Летопись Затмения: Чему быть, того не миновать

– Как коротка память мортов на победы и как крепка на поражения. С этой, как ты выразился, бабой, вы совершали такие крупные налеты, о которых и мечтать не смели. Без меня, ваш удел капусту с сельских грядок воровать. – заметила Чернобурка.

– Хех, что рыцарятки-котятки, как раж прошел так уже и мечами махать расхотелось? Зачем вверять наши жизни деревенщинам, коли вы и сами в праве судить нас?

– Во-первых, вы безоружные… – начал Леон, но его тут же перебил разбойник.

– Ну так за чем дело стало? Дай мне меч и решим все один на один, уж лучше так чем в петлю!

– Хватит гундеть! – буркнул Готфрид. – Леон, раз уж я влез, позволь закончить за тебя. Не исключаю, может вас и правда вздернут, а может обойдетесь кнутом и каторжными работами. Пусть решает староста деревни, нам-то что с вами делать? Убивать пленных не пристало рыцарям, а устраивать поединок самодурство, да и не по чести это. Вам больше бы роль свинопасов, да пастухов подошла, а никак не фехтовальщиков. Оборвать жизнь легко, сложнее сохранить ее. Я просто поражаюсь вашей недалекости, вам ведь дают шанс жить, а вы… ну дурачье.

– Да если бы, жить! За убийства, дорога нам в лучшем случае в петлю, а в худшем… – разбойник замолчал, напуганный мыслями о том, как обычно казнили разбойников с большой дороги, доставившим немало хлопот местным сотникам.

Глава II

МЕДВЕЖИЙ ХУТОР

Дальнейший путь обошелся без приключений, если не считать за приключения расплывшуюся в вязкую грязь дорогу и не прекращающийся ливень. Через два часа юные эквилары добрались до Луковок, одной из местных деревень, что расположилась в низине, близь хутора нынче почившего графа. В Луковках жил Зотик, близкий друг детства Леона и Готфрида. Обычный сельский паренек, пути с которым однажды разошлись в силу занятости юных пажей службой и обучением. Зотик был чуть старше своих друзей-рыцарей, на два года и уже нажил троих ребятишек – двух мальчиков и девочку. У въезда в деревню стояла погрязшая в грязи кибитка, запряженная ездовым завром, не отличающимся скоростью, но обладающим запредельной выносливостью. Хозяин кибитки, старик в соломенной шляпе сидел внутри и праздно пережидал ливень, распивая брагу. Он помахал бутылью, приветливо встречая путников и улыбаясь беззубым ртом. Дождь застал его прямо на подъездах к деревне, и старик не стал искушать судьбу, желая отсидеться в своем укрытии.

– Доброго вам дня, халы! – приветливо прокричал старик, когда юноши проезжали мимо и те ответили ему тем же.

Хаты из соснового сруба смотрели на путников теплыми, желтыми глазами окон, побуждая поскорее оказаться внутри. Время близилось к полудню, но из-за пасмурной погоды и сильного ливня, стемнело как вечером. Деревня Луковки была довольно маленькой, дюжина хат и все, не было даже постоялого двора. На юг по тракту расположилась деревня покрупнее, Соловьиная трель или сокращенно – Соловьи. Обычно путники останавливались там, благо в Соловьях имелся постоялый двор и даже подобие сельского рынка. Что до Луковок, то сюда заезжали разве что в гости к родне или заплутавшие путники. Свое имя Луковки получила из-за того, что ее основатели в основном выращивали и любили лиарский лук, сейчас же конечно же это уже было не так.

– Отдыхай, – погладив Грозу, произнес Леон и угостил лошадь яблоком, когда спешился и привязал ее в крытой конюшне подле хаты Зотика.

Готфрид взглянул на плачущую сосну. Так прозвали одинокое дерево посреди поля, на ветвях которого сплясал свой последний танец не один десяток головорезов и еще больше нашли свое мрачное пристанище в земле вокруг нее. Несмотря на наличие позорных столбов, юные эквилары не пожелали заковывать в них пленников, оставляя под дождем и в столь беспомощном состоянии. Вместо этого они крепко привязали их к разным деревьям, так, чтобы пленники не видели друг друга. Листва хоть как-то защищала от дождя, да и позиция была удобнее. Стоять спиной к дереву, это не стоять согнутым в оковах позорного столба. Тут кое-что привлекло внимание Готфрида, нечто нарушающее деревенскую идиллию и просто режущее глаз. Речь шла о белоснежной мраморной статуе, изображающей девушку, сжимающую в кулаках приспущенную до пояса тогу. Как большой поклонник и знаток женских фигур, Готфрид восхитился мастерством скульптора, воссоздавшего или же создавшего сей образ. Девушка стояла на подиуме как живая, рыцарю казалось, что она хочет подставить свое нежное тело дождю, а потому спускает тогу, еще миг и та упадет ей под ноги. Струи воды, стекающие по скульптуре, подчеркивали изумляющую детализацию и внимание к деталям. Увы, эстетическое наслаждение было подпорчено тем, что у статуи оказалась сколота грудь. Неизвестно, от того, что ее так часто лапали или же намерено сломали? Готфрид с досадой цокнул языком, размышляя откуда среди деревенских хат взялось сие чудо? Тут его глаз зацепился за атласную ткань, болтавшуюся на ветру как какая-то драная занавеска на веранде одной из хат.

– Что тут вообще творится? В Луковках поселился какой-то дворянин? – рыцарь указал на трепещущую под натиском ветра, ткань, которой самое место в роскошном особняке, а не подле деревенской хаты.

– Спросим у Зотика, что все это значит, – предложил Леон, пожав плечами.

Друзья направились к двухэтажной хате из сруба, подле которой оставили лошадей. Стучать не пришлось, дверь распахнулась сама, едва не врезав по носу гостям. Своих давних друзей радушно встречал тот еще гигант. Рыжеволосый, на две головы выше Леона и Готфрида, с широкими как распущенные паруса плечами и ручищами крепкими и длинными как мачты. Скажи рыжеволосый мужчина, что может колоть ими дрова, удивления это бы не вызвало. На его фоне, оба рыцаря выглядели мальчишками, которым едва ли исполнилось десять лет. Голос гремел под стать фигуре – зычный и властный. Не мудрено, что такой здоровый и сильный мужчина управлялся со всем тем хозяйством, что имела его семья.

– Вот эт дела-делишки! Эт кто же к нам пожаловал? Неужто Леон и Готфрид, два брата разной крови, но единой души. – Широко и простодушно улыбаясь во весь рот, поприветствовал юношей Зотик, обняв обоих и прижав к себе так, что им стало тяжело дышать. – А ну заходи скорее! Сейчас обсохните как следует! Голодные с дороги ведь небось, а?

– Ты сейчас нас задушишь! – возмутился Готфрид, пытаясь снять с себя ручищу Зотика, а тот лишь громогласно расхохотался и отпустил друзей, похожих сейчас на промокших птиц: волосы липли к лицу, плащи болтались как тряпки, утратив всякий намек на былую изысканность.

– Рады тебя видеть, Зотик, – заходя в дом, произнес Леон.

– Проездом али дело какое завело к нам?

– Обижаешь! Мы к тебе в гости дубина приехали. Не дрыгнуть же на тракте под проливным дождем, когда можно взглянуть, не вырос ли ты настолько, что макушкой бревна в потолке считаешь. – добродушно заметил Готфрид и выжав свой плащ на крыльце как тряпку и зашел внутрь, закрывая за собой дверь.

– Мы теперь странствующие рыцари, Зотик. Сегодня наш первый день в роли эквиларов. – поделился Леон, улыбаясь как ребенок, получивший в подарок заветную игрушку.

Зотик снова расхохотался, вперив руки в бока.

– Ну-кась хлопцы напомните мне, чем это экилары у нас занимаются?

– Эквилары, – поправил Леон и продолжил, – прежде всего это рыцари, но рыцари странствующие, Зотик, не входящие в регулярную армию и покуда не принесшие присягу или не вступившие в какой-либо орден, свободные и не стесненные в своих странствиях. В общем, куда хочу, туда иду, делаю себе имя делами и словами, примерно так.

– Напридумывали слов, будто тех, что есть им мало! Одно я скажу вам, друзья – это подходящий повод отметить, верно говорю?! Арина! Поди сюда! Накрывай скорее стол, смотри какие гости пожаловали! Не абы кто, а рыцари, сейчас я вам своих бабенок покажу, как хороши-то, мое загляденье! Как теперь к вам обращаться, уважаемые, кий Леон и кий Готфрид или халы?

– Правильно говорить «кай», но прошу мой друг, опустим эти формальности, – поправил друга Леон и улыбнулся, вспоминая, что сколько он помнил Зотика, его всегда приходилось поправлять. Тот родился в простой крестьянской семье и не получал образования в привычном смысле этого слова. Его отец учил его рыбачить, охотится, строить лодки и дом, а также ухаживать за землей, урожаем и скотом, в общем всему, что умел сам. В свое время, Леон и Готфрид самостоятельно кое-как научили друга читать.

– И то верно! Какие вы мы мне каи или кии!? Вы ж мои лев и ворон, а я медведь! Не запамятовали еще, как мы друг друга в детстве звали, а? Кабы знал, что заедете, подготовился как следует!

– Год не видались, верно ведь говорю?

Готфрид кивнул.

– Ну как, ждут вас дома женушки-красавицы, заплетая косы у окна?

– Пока не до этого, – скромно ответил Леон, а Готфрид пожал плечами.

– С тобой-то все понятно! – расхохотался Зотик, посмотрев на Готфрида. – Скорее я в эти ваши рыцари и кай-килары подамся, чем наш вороненок гнездо совьет, да воронятами обзаведется!

Голос Зотика заглушал не просто шум дождя снаружи, но и гром тоже. Белокурая девушка с косой до самого пояса, скромно поприветствовала гостей поклоном и гостеприимной улыбкой. Поздоровалась с гостями и ее младшая сестра Анна, поспешившая затем на помощь Арине с ее застольными хлопотами.

– Так, надо вас переодеть, а то с вас льет так, что в пору за лодкой бежать, а лодки-то как раз сейчас у меня и нет! Прохудилась зараза…

– Боюсь твоя одежка будет сидеть на нас как тога на сильных мира сего из королевской столицы, – величаво и пафосно.

– Леон, наверное, будет не против, ему белое к лицу! – рассмеялся Зотик.

Здоровяк источал гостеприимное дружелюбие и радость. Его можно было описать как человека, который умеет радоваться любым мелочам и не хмуриться по пустякам.

– Ладно-ладно, шучу я! Подыщу что-нибудь из старой одежки, что для сынов на вырост оставлял. – Зотик хлопнул по спинам обоих рыцарей, от чего те чуть не споткнулись на месте и был таков.

Женщины накрывали на стол, а между тем показались и дети. Арина вышла за Зотика в тринадцать, тому тогда было четырнадцать. За шесть лет их пара успела разродиться тремя детьми. Старшей было пять, белокурая девочка, точь-в-точь как мать. Среднему мальцу исполнилось три с половиной, а самому маленькому, год. Парнишки пошли в отца и у них на голове плясали такие же кучерявые языки рыжего пламени, а щеки сияли веснушками. Пошебуршав в соседней комнате, Зотик принес сухую одежду и рушники, а через некоторое время, все семейство с гостями собралось за столом. Леон и Готфрид выглядели крайне забавно, сменив доспехи и расшитые гербами их домов одежды на свободные рубахи до колен и льняные штаны. Ну прямо деревенские красавчики. За пределами стола остался лишь годовалый сын Зотика, мирно сопящий в своей кроватке. Средненький, названный Петром, все таращил глаза на мечи рыцарей и величайшей радостью для него стало то, что ему разрешили их даже разочек потрогать. Анна скромно тупила глазки, постреливая взглядом на статных рыцарей. Девице уже четырнадцать, а достойный жених еще не сыскался. Старшая дочь, Яра заворожено смотрела на гостей, в Луковицах редко происходит что-то необычное, поэтому любые перемены вызывали живой интерес. Но с еще большим энтузиазмом она стала смотреть на миску с вареньем из шишек, которую к столу принесла ее мать. Помимо этого, хозяйка угощала рыцарей жареными цыплятами, сытой и варениками, румяным караваем хлеба, а Зотик, поставил на стол горячий самовар, заваривая гостям травяной чай.

– Я вас еще на подъездах к деревне приметил. Все равно льет как из ведра, делать нечего, сидел пялился в окно. Кого эт вы там повязали? – дав друзьям перекусить, поинтересовался Зотик.

– Разбойников, негодяи на тракте орудовали, воз столяров и плотников ограбили. – рассказал Леон.

– Людей тронули?

– Увы, убили.

– Пятерых мы положили на месте, оставшихся четверых пленили и привезли в ближайшую деревню, то есть к вам, на суд старосты.

– Да какой там суд душегубам! – Зотик вдарил по столу кулаком, от чего вся посуда звякнула, Арина вовремя подхватила самовар за ручки, чтобы тот не опрокинулся. – Сейчас петли скрутим и на сук сосенки нашей их отправим! Почему вы их сами не отправили на суд Божий?

– Они сдались и сложили оружие. Нападать на безоружных – значит самим уподобиться разбойникам. Если их ждет казнь, пусть так, но все должно быть по закону. – ответил Леон.

– А может их к делу пристроить? Бабенку хотя бы, как-то не по-людски это, женщину вешать.

– Барышню, Готфрид, барышню, – поправил Леон.

– Чего это ты мой друг, ранее Зотика не поправил с этим словом?