Тайные общества русских революционеров

Имея револьвер, Нечаев мог застрелить Иванова. Однако он этого не сделал. Для него важно было, чтобы в преступлении принимали участие все четверо товарищей жертвы. Так и произошло. Можно только удивляться силе внушения, которую продемонстрировал Нечаев. Он смог превратить вполне добропорядочных, образованных и незлобных молодых людей в жестоких убийц своего товарища, которого они знали дольше и лучше, чем своего вождя.

Безусловно, был Нечаев злодеем, лжецом и подлецом, но уж никак не Хлестаковым, как называли его некоторые журналисты. Это была фигура не жалкая и комическая, а сильная и трагическая.

Когда швейцарская полиция передала его как уголовного преступника российским властям, Бакунин написал Огареву, что Нечаев «на этот раз вызовет из глубины своего существа, запутавшегося, загрязнившегося, но далеко не пошлого, всю свою первобытную энергию и доблесть. Он погибнет героем и на этот раз ничему и никому не изменит. Такова моя вера».

Так и вышло. Находясь в Александровском равелине, Нечаев смог привлечь на свою сторону некоторых охранников, стремясь подготовить побег. Мог ли осуществиться его план, остается только гадать. Но сам факт успешной пропаганды говорит в его пользу.

Нечаеву даже удалось передать записку на волю (с помощью охраны!). Вера Фигнер вспоминала, с каким чувством она читала это послание:

«Удивительное впечатление производило это письмо: исчезло все, темным пятном лежавшее на личности Нечаева, – пролитая кровь невинного, денежные вымогательства, добывание компрометирующих документов с целью шантажа, все, что развертывалось под девизом „цель оправдывает средства”, вся та ложь, которая окутывала революционный образ Нечаева. Оставался разум, не померкший в долголетнем одиночестве застенка; оставалась воля, не согнутая всей тяжестью обрушившейся кары; энергия, не разбитая всеми неудачами жизни. Когда на собрании Комитета было прочтено обращение Нечаева, с необыкновенным душевным подъемом все мы сказали: „Надо освободить!”»

Однако все силы Исполнительного комитета в то время были направлены на то, чтобы организовать успешное покушение на царя. А в конце 1881 года план побега был раскрыт властями благодаря предательству Л.Ф. Мирского.

Этот человек, причастный к революционному движению, предложил руководителям «Земли и воли» свои услуги для убийства шефа жандармов А.Р. Дрентельна, кстати сказать, особыми злодействами не отличавшегося. С этой целью Мирский стал изображать светского хлыща (такая роль ему нравилась). Он гарцевал на лошади по главным улицам Петербурга и вместе с А.Д. Михайловым и Н.А. Морозовым вел наблюдение за проездами Дрентельна. 13 марта 1879 года Мирский выстрелил в него, проезжавшего в карете, но промахнулся бежал, в Таганроге вел пропаганду среди военных, был схвачен, оказал вооруженное сопротивление при аресте. Его приговорили к смертной казни. По его прошению о помиловании ее заменили бессрочной каторгой. Помещенный в Петропавловскую крепость, он узнал о планах Нечаева совершить побег и выдал его начальству. За это получил послабление в режиме содержания, вскоре стал ссыльным (умер в 1919 году).

Нечаева совершенно изолировали и держали на жестоком тюремном режиме, доведя до смерти (что в те времена частенько случалось с политическими преступниками). Было ему тогда 35 лет.

Как бы ни относиться к Нечаеву, но в целеустремленности и силе воли, таланте агитатора и организатора ему отказать нельзя. Когда осенью 1869 года он вернулся в Россию из-за границы, где скрывался от полиции как активный участник студенческих волнений, то с прежним энтузиазмом принялся призывать молодежь к политическим демонстрациям. Один из видных народников, О.В. Аптекман свидетельствовал: «Нечаев говорит сильно, убедительно. Силою и мощью веет от него, но в нем что-то отталкивающее, демагогическое».

Пользуясь наивностью, горячностью и плохим знанием народа студентами, Нечаев уверял их, что после 19 февраля 1870 года начнется всеобщий крестьянский бунт. Тогда, через 9 лет после отмены крепостного права, крестьянину была предоставлена возможность выбора: оставаться на месте и пользоваться землей, но и нести повинность в пользу помещика; или выкупить у помещика земельный надел; или бросить все и уехать «на волю». Возникали опасения, что мужики вообразят, будто теперь им дарована царем воля и начнется бесплатная раздача земли, которая ведь не господская и не царева – Божья. А убедившись, что их «обманули», взбунтуются бывшие крепостные по всей России…

Так уверял Нечаев студентов и находил у них отклик несмотря на то что народники, в частности, чайковцы, предлагали сначала ознакомиться с жизнью крестьян, с обстановкой в деревне и вести осторожную пропаганду, избегая призывов к бунту. Но, как писал Аптекман: «У Нечаева много сторонников, бороться с ним становится труднее и труднее». И все-таки, несмотря на противодействие не только властей, но и революционеров, которые не придерживались крайних взглядов, Нечаеву удалось создать свою тайную организацию, хотя поначалу и малочисленную.

На студенческих сходках происходили словесные схватки между сторонниками и противниками нечаевщины. Об одной из таких дискуссий рассказал Иосиф Денекер, приехавший из Астрахани в Петербург поступать в Технологический институт. По его словам, собрались около ста человек. Обсуждался вопрос о необходимых действиях для того, чтобы исправить «неудовлетворительное положение дел в России».

В споре определилось две позиции. Одни утверждали: «Помочь страждущему народу можно лишь распространением образования». Другие возмущались такой «мягкотелостью» и кричали, что сначала надо «перерезать всех министров». Естественно, к общей точке зрения не пришли. Каждый самостоятельно решал, как следует поступить. В частности, Денекер после некоторого замешательства и «брожения ума» пришел к выводу, что ему следует примкнуть к распространителям общественно-политической литературы. Но были среди молодежи «горячие головы», готовые идти на крайние меры и осуществлять революционный террор.

…«Народная расправа» была болезненным аппендиксом революционного движения и нанесла ему сильный удар «изнутри». Общественное мнение было, естественно, на стороне жертвы, а также существующей власти.

Суд над ее участниками был первым гласным политическим процессом в России. Его широко и подробно освещала пресса. Принципы и методы организации, созданной Нечаевым, были гневно осуждены не только консерваторами, но и большинством сторонников решительных преобразований государства Российского.

В то же время это была, можно сказать, шумная антиреклама революционной деятельности по принципу славы Герострата. Как бы ни осуждали деятельность Нечаева, важно, что ее обсуждали. Да и мнения могли расходиться. Ведь всем было ясно, что правительственные органы стараются всячески опорочить революционеров.

Отметим: до сих пор многие враги революционеров огульно обвиняют их в аморальности, жестокости, терроризме, диктаторских наклонностях, исповедовании принципа «цель оправдывает средства», то есть в нечаевщине. Действительно, среди революционеров встречались подобные личности. Но они составляли абсолютное меньшинство. Тем, кто в этом сомневается, советую познакомиться с биографиями некоторых наиболее знаменитых идеологов русского революционного движения второй половины ХIХ века (глава 6).

Трагический опыт «Народной расправы» свидетельствует, помимо всего прочего, о том, что в обществе (не только российском) наибольшую склонность к террору демонстрируют не народные массы, а более или менее образованное мещанство, горожане, чрезмерно активные политические деятели. Так было, в частности, и во время Великой французской революции.

Прогнозы Нечаева и надежды некоторой части революционной молодежи на восстание народных масс в 1870 году не оправдались. Ничего особенного в этом году не произошло.

Ну а если бы действительно начались крестьянские бунты? Нетрудно догадаться, что и в этом случае члены тайного общества «Народная расправа» ничем не смогли бы помочь восставшему народу, с которым у них не было никаких связей.

«Бесы» революции

«Нечаевское дело» подвигло Ф.М. Достоевского на создание романа «Бесы». О нем следует сказать особо, как о наиболее ярком произведении, направленном против революционеров (тем более с позиций того, кто сам был в их рядах и пострадал за это).

Характерны два эпиграфа к роману. Из Евангелия – о том, как бесы по воле Иисуса из безумца вошли в свиней, которые бросились в озеро и утонули. И из стихотворения «Бесы» А. Пушкина:

Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам…

Сколько их! Куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?

И название романа, и эти эпиграфы вводят в заблуждение. Вольно или невольно читатель настраивается на восприятие революционеров как бесовского отродья или как стада взбесившихся свиней. В действительности произведение Достоевского – не политический памфлет, растянутый на 600 страниц. Под злободневным поверхностным слоем романа обнаруживаются глубокие идейные пласты.

Достоевский Ф.М.

«Нет, – писал по этому поводу религиозный философ Сергий Булгаков, – здесь “Бог с дьяволом борется, а поле битвы – сердца людей”, и потому-то трагедия “Бесы” имеет не только политическое, временное, преходящее значение, но содержит в себе зерно бессмертной жизни, луч немеркнущей истины, как все великие и подлинные трагедии, тоже берущие себе форму из исторически ограниченной среды, в определенной эпохе».

Один из героев романа, раскаявшийся революционер, на вопрос, «для чего было сделано столько убийств, скандалов и мерзостей», ответил, повторяя идеи сторонников Нечаева:

«Для систематического потрясения основ, для систематического разложения общества и всех начал; для того чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу, и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циническое и неверующее, но с бесконечною жаждой какой-нибудь руководящей мысли и самосохранения – вдруг взять в свои руки, подняв знамя бунта и опираясь на целую сеть пятерок, вербовавших и изыскивавших практически все приемы и все слабые места, за которые можно ухватиться».

Но из этого же романа следует, что идеи социализма действительно захватывают некоторых людей до глубины души, ибо в этих идеях и в этих людях есть благородство и правда, стремление к счастью не личному, а всеобщему. Ради этих высоких целей идет молодежь в тайные революционные организации. И эту тягу ни репрессиями, ни увещеваниями не остановишь.

Достоевский в молодости и сам принадлежал к группе, которую власти сочли тайной революционной организацией, приговорив ее участников к смерти. Их вывели на плац и подвергли жестокому духовному истязанию, инсценировав неминуемую казнь и лишь в последний момент отменив ее. И все это совершались над теми, кто ничего не украл, никого не ограбил, убийств не совершал и даже не планировал. Эти люди всего лишь читали и обсуждали запрещенную литературу!

В данном случае, как в ряде других, царское «правосудие» было жестоким и несправедливым. Уже одно то, как оно пыталось искоренить даже более или менее безобидные ростки свободомыслия и политической оппозиции (весьма слабой), свидетельствует против такой власти.

Ведь эти революционеры, включая Федора Михайловича, вовсе не были обуяны бесами! Более того, даже тех, кто организовал террористические акты, включая цареубийство, причислять к нечистым нет никаких оснований. Среди них было немало достойных людей. В том, что они не признавали самодержавия, можно усмотреть заблуждение (с монархических позиций) или роковую ошибку, но только не бесовщину. Они не могли бы сетовать: «Сбились мы, что делать нам?» Напротив, твердо верили в благо своего пути – не для себя, а для многих других людей, для всего общества.

У Достоевского прототипом главного героя романа – Сергея Верховенского – послужил Сергей Нечаев, действительно стремившийся верховодить. Однако Федор Михайлович в своем дневнике написал: «Лицо моего Нечаева, конечно, не похоже на лицо настоящего Нечаева». Да и другие образы революционеров представлены не просто обобщенно или типизированно, а еще и утрированно. В этом проявилась не злая воля автора, а его характер и творческий метод. Как признавался он в письме А.Н. Майкову: «А хуже всего, что натура моя подлая и слишком страстная. Везде-то и во всем я до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил».

Роман «Бесы» в этом отношении не стал исключением. Преувеличений здесь немало, и они относятся главным образом к изображению революционеров, а также изложению их идей. И то, и другое поистине доведено до крайности. Вот как характеризует план тайной организации Верховенский, соглашаясь с идеями члена его кружка Шигалева:

«У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное – равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов… Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями – вот шигалевщина!.. Без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства…»

В данном случае автор романа говорит не от своего имени и даже отчасти не от имени главного героя. Но в любом случае получилась пародия на идею равенства, которая не пользовалась успехом среди реальных революционеров. Ведь речь обычно идет не о поголовном равенстве всех и во всем, что невозможно по самым разным причинам, вплоть до физиологических. В действительности равенство обычно понималось как предоставление более или менее одинаковых возможностей для образования, получения работы и должностей, высказывания своих убеждений и т. п. В царской России такого равенства не было. А в рабстве даже крепостные, между прочим, не были равны.

Вот еще одно высказывание Верховенского, с которым не согласились бы практически все революционеры: «Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве». Но тут же он признается: «Я нигилист, но люблю красоту». И еще: «Я ведь мошенник, а не социалист, ха-ха!»

Вот этих знаменательных оговорок обычно и не замечают, не желают замечать враги революционеров. А они ясно показывают: Верховенский не только по происхождению и образу жизни, но и в идейном отношении не соответствует Нечаеву. Даже принцип «цель оправдывает средства» совершенно чужд Верховенскому, упоенному стремлением к личной власти, но в то же время готовому пресмыкаться перед более сильным: «Вы предводитель, вы солнце, а я ваш червяк…» Ничего подобного Нечаев не говорил даже знаменитому Бакунину, которого сумел очаровать.

Литературный герой фактически совершенно не похож на свой прототип. Хотя есть одно исключение: организационные способности. В этом отношении сходство имеется.

Писатель верно оценил одну особенность руководителя «Народной воли»: подобно Верховенскому он был едва ли не идеальной фигурой для организации тайного революционного общества, нацеленного на разрушение и террор. Судя по высказываниям людей, знавших Нечаева, он был чрезвычайно целеустремлен, смел и остроумен, хитер и подозрителен, обладал сильной волей, верил в себя и свою правоту, не имел душевных привязанностей и материальных ценностей, умел подчинить себе одних и добиваться расположения других. Его недостатки – самоуверенность, презрение к другим, деспотизм, пренебрежение нравственными нормами – были весьма кстати для руководителя секты заговорщиков.

Но есть принципиально важное отличие героя романа от Нечаева. Первый принадлежал к привилегированному сословию, отцом его был историк-гуманист, публицист, западник. Второй, напротив, в детстве и юности пережил немало тягот и унижений, на собственном опыте убедился в вопиющей несправедливости существующего общественного устройства. Нечаев ни в коей мере не заимствовал своих разрушительных убеждений откуда-то извне и уж никак не из теорий Маркса. Он возрос именно на отечественной почве. Можно считать, что это был сорняк или даже ядовитое растение, но нет сомнения, что отражало оно особенности русской действительности, настроения некоторой, пусть и небольшой части русского народа.

По словам литературоведа Н. Будановой, роман «Бесы» задуман «как политический памфлет на современных нечаевых и их „отцов” – либералов-западников 1840-х годов…». Это распространенное мнение требует уточнений. Во-первых, Достоевский писал памфлеты в «Дневнике писателя», и для таких целей вряд ли кто-либо затеет сочинять обширный роман. Писатель проводил, на мой взгляд, литературно-художественное расследование революционного движения в России. И самое главное, либералы-западники вовсе не были духовными отцами нечаевых.

Два основных революционных вождя, выведенных в романе – Верховенский и Ставрогин, – можно сказать, «с жиру бесятся» и, уж во всяком случае, не от голода или оскорбленного и униженного собственного достоинства становятся революционерами. Они подобно Достоевскому в молодости и его товарищам по кружку Петрашевского были дворянами и ориентировались на западные идеи.

Про Нечаева или, скажем, Бакунина этого никак нельзя сказать. Вот что необходимо уяснить.