Школа. Никому не говори. Том 3

– Э-э-э-э… Ну да. Вы правы. – Тихоня удивлённо посмотрела на торговку, которую видела впервые и точно знакома не была.

Женщина, поняв причину удивления, улыбнулась.

– Мои дети с тобой в одной школе учатся. В 10 «Д». Мальчики-близнецы. Ибрагимовы. Сэро и Имир. Знаешь их?

От неожиданности услышанного кровь прилила к Любиному лицу. Уши загорелись алым пламенем. Десятиклассница, раскрыв рот, вытаращила глаза: «Ни за что бы не подумала, что передо мной их мама!» Не так себе Поспелова представляла родительницу Ибрагимовых, совсем не так.

В приятной полноватой женщине, на Любин взгляд, не было ничего цыганского. Синие глаза. Невысокая. Немного смуглая кожа. Круглое миловидное лицо. Современная и ухоженная дама. Макияж, маникюр – всё при ней. На ногах – дорогие, качественные, из кофейной кожи, полуботинки на среднем каблуке. Зауженная юбка из светлой джинсовой ткани застёгивалась на железные пуговицы от верха до низа и доходила лишь до середины ног, демонстрируя окружающим качественный, плотный, совсем не дешёвый капрон. Верх – приталенная шубка из короткого кремового меха. Длинный прямой пепельный волос подвязан в тугой конский хвост. Голову вместо платка элегантно опоясывал тонкий кашемировый шарф цвета увядшей розы. Лала, видя, как её разглядывают, скромно опустила умные внимательные глаза и чуть улыбнулась.

– Они на Вас совсем не похожи! – не удержавшись от шока, выпалила девочка.

– Совсем не похожи, точно! – согласилась торговка, нежно прищурившись и слегка качнув головой; длинные золотые серёжки в ушах чуть дрогнули. – Мальчики мои – вылитый Алмаз. Особенно Сэро – он даже шальным нравом в папку пошёл! Мою внешность только Роза взяла. Остальные детки смешали нас обоих.

– Да, у вас большая семья, хорошая! – вставила Шура Поспелова, не обратив никакого внимания на реакцию Любы, потому что не могла оторваться от злосчастной серой кофты. – И всё равно, дочь, примерь! Вдруг пойдёт к лицу!

Тихоня побагровела от возмущения.

– Не буду! Если хочешь, сама в неё наряжайся!

– Действительно, Александра Григорьевна, примерьте сами! – отозвалась цыганка. – Кофта как раз для Вас. Я хорошую скидку сделаю, как всегда. Вы же меня знаете! Только, кстати, из Турции привезла новый товар.

«Братья тоже здесь?» – старшеклассница чуть не ляпнула вопрос вслух, но вовремя спохватилась, занервничала и начала крутить головой.

– Ой, нет, Лала, что ты!.. Куда такую красоту на старости лет носить! Помирать пора, а, чтобы в гроб с собой тащить, вещь слишком хороша!

– Рано Вам на тот свет собираться! Живите и радуйтесь! А для Любы у меня палатка с молодёжными штучками в другом ряду. – Лала подмигнула девочке: – Там Руслана дежурит. Она тебе интересное подскажет…

– Ой, нет-нет! В другой раз! – перепугалась подросток, не готовая к знакомству со старшей сестрой Сэро. – Мы деньги только на продукты взяли!

– Ничего страшного, мы в долг дадим! Когда сможете, вернёте.

– Нет, не надо, я не могу! Мама, куда нам там пора? Пойдём уже!

– Да, пойдём. Всего хорошего, Лала!

Едва Поспеловы отошли от палатки, Александра пихнула дочь.

– Молодец, вовремя меня увела оттуда! А то я бы точно потратилась! Уж больно кофта красивая!

– Да не за что, – сухо бросила Люба, всё ещё красная от смущения после неожиданного знакомства, но довольная, что Григорьевна ничего не поняла.

Перейдя через реку, семья окунулась в гомон продуктового рынка. Тут на деревянных прилавках под треугольными крышами торговали овощами, рыбой, фруктами и многим другим съестным. Продавщицы топтались возле большущих стальных канистр с домашним утренним молоком и разливали его в принесённые покупателями баллоны и бидоны. Самым желанным было молоко парное, только из-под коровы. Оно обычно звучало на вкус нотами скошенной сухой травы и тёплого хлева. Тут же в тазах, покрытых марлей, стояли сметана и творог: их зачерпывали узким железным совком-лопаткой, накладывали в банку покупателя и ставили на механические весы с гирями.

Крытых, основательно построенных рядов было мало. Мест для всех продавцов не хватало. Чтобы занять место «повкуснее», торгаши приезжали на рынок ни свет ни заря или отправляли на бронь своего человека. Кто не успевал, располагался в стихийных рядах-однодневках и обустраивал торговую точку как мог. На столиках или ящиках мостили коробки с колбасами, сосисками, халвой, козинаками, конфетами. Продавец нагребал сладости руками в пакет, затем шустро расставлял гирьки на весах, отсчитывал сдачу и обслуживал следующего.

От домашних овощей и фруктов рынок ломился летом, а зимой – от заграничных. В отдельном проходе торговали живностью: здесь стоял гогот домашней птицы, шебуршались в клетках кроли, чирикали нежные жёлтые комочки-цыплята. Летали перья. Продавцы хватали бесцеремонно утят за горло, грубо, быстро – и перекладывали в ящики покупателей. Чуть дальше организовались амбары с зерном и комбикормом. Работники в высоких кирзовых сапогах лазали по горам зерна, лопатой сбрасывая его поближе к выходу. Другие работники вёдрами насыпали корм в мешки, стоявшие на платформе огромных напольных весов.

Не пройдя и первого ряда от моста, товарный кассир столкнулась со знакомой пожилой женщиной. Завязался разговор.

– Дочка какая у тебя красавица, Шурочка! Хозяйка растёт, – дежурно отметила с улыбкой благочестивая старушка-божий одуванчик.

– Да, воспитываю, стараюсь! Она у меня умница! Любонька на рынок со мной пошла, чтобы помочь, – тут же расхвасталась мама. – Повезло мне с доченькой: будет на кого в старости положиться!

Школьница стала разглядывать свою обувь. Какая бы ни была ругань на Солнечном 27, мама сор из избы выносить избегала, другим запрещала и строго наказывала: «Меньше чужие знают – лучше спят!» Благодаря такой политике семья Поспеловых смотрелась в глазах посторонних порядочной, воспитанной и благополучной. А что там за стенами дома происходило, знали только домочадцы. Вот и сейчас перед очередной значимой бабулькой Григорьевна изображала заботливую мать и достойную жену, скрывая малейшие следы ссоры, лишь аккуратно давая понять отпрыску – вскользь, словом, жестом или мимикой – что та должна быть ей благодарна за сохранение репутации хорошей невесты.

– Бывают, конечно, недоразумения, но Люба старается делать выводы, исправляет ошибки и стремится к лучшему. Правда же, солнышко? – Шура пронзительно взглянула на подростка, прищурив сурово глаза.

– Конечно, правда! – не выдержала вранья будущая невеста. – На Новый Год, например, мама разрыдалась и пожалела, что аборт не сделала! Что родила волчьего выродка и скотину. Маму понимаю! Как тут не плакать?! Воспитываешь-воспитываешь, а растёт проститутки тупой кусок, который сдохнет под забором, потому что никто на убогих не женится. Обидно, правда? У всех дочери как дочери, а мамуле дубина с бараньими глазами досталась! Ничего, мам, скоро всё закончится: через три года, в восемнадцать лет, дочь-ублюдок станет совершеннолетней и избавит тебя от мерзкой обузы!

У старушки от услышанного чуть глаза из орбит не выпали – такое потрясение женщина испытала. Шура, не зная, куда провалиться со стыда, смогла лишь скомканно, неуместно хихикнуть, глупо улыбаясь и пряча забегавший взгляд от собеседницы.

– Любушка, ты что-то напутала!.. Я так не говорила! Все ругаются дома, зачем…

– Что именно я напутала? Что не родня тебе? Уже снова дочкой вдруг стала, а не мразью? Быстро мнение меняешь, мама! – школьница вызывающе глянула на оторопевшую знакомую и улыбнулась обезоруживающей детской улыбкой (именно так говорил колкости Сэро: мило, но нагло, глядя жертве в глаза): – Думаю, уж Вы-то маму понимаете. Сами детей так же воспитывали, верно?.. Всего хорошего! Идём, мама!

Люба уверенно потопала дальше. Смущённая донельзя Александра – за ней. Эффект неожиданности сработал качественно: у матери не было для выходки дочери подходящих слов, чтобы высказаться по делу, – от произошедшей встряски всё смешалось в голове. Девочка сама не осознавала, что её заставило выкинуть этот финт: слова резко подошли к горлу и без разрешения хозяйки вырвались наружу. Поздно, ничего не исправить. «Да я и не собираюсь ничего исправлять! – Тихоню затрясло от неуправляемого гнева. – Не нужна нахрен ни репутация в глазах чёртовых бабок, готовых отобрать в канун Нового года последнюю булку, ни хвалёная правильная жизнь! Что ни делай, всё равно мразь! Ничего, справлюсь».

– Зачем выставила меня дурой при посторонних?! – зашипела, схватив отпрыска за локоть, Шура, наконец найдя подходящие слова для случившегося. – Могла бы и подыграть, а не выставлять родную мать фашистом и живодёркой!

– Я тебе в Новый Год и целых две недели каникул достаточно подыгрывала! – выдернула руку старшеклассница. – И зачем подыгрывать? Порядочные люди говорят только правду! Ты же правду мне 31 декабря говорила, верно? К чему же мне людей добрых обманывать?

– Затем, что тебе ещё замуж выходить! А у этой женщины пятеро внуков-мальчиков твоего возраста из порядочных семей! Как ты додумалась такое выкинуть?!

– А чего церемониться? Всё равно с тобой доживать свой век старой девой буду! Так ведь?

– Да ну, Люба! Хватит к словам цепляться! Только плохое и помнишь! Совсем обленилась, дом запустила! Пол немытый, еды не наготовлено, посуда грязная, бельё вонючее в бане горами лежит…

– Не знаю, о чём ты, мама! В моей комнате чисто, одежда моя постирана, посуду я за собой мою. А своё вы и сами уберёте. Для этого помощь малохольной дочки не требуется.

– Ишь какая! – возмутилась не ожидавшая такого расклада женщина. – Я-то возьму на себя хозяйство, а тебя, дурёху, обеспечивать кто будет? Деньги где возьмёшь, глупая башка?

– Где-нибудь возьму! Дурёхи тоже на что-то способны. Буду работу искать, но от тебя и папы не зависеть постараюсь уж точно!

Не веря ушам, Шура, изумлённая решительностью дочери, остановилась.

– И где же будешь работу искать? Без образования никому ты не сдалась!

– Ну так и проститутки кусок может на что-то сгодиться! – задрала нос тихоня.

Григорьевна побледнела от гнева.

– Ой, здравствуйте-здравствуйте, мои дорогие-хорошие!!!.. Какие люди! Какими судьбами?! Как мы рады вас видеть! Верно, Наденька?

«Да леший бы вас, уродов, побрал! Сегодня что, «Место встречи изменить нельзя»?!.. Чего вас всех на рынок попёрло?!» – покоробилась юная Поспелова, глядя на Лёвочкину и её вездесущих родителей, всегда разгуливавших по городу вместе. Маленькие, юркие, наглые и до невозможного прилипчивые предки Надьки, как и их отличница-дочь, умели подольститься где надо, годили кому следовало – в общем, могли запросто залезть без мыла в самый узкий и труднодоступный проход, что как раз-таки успешно проделывали с Бортник и остальным педагогическим коллективом. Поспеловых небогатое семейство Лёвочкиных считало за людей полезных, иначе бы прошли мимо яростно шептавшихся Любы и Шуры, постаравшись не попасться тем на глаза.

– Привет, Люба! – широко улыбнулась маленькая щуплая Надя, приветливо моргая хитрыми злыми глазами.

– Привет, – сухо выдала Поспелова. «Улыбаешься, ведьма! А в школе делаешь вид, будто я куриного помёта след! Вот всё-таки не зря Кабан тебя «Редиской» называет!»