 65. Будучи сам 25 лет, я считал его стариком. Поэтому все поездки по всем интендантским и другим учреждениям я совершал, конечно, по его распоряжению. Часто, не менее двух-трех раз в месяц, я наезжал и в штаб полка по хозяйственным делам, когда присутствие самого начальника хозяйственной части не требовалось.

В каждый мой приезд в штаб полка, по выполнении всех дел, я просил у помощника командира полка разрешение на свидание с моим братом, на что тот охотно давал разрешение, сообщая мне место нахождения роты, где брат служил.

В одну из таких поездок в полк по хозяйственным делам я посетил моего брата. Его рота была на правом фланге полка и занимала железнодорожную станцию. Командир роты, к которому я обратился за разрешением повидать брата, поведал мне, что на днях мой брат совершил необыкновенно смелый до дерзости, геройский подвиг, о котором брат сам расскажет.

– Сейчас он в моей роте герой, – сказал командир роты, – и за этот подвиг командир полка представил его в следующий чин подпоручика. Сейчас я попрошу вызвать к вам вашего брата.

Вскоре явился мой брат, и мы, тепло поздоровавшись, уединились в укромное место. Вот что рассказал мне брат.

«Видишь ли, – сказал брат, – на днях я чуть было не погиб, но Господь Бог не дал мне погибнуть, а спас меня и сделал героем. Дело в том, что правее нашей роты, приблизительно в 8 верстах от нас по другой железнодорожной ветке, находится другая небольшая станция. Ее занимала рота, кажется, Марковского полка. Командиры рот установили между собою связь и условились в случае боя одной из рот против красных немедленно после боя сообщить командиру другой роты, кто занимает эту станцию. Как полагается, мы всегда выставляем сторожевые посты во все стороны для предупреждения внезапного нападения красных. Особенно мы бдительны ночью, ведь у нас нет сплошного фронта, а всюду прорывы.

На днях утром красные превосходными силами повели наступление на станцию, занимаемую ротой Марковского полка. Разыгрался сильный бой. Наблюдать этот бой нам не представлялось возможным из-за большого расстояния. Судили мы лишь по интенсивности ружейного и пулеметного огня.

Вначале долгое время продолжался частый ружейный огонь, сопровождаемый все время пулеметными очередями. Потом огонь стал уменьшаться, но все же периодически раздавались пулеметные очереди, сменяемые частым ружейным огнем. Так продолжалось несколько часов. Затем огонь стал стихать, наконец прекратился, и все стихло.

Мы стали гадать, кто теперь занимает эту станцию. Прошло уже больше двух часов, но никто к нам не появлялся с сообщением о бое. Солнце уже стало заходить, командир роты да и все мы начинаем волноваться. На всякий случай командир роты усилил сторожевой пост в направлении к станции, занимаемой Марковской ротой. Вдруг командир роты обращается ко мне и говорит:

– Прапорщик Васильев, возьмите свою винтовку и пойдите на станцию узнать, кто там находится. Приближаясь к станции, будьте осторожны и начеку. Вы можете нарваться на красную заставу.

Взяв винтовку, я отправился на станцию. Стало уже темнеть, но все же еще хорошо было видно впереди меня. Иду и внимательно осматриваю дорогу впереди и по сторонам. Прошло уже больше часа, и наконец я увидел вдали станцию, примерно на расстоянии полуверсты от меня. Хотя уже сильно стемнело, но я все-таки различил там какие-то фигуры, которые входили и выходили из помещения вокзала. Думаю, ну, это наши удержали все-таки станцию. Стало уже совсем темно, и только на очень близком расстоянии можно было с трудом узнать, кто свой, а кто чужой, то есть красный. Предполагая, что командир роты может быть только внутри станции, я иду прямо к ней, не спрашивая никого, кто попадался мне на пути, и они тоже меня не останавливали. Подойдя к станционному помещению, я спокойно открываю дверь. Внутри хорошо освещено. И вдруг, к моему великому изумлению, я увидел, что все помещение полно красными: одни лежат на полу, другие сидят на подоконниках окон, и все пьют чай, очевидно, после ужина. Еще больше меня были изумлены красные, внезапно увидев перед собой корниловца в полной форме с эмблемами на рукавах и с винтовкой в руках. Они так обалдели и перепугались, что даже не сдвинулись с места, только сильно побледнели, и глаза их стали круглыми. Все взгляды устремились на меня. Своим внезапным появлением я их всех загипнотизировал, как удав свою жертву.

В голове у меня мысли мелькали страшно быстро. Что делать? Как выйти из такого безвыходного положения? Ведь красных полно внутри и снаружи. Живым уйти невозможно. Единственный выход – начать бой и дорого продать свою жизнь. Удрать же просто невозможно, я окружен со всех сторон, и они меня быстро пристрелят. Все это длилось несколько секунд. Вдруг шестое чувство подсказало мне один план. Быстро приоткрываю дверь станции и громко кричу: «Корниловцы, сюда за мной! Бей красных!» Как только они это услышали, поднялось вавилонское столпотворение. Все красные сразу повскакивали со своих мест и бросились к окнам, повыбивали рамы и стали выбрасываться наружу с криком: «Корниловцы заняли станцию!» Чтобы еще больше навести панику, я два раза выстрелил в красных, а сам выбежал наружу через дверь. Принимая меня за своего, ко мне бросилось человек 15 красных и спрашивают меня:

– Товарищ, что такое случилось на станции?

А я, продолжая бежать, кричу им, что корниловцы заняли станцию, «спасайтесь и бегите к поезду», что они и сделали. В это время к станции подходил красный эшелон, вероятно с подкреплением. Все красные бросились к поезду с криком: «Корниловцы на станции!» – и на ходу вскакивали на площадки вагонов. Поезд внезапно обдался паром, забуксовал и дал задний ход, все ускоряя движение, и исчез в темноте. Запоздавшие группы красных бросились вслед за поездом.

Итак, казавшееся мне безвыходным положение превратилось в победу. Я очистил от красных станцию и прогнал подходящий к ней эшелон. Невероятно, но все это так.

Принимая во внимание, что, может быть, не все красные удрали сразу, я, перезарядив винтовку, приготовился ко всем могущим случиться неожиданностям. Чтобы случайно не попасть им в руки, я удвоил внимание и осторожность. Быстро проскочив опасные места, я бегом направился к своей станции. Придя на станцию, еще сильно взволнованный, я немедленно разыскал своего командира роты и подробно доложил ему, что произошло со мной на станции. Выслушав мой доклад, командир роты сказал, что это просто фантастически невероятный боевой подвиг.

– Вы один очистили станцию от красных, заставили также удрать и красный эшелон, это просто невероятно. Сердечно поздравляю вас и очень рад, что вы остались невредимы, прапорщик Васильев. – И он крепко пожал мне руку. – Мы слышали здесь несколько выстрелов из винтовки и подумали, что вы натолкнулись на красных и они вас пристрелили. Сейчас я по телефону доложу командиру полка о вашем подвиге и попрошу его связаться с Марковским полком предупредить командира их полка, что станция, взятая в бою красными, сейчас уже свободна. Благодаря необыкновенному подвигу нашего корниловца красные бежали в панике. Сейчас же немедленно надо занять станцию, пока красные еще не пришли в себя. Одной роты будет недостаточно, так как к красным прибыло подкрепление, вероятно, на рассвете красные большими силами атакуют станцию, и нужно приготовиться их встретить как следует…»

Поговорив еще с братом о наших делах, я уехал в свою хозяйственную часть полка.

Через две недели я получил из штаба извещение от командира полка, в котором он сообщил мне, что мой брат доблестно погиб в бою с красными. Так Судьба играет человеком.

А. Долгополов

Мои приключения в Совдепии

В тот решающий 1919 год, когда Добровольческая армия рвалась к Москве, я был послан штабом главнокомандующего курьером в город Харьков для передачи секретных бумаг подпольным антикоммунистическим организациям.

Почему, собственно говоря, я и подобные мне юнцы добровольно шли на эти отчаянные, полные смертельной опасности командировки в пасть врага, врага беспощадного, жестокого и хитрого? Обыкновенная служба в армии, бесконечные бои и походы, недосыпания уже не вызывали ничего, кроме сознания неизбежности. Хотелось сделать что-то необычайное, как-то прославиться, ускорить победу над врагом. Лишняя пуля, выпущенная или полученная, не играла никакой роли.

Жажда необычайных приключений и подвигов – захватить в плен Троцкого, убить Ленина, взорвать красный бронепоезд – волновала пылкие головы идейной молодежи. Фронт и тыл Красной армии усиленно охранялся, и ЧК арестовывала всех, захваченных в прифронтовой полосе. Тысячи русских патриотов погибли в попытках пробраться в Добровольческую армию, десятки разведчиков погибли, не выполнив своих заданий, но для молодости нет ничего невозможного!

Сама жизнь и наблюдательность научили, как нужно было действовать, когда нужно было быть налегке, без каких бы то ни было вещей, а когда нужно было изображать мешочника. Нужно было подражать виду и поведению красных: наглый вид, заломленная набекрень шапка, насыщенный ругательствами разговор были самым надежным рецептом для успеха.

В мае 1919 года я явился к командиру Марковской офицерской роты, занимавшей участок фронта по Северному Донцу. Предъявив ему документы, объяснив, кто я и куда иду, я просил его совета и помощи для перехода фронта. На его участке фронта большевики не проявляли особой активности, почему я и избрал этот участок как самый подходящий для перехода.

Командир роты вызвал двух рослых марковцев и объяснил им, в чем дело. Оба они с большим энтузиазмом принялись обсуждать со мной детали предстоявшего действия. Оказалось, что они нашли и починили затопленную лодчонку и уже готовились для разведки на красный берег. Есть одно место, по их предположению, наиболее безопасное для перехода, где река сужается и делает изгиб, где стоит только один красный пулемет, а берег покрыт кустарником и мелким лесом.

Легли спать не раздеваясь, прямо на полу; встали задолго до рассвета, выпили чаю с хлебом. Мне дали винтовку и пару ручных гранат. Командир роты пожелал нам удачи. Я передал ему все свои добровольческие документы, с тем чтобы он переслал их в разведывательное отделение штаба главнокомандующего с пометкой, что я перешел фронт там-то и там-то, а в случае неудачи «погиб при переходе». Душегубка, в которую мы втроем еле поместились, вполне соответствовала своему названию, данному ей моими спутниками, борт едва на ладонь возвышался над водой.

Была темная, тихая, теплая ночь, чуть журчала вода, квакали лягушки, булькала рыба. Согнувшись, почти лежа в лодке, мы оттолкнулись от берега; один марковец греб, стараясь не шуметь веслами. Мы вдвоем, держа винтовки наготове, слились с лодкой, стараясь, чтобы красные не заметили наших силуэтов.

Но все было тихо. Лодка бесшумно скользила по реке. Вот и вражеский берег, заросли кустарника и мелкого леса; вытаскиваем лодку в кусты и осторожно идем вперед, стараясь, чтобы не хрустело под ногами. Пройдя шагов сто, марковцы, пожелав мне счастливого возвращения, повернули к реке; я передал им винтовку и гранаты. Тьма кромешная. Осторожно иду по лесу, выхожу на проселочную дорогу, иду лесом параллельно дороге, шагах в пяти от нее. Идти трудно, кусты, заросли, болотистые места, много валежника. Начинает светать, рассчитываю, что отошел уже на 3–4 версты от реки. Иду по дороге, обошел кругом какое-то село. Равнина, издали видно, если кто-либо едет верхом или в телеге. Забираюсь в траву и лежу, пока они не проедут.

За селом нагнал какой-то обоз, едут беженцы, многие идут пешком; пристал к ним и благополучно дошел до большого села. Заночевал в избе крестьянина на окраине села. Обычные расспросы: откуда, куда идешь и т. д. Крестьянин боится прихода белых, я его успокаиваю, что белые мирных жителей не трогают. Легли спать. Изба – одна комната, хозяева в углу на кровати, а я на лавке лег не раздеваясь. Как я ни устал, прошел более 30 верст, прошлую ночь почти не спал, но возбужденное состояние и чрезмерная усталость не давали спать. Ночь была бесконечно долгая. Вдруг слышу шепот, крестьянин говорит своей дочке, девке лет восемнадцати:

– Беги в сельсовет и скажи комиссару, что у нас ночует «кадет».

Девка осторожно закрыла за собою дверь. Я тотчас же поднялся и вышел. На дворе уже светало, я видел, куда она пошла, и двинулся за нею. Оглядываюсь и вижу: крестьянин вышел из избы и наблюдает, куда я пошел. Скрывшись за углом, я пошел в противоположную сторону. Обойдя село стороной, шел полями, балками, проселочными дорогами, держась направления на северо-запад. Опять вышел на большую дорогу, по которой двигались обозы, беженцы гнали скот. К вечеру я был в Купянске и отправился прямо к вокзалу железной дороги.

У вокзала базар. Закусил на ходу и стал ходить по железнодорожным путям, подальше от вокзала. Нашел, что мне надо: составляется товарный поезд, собирающий угольные вагоны углярки. Вижу, как какие-то типы карабкаются в эти вагоны, спрашиваю, куда идет поезд. Шепотом отвечают: «Харьков, лезь сюда!» Через несколько минут я засыпан углем, торчит только голова, и разобраться, где голова, а где кусок угля, в темноте невозможно. Через полчаса поезд уже уходил. С потерей Донбасса красные испытывали недостаток угля и эвакуировали его скорыми поездами.

Когда мы проезжали мимо эшелонов матросов, отправляемых на фронт, слышны были пьяные крики, выстрелы, залихватски играли на гармошках «Яблочко». «Ну, – думаю, – пока что все идет хорошо. Нужно только держать язык за зубами». Мои спутники пытаются завязать со мной разговор, но я притворяюсь спящим. Поезд мчится без остановки. К утру поезд замедлил ход, мои спутники зашевелились и начали прыгать с поезда. Говорят мне:

– Подъезжаем к станции Мерефа, 18 верст от Харькова, там заставы, Чека, всех задерживают. Прыгай!

Я последовал их примеру и скрылся в густой траве, не желая продолжать с ними дальнейший путь. Обходя мосты, населенные места, пришел в Харьков под вечер. Добрался до вокзала, поел у лотков и пошел искать место для ночлега. Все пути были забиты составами бегущих большевиков. Найдя полуразбитый вагон в тупике, я влез в него и прекрасно выспался.

На другой день в условное время и место подошел к человеку, державшему в руке газету «Правда», который ежеминутно смотрел на часы. Я спросил его, который час, он сказал: «Ровно двенадцать». Я спросил его, могу ли я посмотреть его газету на несколько минут. На газете была сделана пометка – условный знак. Я отошел в сторону, будто читая газету, и, вложив в нее привезенное важное и секретное сообщение, вернул газету, поблагодарил, и мы разошлись в разные стороны. А документ этот на вид был совершенно безобиден: письмо к какой-то Марии Ивановне от ее подруги, сообщающее ей массу семейных новостей: у кого родились дети, когда, какие, их имена, кто куда из знакомых уехал и т. д. Письмо было зашифровано, и без ключа невозможно было понять, что в нем заключалось.

Согласно инструкции теперь я был свободен собирать сведения, которые могли быть полезны Добровольческой армии. В течение нескольких дней я обошел весь город вдоль и поперек, выяснил местоположение всевозможных советских учреждений. По городу были развешаны огромные плакаты. Троцкий призывал укреплять и защищать до последней капли крови «Красный Верден Харьков». Из газет я узнал, что учрежден Штаб Обороны и что организуется «Позиционное Строительство» и все специалисты призываются явиться в Штаб. Это дало мне идею.

Я отправился в Штаб Обороны, который помещался в здании Губисполкома. Впускают только по пропускам, опрашивают каждого посетителя, стоит очередь, главным образом, родственники справляются о судьбе арестованных.

Обхожу очередь и громогласно спрашиваю сидящего за столиком:

– Здесь помещается Штаб Обороны?