Чёртова дюжина. 1-6

Чёртова дюжина. 1-6
Рустем Хасанов

Удивительное и непостижимое всегда рядом. Каждый день мы проходим мимо чудес, которые провожают нас разочарованным взглядом – и ждут новой встречи. И эта встреча обязательно случится, уж поверьте мне.Жизни тринадцати друзей юности, "чертовой дюжины" баловней судьбы причудливо переплетаются между собой, и в этом переплетении ощущается незримое присутствие чего-то неописуемого и могущественного. Чего-то, что молча наблюдает за нами, чтобы в нужный момент сделать свой ход. Случайное совпадение или предопределение? Выбор человека или воля высших сил? Никак не связанные между собой эпизоды чьих-то биографий – или части чего-то большего, того, что нам еще только предстоит увидеть? Любая магия построена на заклинаниях, состоящих из слов. И в самом начале тоже было Слово. Возможно, эти сказки – действительно волшебные. Что случится с тем, кто их прочитает?

Рустем Хасанов

Чёртова дюжина. 1-6

Предисловие.

Сколько себя помню, я всегда сочиняю истории.

Самое яркое из ранних воспоминаний детства: я сижу на стульчике в детском саду, на полу передо мной, полукольцом, прямо на ковре, открывши рты – вся наша группа. Я рассказываю им очередную историю, которую придумываю прямо здесь, на ходу. А воспитательницы спокойно пьют чай.

Когда надоело быть троечником, я начал писать сочинения. И мне понравилось. Настолько, что сочинения я писал не только себе, но и дружкам-подружкам из числа одноклассников. Иногда три, иногда семь, все – за один вечер. А рекорд – три сочинения за одну большую перемену. Татьяна Львовна, простите, я больше так не буду.

Потом, ближе к выпускному, я научился писать романтические письма, которые, натурально, сносили девочкам крышу (у одного из героев Чертовой дюжины тоже есть этот навык – не мог не поделиться, чего добру пропадать спустя столько лет). И практиковал это всю свою дальнейшую холостую жизнь. На последней жертве стрел Амура, выкованных из моих букв, я счастливо и бесповоротно женат. Татьяна Львовна, спасибо; видит Бог – без ваших уроков этого счастья в моей жизни не было бы, и многого другого тоже.

А потом я начал писать сказки. И они начали сбываться.

Самой первой сказки, благодаря которой я (и не я один) в полной мере ощутил мощь древней магии печатного слова, в этом сборнике нет. Приберегу для последующих. Но каждая из тех сказок, которые в этом сборнике есть, была написана для кого-то, и отражала его сокровенное, самое главное на тот момент желание. И все эти желания сбылись, можете мне поверить.

Неописуемое и невероятное рядом. Всегда, каждый миг. Чудеса сопровождают каждый наш шаг. Волшебное и немыслимое только и ждет повода, чтобы обрушиться на наши маловерные головы. Только позови, только протяни руку, только сложи магический узор из слов и искренне пожелай чуду свершиться. Оно свершится, обязательно.

Собственно, все мои сказки – только об этом.

Смерть.

А на тринадцатый день Бог создал Смерть.

Она была восхитительно красива. Неописуемо. Невозможно было даже вообразить такую красоту – в том числе поэтому Бог ее такой и создал. Чтобы доказать, что ничего невозможного для Него нет. Даже рыбы переставали дышать, глядя на нее из-под воды. Даже Солнце замедляло свой бег, увидев юную Смерть, осторожно трогающую босой стопой горячий мрамор растрескавшихся ступеней и в изумлении озирающуюся по сторонам на огромный мир, возникающий вокруг – да-да, когда-то Смерть тоже было чем удивить. На что бы ни обращала Смерть взор своих широко распахнутых, восхитительно прекрасных глаз – все замирало в предвкушении того невозможного, что обещала миру эта красота. Замирало, а потом жило жаждой увидеть вновь этот взгляд, обращенный на себя.

Как и все особенно красивые, но еще очень молодые женщины, Смерть была доброй, наивной и доверчивой. Она любила и рыб, и Солнце, и мрамор – да и вообще все вокруг. И Бога. В те славные времена все еще любили Бога. И никто не задавался вопросом, жив ли Он.

Смерть была уверена, что ей уготована какая-то особенная миссия. Великая, и обязательно светлая, добрая. Миссия, которая принесет в мир много любви и счастья. А иначе зачем Бог создал ее такой красивой? Так считают все женщины, особенно красивые, но еще очень молодые.

И плачут они, рано или поздно, так же горько и безутешно, как заплакала когда-то Смерть.

– Ты будешь прерывать их жизни, сказал Бог. – А пищей твоей станут их боль, их страх, их отчаяние и безысходность.

– За что, Отче?! – о, если бы вы видели заплаканную Смерть. Эти бездонные глаза, эти опухшие губы, эти умоляющие брови. Эта робкая надежда в каждой черте неописуемо прекрасного лица. Эта покорность в каждом движении безупречного, совершенного тела. – Чем я провинилась перед Тобой?

– Дочь моя, ну как ты могла провиниться – усмехнулся Бог. – Тебе и дня отроду нет.

– Но я надеялась, что Тобой мне уготована другая участь. Что я буду нести людям любовь и счастье…

– Неужели ты забыла, что нет любви превыше Моей? Что нет большего счастья для любого творения Моего, чем вернуться в любящие объятия Творца? Кстати, именно этими словами все жрецы, что многие тысячи лет будут кормиться около тебя, станут утешать свою перепуганную паству. Хотя мало кто поверит, конечно.

– Но страх? Страх, Отче? Отчаяние и ненависть? Слезы матери, потерявшей ребенка? Безудержное горе родных, близких, любящих? И это – мой корм? Я создана для любви, Отче, я не вынесу чужих страданий!

– Не вынесешь, утвердительно кивнул Бог. – Именно поэтому они – пища для тебя. А заодно и защита.

– Я не хочу, чтобы меня ненавидели, Отче. Я хочу любить и быть любимой.

– Никто не будет ненавидеть тебя, дочь моя. Никто из них даже не увидит тебя и не обвинит тебя в своей утрате. Мать, потерявшая ребенка, юная дева, овдовевшая до срока – спроси любого из них, и они сразу скажут, что стало причиной их самой страшной потери. Но ни один не назовет тебя.

Они всегда будут умирать от чего-то. От камня. От клыков и когтей. От стрелы. От огня, дикого и рукотворного. От множества болезней, от разнообразных несчастий. И от человеческих рук, в конце концов, своих и чужих.

Они так полюбят свои тела и удовольствия, через них получаемые, что сама мысль о временности и недолговечности этих тел станет для них невыносимой. Человеческий век ограничен, таковы правила. Никакая, даже самая роскошная жизнь, проводимая в неге и плотских утехах, не будет вечной. Но сладость этих утех столь велика, что они не захотят останавливаться. Они будут требовать: еще! Еще! Еще дольше. Еще комфортнее. Еще слаще.

Они настолько полюбят жизнь в своих телах, что предпочтут забыть о неизбежности расставания с ними. Они изучат все то, что их наука сможет посчитать причиной прерывания человеческой жизни, и станут всячески избегать этого. Станут бороться за то, чтобы прожить как можно дольше. Они будут хотеть жить вечно.

Пройдет много веков, и они забудут, как все обстоит на самом деле. Забудут, что жизнь прерывается не болезнью и пулей, а твоим ангельским взором, твоими трепетными губами, твоей нежной рукой, дочь моя. Они скажут: он заболел, она попала в аварию, его застрелили. И никто не скажет: за ними пришла Смерть.

За бесконечным карнавалом медицински обоснованных и логически безупречных причинно-следственных связей никто не увидит и не узнает тебя, моя милая. И никто не будет ненавидеть тебя. Они будут ненавидеть тиранов и убийц, палачей и лихачей, пьяниц и глупцов. Они будут ненавидеть даже бактерии и вирусы – но не тебя. Ты будешь невидима. И сыта, уверяю тебя: они сами создадут себе такое количество мнимых причин смерти, а следовательно – страхов, что пиршество твое будет безграничным и роскошным во все времена.

Но я вижу, что твоя участь печальна и прискорбна для тебя. Ты плачешь и грустишь. Так вот: я знаю, как возместить тебе эту боль и уменьшить твою скорбь по всем тем, за кем ты рано или поздно придешь. Тот, кто поймет, что умирает не от болезни, старости или оружия, а просто потому, что пришел его срок; тот, кто поймет, что умирание тела – не стечение обстоятельств, которого нужно любой ценой избегать, а всего лишь один из этапов жизни – тот сможет увидеть тебя во всей твоей красоте. Он увидит тебя и поймет тебя, в нем не будет ни ненависти к тебе, ни страха перед тобой. Он сможет полюбить тебя. А ты сможешь полюбить его, дочь моя. И я разрешаю тебе помиловать такого, и не одного, а каждого из таких, кого ты встретишь на своем бесконечном пути. Я разрешаю тебе сохранить ему жизнь, и сохранять впредь столько раз, сколько тебе захочется.

Любая женщина, особенно юная и красивая, мечтает любить и быть любимой. И будет идти к этой мечте, несмотря ни на что. Даже если вам не очень нравится ее работа.

БГ 2022

Видавший виды, потрепанный, но все еще (слава российскому автомеханику, слава!) непобежденный, служивший верой и правдой мне (три года) и еще двум страдальцам (три и два года соответственно) грузовичок-пикап подвел, как обычно, в самый неподходящий момент. Ford Ranger, прирожденная гроза полей и огородов (а у нас что ни дорога – то либо поле, либо огород, даже в центре города), натужно чихая мускулистым дизельным двигателем, мучительно пытался завестись. У него не получалось.

Существо неуместности момента заключалось в трех объемистых пакетах, едва ли не трещавших по швам. Дорвавшаяся до шоппинга после затянувшегося на полгода безденежья жена набрала бы таких пакетов еще с десяток, но я, слава богу, в этот раз отважно вызвался сопроводить ее хищнический рейд по магазинам, посему наконец-то поправившийся семейный бюджет пострадал не слишком уж сильно. Хотя совершенно ненужного, на мой взгляд, барахла набралось на два пакета из трех – но с женщиной в вопросах шоппинга сложно спорить. Особенно если женщина любима, давно не баловала себя покупками и уже восемь недель как беременна твоим первенцем.

Каждый следующий поворот ключа приносил ровно тот же результат: бессильное тарахтение стартера, отсутствие признаков жизни и понимание того, что с машиной проблема. Проблема осложнялась рядом дополнительных неприятных обстоятельств. Во-первых, машина у меня, мягко говоря, не маленькая, и без эвакуатора не обойтись. Во-вторых, беда стряслась на крытой парковке торгового комплекса. Торговый комплекс большой, одноэтажный и на ножках, пространство под ним – парковка. Расстояние между столбами – метра три, высота потолка и того меньше, следовательно, эвакуатор сюда не заедет. А если и заедет, то не развернется, а если и развернется, то мой танк загрузить точно не сможет. В общем, караул.

Супруга окинула меня смертоубийственным взглядом, вызвала такси и укатила восвояси. А я остался решать проблему. С тремя огромными пакетами ненужного барахла, не желающим заводиться автомобилем, мобильником, в котором почти села батарейка, и острым желанием оказаться не на парковке, а в хорошем пивняке, и озадачить себя вместо аварийно-погрузочных работ холодной кружкой темного.

На город надвигалась гроза, и эвакуаторы, похоже, были перегружены работой – дозвониться ни в одну службу было невозможно. У нас вообще странный город – аварии и пробки тут словно только и ждут повода, чтобы возникнуть. Жара – пробки. Мороз – пробки. Снег – пробки. Тучи, не говоря уже о дожде – тоже пробки. И аварии. Машин здесь едва ли не больше чем людей. Уж не знаю, как они без нас ездят, но ездят наверняка: население города чуть больше полутора миллионов человек, а автомобилей – миллиарда три, не меньше. Золотой век, будь он неладен.

Хотя – не такой уж и золотой, судя по моей сегодняшней невезухе. И не только моей, оказывается. Через три парковочных места от моего закосившего под памятник танка точно так же, как я несколько минут назад, безуспешно пыталась завести свою предсказуемо красную Kia Rio юная блондинка. Автомобиль не заводился, блондинка наоборот – заводилась все сильнее и сильнее. В конце концов яростно шарахнула кулачками по рулю (на руле чехол в цветочек, утипусечки), вылезла из салона и в манерной позе закурила сигарету. Тонкую, конечно же, и длинную. Сигарету барышня держала в левой руке, мобильник – в правой. Кому-то нервно названивала и не могла дозвониться. Видимо, тем же эвакуаторщикам, что и я. Ну, привет. коллега по несчастью.

Мое печальное созерцание несчастий блондинистой автоледи прервал негромкий, деликатный стук в окно. Стучал мужчина, тоже негромкий и деликатный: есть такие, знаете, вечные преподаватели, тихие, незаметные, вежливые, улыбчивые, добрые и в очках. Легендарный киношный Шурик, сменивший охранно-строительную деятельность на преподавание каких-нибудь невнятных менеджменто-маркетинговых дисциплин в среднем провинциальном институтике. Сходство с Шуриком усиливали квадратные очки в толстой оправе и клетчатая рубашка, не вписывалась в общую картину некрасивая большая родинка на щеке и уголовно-нефтеперерабатывающий BMW X6, оклеенный к тому же черной матовой пленкой. Плюс наглухо затонированные окна и зловещее «666» на номере. Глядя на машину, ни в жисть не подумал бы, что за рулем эдакий ботаник – Гоша Хмурый, товарищ по Чертовой дюжине (так нашу банду друзей детства назвал военком), в свою бытность опером такие автомобили провожал присказкой «Кому на Руси жить хорошо, предъявите документы».

Я опустил стекло.

– Извините, стеснительно улыбнулся мне Шурик. – Вы не могли бы дать мне телефон, буквально на секундочку? Машина не заводится, а на сотовом, кажется, деньги закончились. Мне бы эвакуатор вызвать.

Опаньки, как интересно. Три незаводящихся автомобиля, три неработающих мобильника? Любопытно, любопытно.

– Вы знаете, у меня такая же беда. Машина умерла, телефон тоже. И вот у этой девушки, кажется, все аналогично.

– Однако. – Шурик, не теряя оптимизма на лице, пожал плечами. – Ну, пойду искать дальше.

– Найдете – вызывайте сразу два эвакуатора. А то меня жена дома прибьет.

Шурик понимающе улыбнулся, дескать – жена, знаем–знаем, нет зверя страшнее, и отбыл восвояси, искать хоть какой-то проблеск цивилизации в этом странном месте беспричинно умирающих приборов и устройств. А я, следуя древней инструкции для жертв изнасилования, потыкал кнопки на магнитоле, расслабился и попытался получить удовольствие.