Небесная канцелярия. Сборник рассказов

В то утро Настенька, внучка Алексея Митрофановича, заглянула к деду пораньше. Часам к 7 уже была.

По обыкновению Настя распахнула двери деревенской избы и, зная плохой слух деда, громко сказала: «Здравствуй, дед ты мой прекрасный!». Но ответа не последовало. «Спит еще», – подумала Настя. И хоть в это время дед обычно уже не спал, она решила повременить с побудкой. Не теряя времени, Настя пошла открывать курятник.

Вернувшись, она так и не увидела улыбающегося деда, хромой походкой на всех парах бегущего к ней, чтобы обнять свою ненаглядную внучку. А вместо этого увидела она Алексея Митрофановича, мирно лежащего на кровати, с закрытыми глазами и руками, скрещенными на груди, словно в знак смирения. И лицо деда. Умиротворенное лицо. Лицо человека, почивающего после тяжелого, сложного, но крайне удачного, законченного дела. Дела всей его удавшейся жизни.

Безделушка

Свежий ноябрьский воздух весело подхватывал сизые клубы сигаретного дыма, унося их прочь от форточки куда-то в даль. На улице дым послушно рассеивался без следа, как рассеиваются наивные детские мечты или сказочные сны в отрезвляющих холодом буднях.

Марина докурила очередную, уже не понятно какую по счету сигарету, ловким движением метнула окурок в форточку, помахала рукой в сторону окна, то ли пытаясь выгнать остатки курева, то ли прощаясь с дымом, и направилась в сторону кресла. На сегодня остался последний клиент. В первый день после отпуска совсем не хотелось работать «до звонка», но махнуть на все рукой Марине не позволяла с трудом заработанная репутация. Уронив грузное тело в насиженное кресло, Марина приняла многозначительное (то есть ни о чем) выражение лица и стала покорно ждать очередного визитера.

Помощница Люся завела в кабинет какую-то грузную женщину. Тетка за 40, давно разменявшая центнер в теле, пыхтящая как паровоз, с ловкостью слона в посудной лавке, продефилировала к предложенному ей стулу и плюхнулась в него всем своим неподъемным естеством. По обилию украшений поверх не дешевой одежды можно было заключить, что визитерша не из бедных. А по тому, с каким поразительным безвкусием все это было подобрано, явно торгашка. «Жирный клоп, трухнем», – мельком подумала Марина, сохраняя при этом «ниочемное» выражение лица. От тетки исходил дорогой, но катастрофически тяжелый, удушающий муху в полете, аромат духов. Почти таких же, какими пользовалась Марина.

Со стороны казалось, будто бы одна сестра пришла проведать другую. Но ни братьев, ни сестер по крови из ныне живущих у Марины не было. Может, кто и был, но о них Марина решительно ничего не знала.

Тяжело вздохнув, дама полезла в сумочку, чтобы достать фотографию.

– Вот, – произнесла дама, вручая Марине фото какого-то смазливого мужика, – мой муж. Две недели как пропал. Телефон отключен, на работе его нет, друзья ничего не знают… Я уже и в полиции была, и больницы все обзвонила, и морги! – срывающимся на рыдания голосом продолжала дама. – Даже и не знаю, что думать?!

Марина понимающе кивнула головой и, ничего не говоря, начала всматриваться в фото. За годы работы Марина приучила себя не болтать лишнего с клиентами. Все по делу. А по делу Марина всегда отвечала пространно, старалась не давать какой-либо конкретики, оставляя пространство для отступления. Профессиональная сноровка.

Откровенно говоря, фотография ей не особо то и нужна была. Но нужно было делать вид хоть какой-то деятельности. «Надо возноситься», – тяжело подумала Марина и, мысленно оставив визитершу наедине с ее безутешным горем, начала привычный сеанс «вознесения».

Туман перед глазами, чувство падения, адская кратковременная боль во всем теле… и Марина оказалась в длинном, светлом коридоре. Марине не очень нравилась эта боль, хоть и была она короткой, как выстрел, но иного способа «вознестись» она не знала. И потому Марина старалась не злоупотреблять «вознесениями». Пару раз за день, не больше. Остальные насущные вопросы решались наобум или профессиональной интуицией, как она ее называла.

Все, что нужно было сделать в «Бюро находок» (так Марина называла место, куда она регулярно «возносилась» по производственным вопросам) – это взять уже заполненный бланк заказа за стойкой, совершить мизерную оплату и получить испрашиваемый ответ на клочке бумажки. Плевое дело. Но не сегодня.

«Да что за чертовщина тут твориться?!» – в сердцах, но про себя возмутилась Марина. Вместо привычной очереди из десятка от силы человек Марина оказалась в хвосте безнадежно огромной толпы. Стойка заказов, к которой, собственно, все и стояли, с трудом угадывалась где-то далеко впереди, словно скрываясь в загадочной дымке, как скрываются заветные мечты. Ей на мгновение даже показалось, что в этой жизни она своей очереди точно не дождется.

Благо дело, «Бюро находок» – особое место. Тут все мысли, все мечты и все воспоминания обретают потрясающую реалистичность, словно яркие сны в далеком детстве. Это когда ты просыпаешься, а реальность менее реальна, чем то, что с тобой происходило во сне. Можно было мечтать о чем угодно. Да хоть о розовом слоне! И эта огромная, ушастая и хоботастая мечта, появившаяся еще секунду назад, тут же принималась скакать и топотать, содрогая стены в общем-то тихого помещения. Было очень забавно.

А еще можно было мечтать о самом откровенном, интимном, не боясь досужих домыслов и осуждений. Прелесть состояла в том, что никто не видел твоих образов и не знал, о чем ты сейчас думаешь. Все происходило в твоей собственной вселенной, словно ты сейчас совсем не в очереди, а в какой-то сфере, абсолютно непрозрачной для всех остальных. И что происходило внутри, было тайной для всех. Почти для всех…

«Бюро находок» – не базар и не магазин, тут без очереди не протолкнешься. И дабы скоротать время, Марина принялась мечтать о чем-то совсем не напрягающем мозги. Но, то ли день сегодня был не мечтательный, то ли мозги под конец дня киселем… Вместо чего-то эдакого Марина начала вспоминать тетку Симу.

Серафима Андреевна была удивительной доброты человеком! Вместе с матерью Марины тетя Сима работала на каком-то очень вредном производстве. Поговаривали даже, что оттуда живимы на пенсию не уходят. Но тетке с матерью удалось, хоть и не без последствий. Мать до конца своих дней мучилась сердцем, а у тетки болело все: от мочек ушей до пяток. И единственным в Серафиме Андреевне, что не испортило вредное производство, была ее добросердечность. Чудаковатая, по мнению Марины, тетя Сима никому в помощи не отказывала. Словно бы мир станет вверх дном, если она хоть кому-то не поможет. Кому деньгами (благо, пенсия была большой), кому делом каким, а кому и добрым словом. Бывало, накупит тетя Сима конфет – и раздает ребятишкам. А те гребут жменями, улыбаются. И тетя довольна.

А уж в Марине тетя Сима души не чаяла. Как придет к ним домой – так сразу принималась одаривать любимую племянницу дорогими конфетами, куклами и девчачьими безделушками. А еще денежку украдкой могла сунуть в пухлую ладошку девочки. Чтобы мать не заметила. Пригодится.

А к широте душевной был еще у Серафимы Андреевны чудесный дар: исцелять людей. Кому руки к голове приложит – и боль утихает. Пошепчет что-то на ухо – глядишь, а язва-то зажила. Люди за этим ее даром к ней толпами ходили. Никому тетя Сима не отказывала, пока в силах была. И денег за свою помощь не брала. Так, что принесут.

Марина не очень любила ходить к тетке в гости. Тетка жила на отшибе, в своей простенькой однушке с очень простеньким интерьером. Даже телевизора не было. Чего уж ей, Марине, центровой девочке, которой мало в чем отказывали, туда хаживать? С тетей Симой жил ее сынок-полудурок. Нет, сын у нее был вполне вменяемый. Добрый, безобидный. Только с головой у него непорядок был какой-то. «Умственно отсталый», – как говорили взрослые. Марина его частенько дразнила. А он только улыбался. Дурачок, что с него возьмешь. Когда тети Симы не стало, он из окна-то и сиганул. Не спасли.

Тетя Сима, пока жива была, все пыталась Марине рассказать о тайнах врачевания, об обрядах потаенных. Книжку свою показывала. Такую толстую амбарную книгу, всю исписанную какими-то каракулями. Да только кто там слушал чудаковатую тетю Симу?! Не до нее было Марине, совсем не до нее с ее наукой. Все телевизор да игрушки. А как постарше стала – гульки-покатульки… «Да чего же я такой дурой-то была?!» – внезапно для себя подумала Марина.

Когда тетя Сима умерла, оставила она Марине после себя эту книгу. А еще ридикюль чудной, полный каких-то лоскутков и пуговиц. И шарик стеклянный – сущую безделушку.

Это уж потом Марина поняла, каким щедрым наследством одарила ее Серафима Андреевна – расчудеснейший человек в ее безалаберной жизни.

Было это уже в институте. Затерялась у Марины брошка. У Марины много этого добра было. Но эта брошка больно подходила ей под надуманный наряд. И тут нет, и там не видно… Попался тогда Марине на глаза стеклянный шарик, что тетя оставила. Она взяла его крепко в руку и стала усердно думать о брошке. Тогда-то первое «вознесение» и случилось. Что-то подхватило Марину и понесло в небеса через облака. В голове кружилось, дыхание спирало. А потом молния ударила. Больно! И очутилась Марина в большом светлом коридоре прямо возле какой-то стойки заказов.

Женщина, сидевшая за этой стойкой, протянула Марине бланк заказа, в котором значилось «найти брошь».

– Десять, – сухо отрезала дама с заказов.

– Чего десять? – спросила Марина.

Женщина молча указала на руку Марины. А в руке непонятно каким образом оказался теткин ридикюль. И не лоскутки с пуговками там были, а банкноты разноцветные, разного достоинства. И мелкие были, и монетки, но преимущественно крупные. Марина нашла десятку, вручила даме и в ответ получила клочок бумажки, на котором почерком Марины было написано: «Под подушкой в зале». Там брошь и оказалась. С тех пор Марина прозвала это место «Бюро находок». И со стеклянным шариком больше никогда не расставалась.

Ах, какой же все-таки чудесной была ее тетка! «Дура, дура, дура! – все крутилось в голове Марины. – Как можно было променять бесценный кладезь знаний на какую-то ерунду?!». От этих мыслей внутри у Марины все больно сжималось и кололось, словно она ежика в руках мнет, только внутри. И это чувство решительно не нравилось Марине. Впервые за долгие годы ей стало совсем неуютно в ее собственной вселенной.

Марина легонько щелкнула себя ладонью по щеке, встряхнулась, словно отряхивая ночные грезы, и стала всматриваться в очередь, ища кого-то.

Вдоль невообразимой очереди живо двигались какие-то субъекты неопрятной внешности. «Ускорители», как их называла Марина. За относительно небольшую благодарность, сущие копейки, «ускорители» легко могли приблизить Марину к заветной стойке.

Марина искала Рыжего, одного из «ускорителей», к услугам которого Марина чаще всего прибегала. Выглядел он, откровенно говоря, не ахти. Низенький, полноватый, с каким-то несуразным лицом, увенчанным грязно-рыжей шевелюрой. Потому и прозван был Рыжий. Одевался Рыжий чуть лучше вокзального бомжа. А уж вонь какая от него исходила! Как от того же бомжа, не протрезвевшего от чудовищного шмурдяка и не знавшего слова «туалет». В реальной жизни таких на пушечный выстрел не подпускают. Но только не здесь, не в «Бюро находок». В «Бюро находок» Рыжий был человеком важным, нужным и решал весьма серьезные вопросы. И он, кстати, был одним из тех, для кого все секреты внутренней вселенной посетителей были, как на ладони. В общем, еще тот тип.

Сказать, чтобы Марина жаждала с ним общения, так нет. Но еще меньше ей хотелось оставаться наедине со своей «ежиковой» вселенной. И Марина стала всеми силами привлекать к себе внимание Рыжего, который маячил где-то там, окучивая кого-то из очереди.

Рыжий обратил внимание на Маринины призывы и бодрым шагом поспешил к ней на помощь.

– Сколько лет, сколько зим! – с напускной радостью Рыжий поприветствовал Марину. Голос у него был дребезжащий и хриплый, как звук из сломанного вокзального репродуктора.

«Сколько лет… Две недели отпуска, зубоскал рыжий!» – подумала Марина.

– Это у тебя там, яхонтовая моя, 2 недели, а тут, знаешь ли, века, – ответил Рыжий, без труда прочитав мысли Марины, словно она их вслух произнесла.

Марина знала, что время среди людей и время в «Бюро находок» течет по–разному. Бывало, она, в ожидании ответа, битый час тут проводила, а там клиент еще сахар в чае размешать не успел.

– Чего душа изволит? – услужливо спросил Рыжий, словно он официант в кафе, а не важная шишка.

«Хлеба и зр…» – начала думать Марина, но вовремя осеклась.

– Что-то людно сегодня у вас тут, – сказала Марина, предусмотрительно оборвав ехидные мысли, – а у меня там клиентка беспокойная с вопросом, не терпящим отлагательств. Может как-то можно ускорить процедуру?

– Для тебя, моя ненаглядная, все, что угодно! – вежливо ответил Рыжий.

– Как всегда? – спросила Марина.

– Ну, милая моя, пока тебя тут не было, у нас кой-какие перемены затеялись, – загадочно начал Рыжий, как торговец, набивающий цену своему товару, – мы тут, знаешь ли, за неподкупность бороться начали, с коррупцией типа воюем…

«Хренасе! Вы еще Богу импичмент вкатите!» – подумала Марина.

– Ну, до этого, полагаю, не дойдет, но есть определенные сложности в решении проблем, – ответил Рыжий.

– И почем нынче ваша неподкупность? – уже не стесняясь ехидничать, спросила Марина.

– 200, – сухо и по-деловому ответил Рыжий.