Неофеодализм. Ренессанс символизма
Сергей Леонидович Деменок
То состояние, которое за неимением ясности назвали «постиндустриальным капитализмом», приобретает четкие очертания. Эту новую формацию можно назвать «символическим капитализмом» на том основании, что наиболее вознаграждаемым становится символический обмен. Эта трансформация капитализма в новое качество более всего напоминает переход от раннего к развитому феодализму В период развитого феодализма символическое восприятие мира достигло своего рассвета. В XX веке наряду с символическими знаками появились и вошли в обиход информационные символы, самым элементарным из которых стал бит. Материализация символа находит свое воплощение в квантовом бите – кубите. Всё это выводит символизм на новый технический уровень и предопределяет появление формации, созвучной символическому феодализму Новый тренд на установление глобального символического строя предопределяет становление неофеодализма. Неофеодализм – это не феодализм средневековой Европы, но новый мировой порядок. Само понятие «неофеодализм» сегодня приобретает позитивный и конструктивный смысл.
Сергей Деменок
Неофеодализм (Ренессанс символизма)
Моему сыну, мои наблюдения
Новый манифест символизма
Призрак возрождается на Западе – призрак символизма.
Средневековый символизм оборвался на самой высокой ноте. Это случилось, когда стрельчатые крыши христианских соборов устремились за пределы земной реальности. Пламенеющая готика ознаменовала пик европейского символизма. Цепная реакция умножения символов взорвала Средневековый мир. Мысль не успевала наделять знаки смыслом. Знаки, как сорные травы, заполонили реальность…
Возрождение греческого наследия очистило ландшафт от бессмысленных знаков. Наука и просвещение запустили череду технических революций. Одна из них – цифровая революция – сделала цепную реакцию знаков управляемой. И это стало основанием для возрождения символизма.
Предвестником этого возрождения стал манифест поэтов-символистов, опубликованный 18 сентября 1886 года в газете «Le Figaro». Поэты первой символической волны «дерзко и страстно» придавали чувственно постижимую форму идеям. Столетие спустя пришел настоящий символический вал. Новая формация символистов – цифровые технократы и биржевые игроки. Они с головой погрузились в символическую стратосферу – в сферу прогнозов, ожиданий и симуляций. Они стали той силой, которая обеспечила триумфальный успех цифровой революции.
Цифровая революция совершилась под лозунгом:
свобода, равенство, братство – битам!
Биты получили свободу. С появлением сети биты обрели независимость от людей и свое место – виртуальную реальность. Под виртуальной реальностью можно понимать любую воображаемую конструкцию, построенную на основе той или иной логики. Термин «виртуальная реальность» по аналогии с понятием виртуальной частицы (переносчиком взаимодействия) указывает на самое главное – на акт взаимодействия. Если есть взаимная реакция – есть реальность. Вот новое определение реальности:
реально то, что производит ответную реакцию.
Вокруг нас реальность облаков, водоворотов, пены и молний. Что ни возьми, есть символ. Символ есть в каждом фрагменте вещества и в каждом акте действия. Символы есть своего рода узлы сетевой структуры, которая все проницает и всем проникается. Само пространство, согласно новейшим представлениям, есть трехмерная сеть с планковским размером ячеек 1,616252… X 10
м. В каждой ячейке храниться бит информации. Английское слово bit («бит») – сокращение от binary digit – означает «состоящий из двух частей». Бит представляет одну из двух возможностей, которые традиционно записывают как «О» и «1». Бит – это двуликий Янус. В каждой ячейке пространства он либо «О», либо «1». В каждый момент времени содержимое ячейки пространства может изменяться. Согласованное изменение битов может распространяться по решетке пространства и вызывать ощущение волны света. Плотные скопления битов могут вызывать ощущение вещества.
Сам по себе отдельный бит не имеет никакой структуры. Он либо «О», либо «1». Его размер не превышает фундаментальный квантовый размер Планка. Меньше, чем атом, меньше, чем кварк, меньше даже, чем глюон, отдельный бит есть первооснова всего сущего, или, словами Джона Уиллера:
«It from bit».
Что ни возьми, все состоит из битов. Бит – реален. Вычислительная техника все настойчивее погружает нас в мир битов. Операции над битами хранятся и передаются также посредством битов.
Биты соединяются битами. Биты формируют символические структуры. Бит – это элементарный знак, который стоит в одном ряду с элементарной частицей вещества и элементарным квантом действия.
Элементы вещества, элементарные взаимодействия и выраженная символически организация реальности подобны огню, свету и пламени. Они существуют вместе и сразу. И если огонь укоренен в вещественном, свет представляет собой динамический поток, то пламя есть некая символическая форма. Все три ипостаси равноправны. Ни одна из них не может быть признана исходной или фундаментальной, ни одна из них не может быть признана производной или вторичной.
Это новая информационная парадигма реальности. Благодаря информационной трактовке энтропии символическое становится в один ряд с вещественным и динамическим. Этот переворот воззрений напоминает тот, который привел к механистической парадигме. Тогда в свете идей Галилея, Декарта и Ньютона появилось понятие энергии (энергия потенциальная и энергия кинетическая). Благодаря понятию энергии вещественное и динамическое стали восприниматься как различные и одновременно связанные ипостаси единой физической реальности. С опорой на механистическую парадигму совершалась индустриальная революция. Индустриальная революция предопределила установление капитализма.
В процессе перманентных революций капитализм трансформировал ремесленное производство вещей в оборот трудовых операций. Эта трансформация ускорила оборот капитала и оборот денежных знаков. Постепенно денежный знак утратил свою привязанность к вещественному началу – золотому эталону, и затем к своему движущему началу – производству. Денежный знак оторвался от любой материальной или операциональной опоры. Теперь он провоцирует игру с плавающими курсами валют, инфляцию и спекуляцию. Он все чаще остается целиком на символической стороне и жалит физическую реальность по наводке биржевых операторов.
Измена денежного знака материальному и операциональному символизирует завершение индустриального капитализма. То состояние, которое за неимением ясности назвали «постиндустриальным капитализмом», приобретает четкие очертания. Эту новую формацию можно назвать «символическим капитализмом» на том основании, что наиболее вознаграждаемым становится символический обмен. Он реализуется в символической стратосфере. Не в отрыве от физической реальности, но в стороне от нее.
В символической стратосфере нет трения, нет инерции. Здесь все происходит на сверхвысоких скоростях online. Акт наблюдения и акт рефлексии сливаются в одно действие, производя химеру наподобие волны-частицы – некий «акто-факт». При таком положении дел теряет смысл старая триада: наблюдать, осмысливать, вмешиваться. Приходится игнорировать осмысление: наблюдать и тут же вмешиваться. Финансовые рынки, быть может, одними из первых вышли на этот режим. Сверхскоростная реактивная рефлексия на финансовых рынках приводит к тому, что не столько события, сколько текущие ожидания влияют на будущие события. Изменение текущих ожиданий изменяет результат.
Правдоподобные галлюцинации изменяют текущие ожидания и, следовательно, влияют на результат. Этот эффект стимулирует желание конструировать галлюцинации, подозрительно похожие на реальность. Средства массовой информации все реже фиксируют события, все чаще их режиссируют. Информационные агентства не только передают, но еще и фабрикуют новости. Политики не столько отражают «чаяния масс», сколько навязывают массам свои «автономные» взгляды. Реклама не столько информирует, сколько провоцирует. Она всё реже указывают на продукт и его свойства, всё чаще отсылает к символическому – к торговой марке.
Знаковое потребление захватывает. Удовлетворение материальных потребностей отступает на второй план. На рыночных площадях и в торговых молах идет массовая охота за символическими вещами. С их помощью мы означаем самих себя. Так мы самовыражаемся. Мы, словно оборотни, превращаем себя в персонифицированные символы.
И тут же фиксируем их в социальных сетях. Ведь символ есть элемент связной сетевой структуры.
Мы признаем символические структуры частью реальности. Частью реальности мы признаем символический обмен. Символический обмен – это обмен полезной информацией с эмоциональным фоном. Эмоциональный фон служит для захвата и поддержания внимания. Подобная смесь рационального и эмоционального нам хорошо знакома. Это любовный соблазн. К его естественной искусности стремятся политики и промоутеры, чтобы навязывать другим свой выбор. Они еще не нашли «эликсир соблазна», но уже почуяли кровь от смеси сексуального, социального и сенсуального. Реклама учится дозировать это снадобье в эффективных дозах.
Часто передозировка приводит к обратному эффекту – к отторжению и раздражению. Но дайте время, и массовая культура оседлает эмоциональную составляющую символического обмена.
Уже сегодня близость к символическому сулит высокие дивиденды. Когда-то самым вознаграждаемым занятием была охота, потом – земледелие, за ним – индустриальное производство. Но это все в прошлом. Сегодня самое вознаграждаемое занятие – участие в символическом обороте, будь то спекуляция на обновлении гаджетов, манипуляция массовой информацией или игра на бирже.
Капитализм новейшего времени, вступая в свою символическую стадию, погружает в символическую атмосферу все общественное устройство. Символический капитализм, как общественная формация, возвращает к истокам феодальной цивилизации. Феодальная цивилизация отличается от других цивилизаций по образу мышления и по способу восприятия таких важнейших аспектов бытия, как пространство, время, событие.
Мир средневекового человека был невелик, понятен и удобно обозреваем. Этот небольшой по размерам и целиком обозреваемый мир был необыкновенно насыщенным. Всё в этом мире было упорядочено, распределено по местам; всем и всему было указано собственное дело и собственная честь. Нигде не было пустых мест, но не было также и ничего ненужного и лишнего; каждый голос вливался в общую гармонию, и всякая тварь, вплоть до чёрта и до злого язычника Магомета, выполняла предначертанную ей в программе Провидения роль, отбывала положенную ей повинность. В этом мире небо было изучено так же хорошо, как и земля, и нигде нельзя было заблудиться. Сбившийся с дороги путник попадал в преисподнюю или в рай и находил здесь родные места, встречал знакомые лица. Приятно и легко было оглядывать этот мир и воспроизводить его в целокупности – весь без остатка, – во всех его проявлениях, со всеми его «царствами», сокровищами и диковинами. Радостно отражать его в «картах мира» и в энциклопедиях, высекать его в тысячах мелких фигурок, что жмутся к стенам соборов, выписывать его золотом и яркими, чистыми красками на фресках… И невозможно отказать себе в наслаждении лицезреть неисчислимые отражения «трансцендентных форм Бытия». Каждый средневековый автор с восхищением возвращается к теме полифонии и слаженности вселенной. Вот, к примеру, Гильом Овернский пишет:
«Восхищаясь красотами и величием вселенной… замечаешь, что сама вселенная подобна прекрасной песне и что разнообразные творения находятся в удивительном соответствии между собой и пребывают в очаровательнейшей гармони».
Новейшие взгляды созвучны этим средневековым представлениям. Мы живем в расширяющейся, но ограниченной Вселенной. Наше пространство неотделимо от времени и от события. Само пространство есть многомерное образование, состоящее из свернутых на разных масштабах измерений. Оно довольно просторно. В нем для всего есть место, но нет пустоты. Пространство тесно связано со временем. Все события в пространстве и времени относительны. Любое событие допускает абсолютно не связанные друг с другом интерпретации. Любое событие вызывает отражение в каждом направленном на него взгляде. Мы живем в мире, где отражающий экран встроен в экран, встроенный в экран. Плотность отражений достигает критического уровня. Отражения уже начинают отражаются от отражений. Объективность освобождается от объекта. Воображаемые конструкции, отражающие реальность, сами становятся реальностью. Реальность распространяется за пределы физического – в область виртуального. Отрываясь от липкого и тягучего физического основания, реальные процессы ускоряются. На высоких скоростях факты сталкиваются с фикциями. После столкновения появляются новые факты и новые фикции. Теперь факт неотличим от фикции. И тот, и другой сохраняются и передаются посредством виртуальных битов. Скорости виртуальных частиц и виртуальных процессов преодолевают все мыслимые барьеры. Фотоны могут достигать цели раньше, чем отправятся в путь, и могут находиться в двух точках пространства одновременно. Информационный сигнал получают до того, как он был отправлен. И если это фантастика, то мы живем в самой гуще этой слаженной и согласованной фантастики.
Символический обмен вышел из тени и ставит под свой контроль производство товаров и услуг. Символические товары стимулируют рефлексии и создают прецессию спроса. Всё служит новому тренду на установление глобального символического строя – неофеодализма. Неофеодализм сегодня приобретает позитивный смысл.
Неофеодализм – это не феодализм средневековой Европы, но новый мировой порядок, созвучный феодализму.
Государственные границы стираются. Вместо них в спешке возводятся границы цифрового контроля. Сервы прикрепляются к серверам. Феод становится не столько земельным или денежным, сколько облачным. Облачный феодализм становится планетарным. Во всех сферах и стратах социальной реальности формируются неофеодальные отношения. На их основе определяются и выделяются неофеодалы новой символической формации. Их общий девиз лаконичен и прост:
Определяйся: отличайся и выделяйся!
Глава 1
Символический капитализм
1.1. Символ и капитал
Капитализм сформировался в XIV–XVII веках, прежде всего как экономическая система производства товаров, основанная на рынке и на частной собственности в общественных отношениях. Массовое изготовление вещей и предметов в XVII веке ознаменовало начало индустриального капитализма. С этого момента, словами Манифеста коммунистической партии,
«всё возникающее оказывается устарелым, прежде чем успевает окостенеть».
В череде беспрерывных социально-производственных переворотов в производстве капитализм заменял символическую систему феодальных отношений холодным расчетом и чистой рациональностью. Однако, едва рациональный расчет захватил всё пространство хозяйственной деятельности, как капитализм изменил своему курсу против символического, но сохранил свой статус перманентной революции. В очередной раз капитализм произвел «новейшую формацию». Эту формацию можно назвать «символическим капитализмом» на том основании, что наиболее вознаграждаемыми являются сферы производства и воспроизводства функций, операций, программ; далее – знаков, в том числе денежных, и, наконец, фантастических виртуальных образов.
Новый поворот капитализма предопределен всей логикой его развития от изобретения полезных вещей и предметов к процессу их производства и, наконец, символизации, пронизывающей вещественное (предметы и факты) и опреациональное (функции и алгоритмы). Начало выхода капитализма на символический уровень мы находим в конце XX века, когда повышение производительности за счет разделения труда, внедрение конвейера и стандартизации процессов и процедур приблизилось к насыщению: значительные усилия производили незначительный результат. В это же время переход от массовых потребностей к индивидуализации потребностей (консьюмеризм) ознаменовал завершение индустриального капитализма и переход капитализма в новую стадию, которую за неимением дефиниций обозначили термином «постиндустриальный» капитализм. Если смыслом индустриализации было удовлетворение массовых потребностей, то смыслом постиндустриального производства стало создание новых потребностей, заранее не существующих. Новые потребности приходится постоянно изобретать «в духе времени».
Дух времени (Zeitgeist) – новый императив, согласно которому «быть современным» означает быть уникальным, – сегодня это основное достоинство, с которым соотносятся все остальные ценности и которое стимулирует неуемную тягу ко всему новому. Представление о «новизне» появилось сравнительно недавно, в конце XVIII века. Средневековый человек подобными категориями не мыслил. Ларе Свендсен в «Философии моды» указывает, что в средневековой живописи библейские персонажи изображаются в одежде Средних веков. Святое семейство облачают в одежды, вполне подходящие членам семьи итальянского купца. Маловероятно, что тогда существовало какое-либо ясное понимание того, что эти персонажи на самом деле носили «старую» одежду, в то время как их изображали в «новой».
Естественно, люди всегда понимали, что определенные предметы новее других.
Мы можем обнаружить примеры употребления латинского выражения «modernus» (которое значит «новый» или «новее» и от которого происходит понятие «современность») уже в VI веке. Тогда оно употреблялось для обозначения разницы между эпохой язычества и новым христианским периодом. Однако различие между «новым» и «старым» получило широкое применение гораздо позже, в эпоху просвещения.
Новизна привлекательна.