Тридцать один. Часть I. Ученик

Мир притягивал нас, и меня как баржу, волочили вверх по течению.

Чем ближе мы подходили, тем сильнее сверкала ультрамариновая сфера. Тьма закрыла другие миры. Они потускнели и растворились в черноте.

Сапфировое свечение наплывало. Облака уже не брызгались дождём, побледнели и растаяли в глубокой голубизне. Остатки белёсых шлейфов больше не перегораживали наш путь. Именно наш, потому что тьма поредела настолько, что я увидел Оливье и архивариуса.

Они держались за верёвку, устремив нахмуренные, с заострившимися чертами, лица на хрустальный шар. Карабкались, перебирая ногами и отталкиваясь от пустоты. Судя по пыхтению, ползти к самому яркому миру тяжело.

Сверкающий овал приблизился. Я смотрел из-за спины Оливье. Он протянул руку и под его пальцами, голубой посинел. Появилось тёмное пятно, похожее на ручку. Дядя ухватился за неё, потянул и открыл сотканную из светящихся бирюзовых нитей дверь. Она вибрировала и мигала в такт собственным подёргиваниям. Из проёма выбились заросли травы, а налитые соком стебли перегораживали проход.

Оливье набрал воздуха и дунул. Трава закачалась, и за ней, через десяток шагов, открылась заросшая одуванчиками поляна. Они уже сменили жёлтую шапку на белую и готовились к путешествиям. От малейшего дуновения ветра семена разлетались вокруг.

– Кощея мне на праздник урожая! – выругался Оливье. – Этого только не хватало!

– Что-то пошло не так? – взволнованно произнёс архивариус.

– Это мир фей, грёбаный Фейри Хаус!

– «Не так страшно», как сказал бы пыточных дел мастер, – пожал плечами Мровкуб.

– Помощи от них, как от пьяного боцмана, а по-другому нам не выбраться!

– Как говорил врачеватель из Вишнустана: «Хочешь жить, помогай себе сам».

– Сам? Сам! Нас должны тянуть оттуда, – обронил дядя, уставившись на поляну.

Я не понимал, что он рассматривает в траве, пока не заметил движение. Ветер качнул длинные стебли одуванчиков. Одна пушистая белоголовая семянка оторвалась от ложа и теперь парила. Её хохолок изгибался, словно она отталкивалась от воздуха. Под пушистым куполом летела крошечная фея. Она отчаянно работала крыльями, разворачивая семянку в нужную сторону.

– Какая махонькая! – воскликнул я.

Оливье вздохнул.

– Угораздило же, – протянул он. – Попасть прямо в ясли.

– Как нас должны тянуть? – уточнил архивариус.

– Кого как, – промычал дядя. – Кого за поводок, кого за бороду!

– Как сказал цирковой клоун, подыхая с голоду и давя на красный нос: «Ирония делает жизнь лучше», – согласился Мровкуб.

– Точно, – согласился Оливье. – Давай, крысеныш, освобождайся быстрее.

– Отвязываться? – испуганно переспросил я.

– Живо! – повысил голос дядя.

Я распутывал узел, а пальцы дрожали, отказываясь повиноваться. Зачем мне отвязываться, неужели нельзя без этого. Я не хочу остаться здесь.

– Да не мандражируй, отчалишь первым!

– Вперёд ногами! – подбодрил Евлампий.

Я злобно зыркнул на голема. Уж пожелает, так пожелает.

Справившись с верёвкой, я вопросительно посмотрел на дядю. Вместо ответа он протянул руку.

– Хватай за левую! – скомандовал он, обращаясь к архивариусу. – А ты ногами отталкивайся! – добавил он, повернувшись ко мне.

Я попытался. Получалось не очень.

– Что ты лягаешься, как минотавриха нецелованная! – вскипел Оливье. – Отталкивайся, говорю, будто плывешь!

Я старался. Распластавшись между дядей и архивариусом, я дёргал ногами, пытаясь никого не задеть.

Мне удалось. Один раз. Второй.

– Отдать концы! – крикнул дядя.

Они резко рванули за руки, и я полетел в открытую учителем дверь. Хоть Оливье орал, чтобы не шевелился, тело само, на инстинктах, изогнулось, и я, растопырившись, ударился об дверь и плашмя упал в проём. Не пролетел, а застрял в прозрачной липкой жиже, загораживающей Фейри Хаус.

– Не пускает! – пожаловался я, пытаясь отлепиться от склизкого заслона в проходе.

– Ты муха, – философски заметил Евлампий. – Застрял в паутине, и чем сильнее дёргаешься, тем быстрее прибежит паук!

Я мгновенно застыл.

– Наживка сдохла? – взревел дядя.

– Нет! – ответил я.

– Крысёныш! Шевели плавниками, привлекай внимание, просунь руку.

– А паук?

– Какой паук? Якорь тебе в заливное! Пихай руку!

– Не могу.

Меня схватили за лодыжку. Я взвизгнул и лягнулся свободной ногой.

– Юноша, осторожнее. Как говорил Благоградский палач перед виселицей: «Я всего лишь пытаюсь закрепить веревку».

Я перестал болтать ногой. Уж кто-кто, а архивариус меня не пугал.

– Толкай правую руку, – распорядился Оливье у самого уха и надавил на плечо.

Сначала, сквозь липкую завесу, упираясь и пружиня, прошёл палец. Проталкивая его, я так взмок, что уже готов был отказаться от нашей затеи и поселиться в Междумирье. А что тихо, спокойно! Когда следом за пальцем всё-таки протиснулась ладонь, я уже шипел от усталости. А дальше, сколько мы не пёрли, как не напрягали остатки сил, рука не лезла, словно путь преграждала невидимая стена.

– Ладно. Так сойдет, – сдался дядя.