Назад в СССР

– Да вроде позавтракали…

– Тогда снимай рубашку, я же обещала погладить.

Я снял рубашку и отдал Лене, а сам скромно присел на стуле. Она включила утюг, постелила на стол тонкое одеяло, и неторопливо разглаживала складки на моей рубашке.

Сидя сзади, я наблюдал за ее красивой, точеной фигурой. Сквозь Ленины белые шорты просвечивалась тонкая полоска трусиков. Меня бросило в жар. Как же мне хотелось подойти сзади и обнять ее, прижать к себе, впиться губами в ее сочные и манящие губы…

– Слушай, Володя, а ты почему не на трудовом десанте ? Сегодня же наш отряд дежурит по столовой.

– Так я отпросился. Сказал по важному делу…

– Хитрый какой… – улыбнулась Лена и протянула наглаженную рубашку, ткань была еще горячей после утюга, – Володя, а ты смог бы, ради своей пионервожатой, совершить настоящий подвиг?

– Смог бы, – серьезно сказал я.

– Тут недалеко клубничное поле есть. Прямо за сосновым бором…

– Да видел я, когда мы еще сюда ехали.

– Может сходишь завтра рано утром, наберешь для меня немного клубники… – Лена посмотрела на меня своими ясными, голубыми глазами, – а я тебя поцелую за это…

Я кивнул.

– Только будь очень осторожен. Там сторожа с собаками…

Надев рубашку, я быстро направился к ребятам, понимая, что находясь рядом с Леной, просто безвольно тону в омуте ее бездонных голубых глаз…

Мои товарищи убирали территорию возле столовой: собирали сосновые шишки, которые падали по всей территории пионерлагеря, пропалывали тяпками подросшую траву, и мели метелками мелкий мусор вдоль бордюров.

– Вовка…– отозвал меня в сторону Яшка. – После обеда девчат поведут в летний душ.

– И что?

– Пойдешь с нами за бабами подсекать?

– Не, не пойду. – я серьезно посмотрел на товарища. – Яшка, ты же с поваром вроде подружился?

– Ну да…

– Можешь в столовой небольшое ведерко на время взять?

– А тебе зачем?

– Я Лене пообещал клубники на поле набрать.

– Вот дурачок. Ты что, втюрился в нее, что ли?

– А это не твое дело…– нахмурился я.

– Погоди. Я сейчас…

Яшка ушел и через пару минут вернулся с небольшим пластмассовым ведерком.

– Давай, неси в корпус, пока никто не заметил…

Я отнес ведерко в комнату и спрятал в шкафу.

Как только вышел из корпуса, меня окликнул Борис:

– Соколов, иди-ка сюда. Слушай, ты рисуешь хорошо?

– А что нужно нарисовать?

– Стенгазету помочь оформить. Пойдем-ка в Штаб.

Когда мы пришли в просторную комнату, где творили свои художества творческие личности со всех отрядов, Борис развернул на столе огромный лист ватмана и достал из шкафчика краски и кисточки.

– Вверху напишешь название: «Соколы Ильича». Посреди листа нарисуешь пионерский костер. Слева от костра изобразишь горниста, а справа барабанщика. Статьи я уже потом сам напишу. Все понятно?

Я кивнул и поинтересовался:

– Борис, а почему у тебя на руке татуировка « Алекс»?

Он широко улыбнулся, показав крупные желтые зубы заядлого курильщика.

– Это произошло, когда я еще в армии служил. За месяц до дембеля в нашу роту молодых привезли. Один парнишка был хорошим художником и наколки классные делал, – Борис закатал рукав футболки, показав на правом плече красивую татуировку взлетающей ракеты с огненным хвостом, и синие буквы: « РВСН». – Однажды мы бухнули, а паренька попросили наколоть на руках наши имена. Не надо было тогда этому горе-художнику наливать спиртягу… Короче, этот мудила, когда колол, перепутал наши имена. Лехе наколол «Борис», а мне – «Алекс»… Сначала мы хотели порвать этого придурка на британский флаг, а потом решили, что это даже к лучшему. Ну… как память об армейском друге. Теперь мы с однополчанином Лехой как встречаемся, с улыбкой вспоминаем тот случай. Ладно, ты пока рисуй, я через часок подойду…

Я рисовал стенгазету, а сам думал о Лене. И вдруг понял, что она мне очень сильно нравится. Возможно, я даже влюбился в нее. Я с удивлением ощущал, что мое сердце начинало биться быстрее, стоило мне только подумать о девушке. Молодая, симпатичная пионервожатая нравилась не только мне, а всем пацанам в пионерлагере. От нее сходили с ума наш весельчак Борис, мрачный физрук Юра, и болтун-завхоз Алексеевич… Да что там, даже начальник лагеря, Валентин Петрович, украдкой посматривал ей вслед, цокая язычком и вытирая липкий пот со своей лысины.

Ну и что с того, что она старше меня, ведь настоящая любовь не знает границ, тем более возрастных. Мама тоже старше отца на два года и ничего… Пожалуй, мне нужно признаться Лене в своих чувствах, а там пусть она сама выбирает – или я, или этот матрос-балтиец…

Мне вдруг вспомнился огромный желтый плакат, висевший в школе, у кабинета начальной военной подготовки: маленький и тщедушный юноша входит в военкомат, а через два года выходит из него статным усатым мужчиной с широченными плечами, и надпись внизу: « Только армия сделает из мальчика – настоящего мужчину».

Я сидел, склонившись над стенгазетой, и думал о Леночке. Может быть это и есть настоящая любовь, если все время думаешь о человеке и хочешь, чтобы он постоянно, каждую минуту, был рядом? Хочешь видеть ее манящую улыбку, блеск ее красивых глаз, обнимать и ласкать ее трепетное, нежное и такое упругое тело…

– Соколов!

Я вздрогнул и оглянулся: сзади стоял разъяренный Борис.

– Хреновый из тебя художник! Совсем не то рисуешь!

Взглянув на плакат, я увидел, что на нем, прямо посередине, нарисовано большое красное сердечко…

– Иди к столовке, там «газон» с капустой приехал. Поможешь разгрузить…– пробурчал Борис,– не любишь интеллектуальный труд –занимайся физическим…

На следующий день, рано утром, я решил сбегать на поле, за клубникой. Наш корпус располагался всего в тридцати метрах от забора. А напрямую, через сосновый бор, до поля примерно пять минут ходьбы.

Все прошло успешно. Я незаметно покинул территорию лагеря, набрал с краю поля полное ведерко крупной и сочной клубники. А когда уже хотел возвращаться назад, услышал неподалеку громкий собачий лай. Огромный и разъяренный пес бежал прямо на меня, готовясь к прыжку.