Время дальних странствий

Если не замечать мелкие неприятности, они пропадают, а большие мельчают, и перетерпеть их не очень-то трудно. Йог уходит от земных тягот просто: ложится в гроб. Гроб можно закопать на сутки-другие в могилу. Или, скажем, сядет йог, скрестив ноги, упрётся взглядом в собственный пуп и… тоже как бы проваливается в ничто. Может, он видит сны или улетает в какие-нибудь свои индийские сказки.

Это хороший выход – спрятаться в себя. Но как быть с теми неприятностями – большими и малыми, – которые остаются в мире и мучают других?

Как бы там ни было, а йоги – худые, смуглые, со смоляными бородами и ослепительными глазами – люди необыкновенные. И если они не слишком беспокоятся о чужих бедах, то никому не делают зла. Это очень доброе дело – никому не делать зла.

С другой стороны, йогам никто не мешает. Никто не крикнет им вдруг: «Просыпайся! Живее!» Зато и не увидят они очень много интересных вещей, которые встречаются повсюду.

Беда только, если эти интересные вещи мелькают, как в кино. Убегают назад скалы, напоминающие драконов; тайга с высокими кедрами, похожими на наши российские сосны, и разлапистыми пихтами (или это ёлки?); бревенчатые высокие избы; фабричные трубы, над которыми флагами вьются дымы…

Нет добра без худа

Сергей Иванович не считал нужным делиться своими планами со мной. Когда я его однажды попросил растолковать происхождение гранитов и объяснить, почему их так много в Забайкалье, он ответил:

– Дело это и сложное, и ложное. Сложное – потому что и поумнее нас люди спорят и ничего окончательно не решили. А ложное – потому что каждому хочется всё сразу понять. А надо начинать с малого. Присматривайся, учись, копи факты. Глядишь – кое-что начнёт проясняться. Не спеши, самого себя не обгонишь.

Такое объяснение отбивает охоту задавать вопросы. Уж лучше валяться бревном в кузове и придумывать, что тащит тебя в коробке подмышкой людоед. Вот он останавливается, урчит, предвкушая закуску. Сейчас вытряхнет из коробки…

– Просыпайся, приехали, курорт!

Посыпанные нетоптаным снегом дорожки ведут в дощатое двухэтажное здание. Ещё постройки. Вот маленькая будка. Из неё торчит труба. Из трубы течёт вода. Возле – ледяные натёки. Вывеска: «Дом отдыха Кука». Перед словом «Кука» кто-то мелом поставил букву «с».

Испили минеральной воды из трубы, похожей на испорченный водопровод, и покатили дальше…

– Просыпайся!

Перед нами грязно-серая гора. В склоне раскрыла чёрную пасть штольня. Из неё торчат два рельса – два блестящих зуба. Они тянутся к осыпи пустой породы, извлечённой из недр горы.

Поднимаемся по каменистой дороге. Настроение у Сергея Ивановича хорошее. Поднимает камень, передаёт мне: «Давай, обколачивай».

Я научился готовить образцы. Держа молоток на весу, бью по нему камнем. Откалываются плоские обломки.

Порфировидный гранит. Из общей массы мелких зёрен выделяются крупные, добротные светло-серые кристаллы полевого шпата.

– Везде, дружок, идёт борьба за жилплощадь, – рассуждает Сергей Иванович. – Пока магма жидкая, все минералы варятся в коммунальном котле. А как варево остывает, жаростойкий раньше других затвердеет. Пока другие жидковаты, эти забирают себе всё больше жилплощади. А когда другие вздумали кристаллизоваться, хорошие места заняты. Пришлось им тесниться. Вот и получилась основная масса: мельчайшие зернышки.

Не хочется думать, что эти красивые кристаллы выросли нагло, за счёт других. Всё-таки это же минералы, у них нет ни ума, ни совести. Какой с них спрос? У людей иначе. Да, есть такие, что гребут себе как можно больше, и пусть все прочие остаются мелкой массой. Скверные это люди…

Из склона выпирает глыба. Вокруг мелкозернистые граниты, а здесь что-то иное. Отдельные крупные зёрна. Это дайка – трещина, по которой прорвались некогда снизу магматические породы.

Иду за Сергеем Ивановичем; обрабатываю обломки – из его рук; заполняю этикетки – с его слов; топаю – по его стопам. Где уж тут шлифоваться каким-нибудь неповторимым граням моего характера и разума!.. Оставайся мелким и неоформленным!.. Справедливо?..

Но если подумать, кто я? Изгнанный студент-недоучка. Коллектор. Разнорабочий. И учился плохо, и не по другой специальности, для меня неподходящей, – на геофизика. Там высшая математика, техника, физика. А тут – природа.

Обволокли нас белые сырые облака. Мы поднялись выше – к солнцу. Сели отдохнуть. Сергей Иванович что-то рисовал и записывал в своём полевом блокноте, сверяясь с картой. Заметив моё любопытство, сказал:

– Интересуешься? Ну-ну. Это полезно, – и передал мне схему.

Стараюсь понять геологическую обстановку. Здесь – место встречи трёх гранитоидов, которые слагают гору. Между ними – резкая граница. Значит, они образовались обособленно.

На севере отмечена зона грейзенов. «Грейзен в порфировидном граните, – сказал я. – Гранодиорит не изменён. Стало быть, он моложе».

– А вот наоборот, – усмехнулся начальник. – Гранит моложе. Если изволишь припомнить, когда мы отбирали образцы гранита, то ближе к контакту зёрна его мельчали. Значит, что-то охлаждало его пыл. Выходит, он нагрянул сюда раньше и успел остыть.

М-да, попробуй тут поспорить… А кварцевые жилы – трещины, заполненные кварцем и другими минералами, среди них и вольфрамитом, – моложе всех гранитоидов, потому что прорезают их. Дайки кварцевых порфиров ещё моложе, потому что прорезают даже жилы.

Всё так или иначе происходило миллионы лет назад, в недрах земли. Выясняют эти события, чтобы понять, в каких условиях образуются залежи редких элементов, необходимых технике.

Спрашиваю у начальника, как, по его мнению, образовались кварцевые жилы с их богатствами. Он пояснил, что мнения есть, но сомнения остаются. Мол, Анатолий ибн Александр отдаёт предпочтение водным термальным растворам. А ему больше нравятся газы и пары – дыхание магмы. Просто и понятно, верно?

– Верно.

– А на самом-то деле всё не так просто и не так понятно.

Мы спустились в облачную муть. Когда она поредела, внизу открылся белый склон. Из облака над нашими головами сеялся мелкий снег.

– Вот тебе и Белуха! – сказал Сергей Иванович. – Не зря так назвали.

…И снова покатилась назад дорога, и снова вцепился в меня своими когтями холод, и снова по системе йогов погрузился я в раздумья и воспоминания, отрешаясь от текущих неприятностей и неудобств.

В Забайкалье расстояния измеряются сотнями километров. Мы постоянно колесили по каменистым дорогам в сопках, по пыльным и плоским степям, по невысокой, но вечно какой-то взлохмаченной тайге, после прогулки в которой надо тщательно осматривать одежду.

Однажды вечером, залезая в мешок, я почувствовал, будто у меня на животе взрезан кусок кожи. Утром поглядел – это впились два клеща, залезли в мою плоть с головами. А вокруг вздутие и цвет кожи желтоватый.

Осторожно бритвой подрезал кожу и вытащил кровопивцев. Стал ждать развязки. В мае клещи особенно ядовиты, могут заразить энцефалитом. А от него, как говорят, в лучшем случае умрёшь.

Сергею Ивановичу никакого дела до моей близкой кончины не было. Да я ему и ничего не говорил. День, другой, и скрутит меня энцефалит. Так и сгину в тайге, не успев толком пожить… И от этого росла моя жалость к самому себе. С глубокой печалью разглядывал я жёлтый желвачок, оставленный клещами, и особенно горько жалел своих родных, которые меня должны потерять.

Прошло несколько дней, и опасения мои развеялись. Но осталась некоторая крохотная перемена. Временами, когда начальник распекал меня, или гонял на осыпи, или блаженствовал, как мне казалось, в кабинке, пока я стыл в кузове, наплывала истина: какая всё это ерунда! Как бестолковы такие обиды и трудности, когда – самое главное! – тебе открыто и небо, и сопки, и дороги, и Забайкалье, и вообще вся жизнь!

В поисках непотерянного

Мне нравятся костры. Огонь завораживает своим постоянным обновлением.

Прежде я думал, что геологи вечера непременно коротают у костра. Но кончается полевой сезон, а ничего подобного нет.

Сергей Иванович торопится. Костры мы жжём только для ублажения желудков: готовим чай, похлёбку, кашу. В степи приходится собирать серые лепешки кизяков. Такое топливо не наводит на романтические мысли. А вечерами досаждают комары. В августе наш отряд перешёл в распоряжение Анатолия Александровича…

Мы обустроились на руднике. Ежедневно спускаемся в тесной клети на сто метров. Бродим в неровных штреках, вырубленных по кварцевым жилам. Мы стиснуты гранитом. Молоток отскакивает от монолитных стен будто резиновый.

В неярком свете ламп неожиданно вспыхивают снежные грани сфалерита – сульфида цинка – или многоцветно, как пленка мазута в воде, переливается халькопирит, темнеют волосяные кристаллы антимонита и чёрные, стеклянно блестящие, – турмалина.

Здесь много красивых и прочных кристаллов, содержащих железо, медь, сурьму. В турмалине столько всякой всячины, что и запомнить невозможно. А добывает рудник молибденит – сульфид молибдена – маркий, как графит. Им вполне можно рисовать. И это мягкотелое вещество необходимо для особо крепкой стали!

Я стараюсь поменьше разговаривать с новым начальником и предупреждаю его приказы – исполнительность, воспитанная Сергеем Ивановичем.

Внешностью и рассеянностью Анатолий напоминал типового чудака-учёного: доброе круглое лицо, плешивый лоб, крепкие челюсти, пухлые губы, глаза с весёлым прищуром, очки.

Перед спуском в шахту ему долго объясняют, в каких выработках ведутся взрывные работы.