– Пусть несправедливо! Зато честно! – благосклонно заметил голем.
– Что же делать? – расстроился я.
Впервые отец собирался посвятить меня в тайну. Раньше, мне предлагали погулять, а теперь всё портит проклятый голем. Почему такая невезуха?
– Возвращайся к Оливье, забери письмо и прочти.
– Я не опущусь до подсматривания, – заверил Евлампий.
– Ясно, – опечалился я.
Лезть на корабль вовсе не хотелось.
– К сожалению, – глядя на мой кислый вид, подтвердил отец. – Нам не всегда приходиться делать то, что хочется.
Я угрюмо кивнул. С детства слышу. Это делай, то не делай. Так надо, так нет.
– Полностью согласен, – опять встрял голем. – Долг – прежде всего!
– Не делай долгов, и всё будет в порядке! – пошутил отец.
Голем задохнулся от возмущения.
– Надеюсь, это юмор! – прошипел он.
В трапезной перепалке не дали разгореться оборотни. Меня приветствовали старые знакомые. Нарочно хлопали именно по тому плечу, на котором сидел голем, и весело ржали, когда он уворачивался от их рук.
Я присел за длинный стол, на котором дымилась мясная похлебка, но отец покачал головой.
– Нам не сюда, – улыбнулся он.
– Только не это, – запротестовал я. – Почему нельзя без церемоний обойтись?
– Это не церемония. Это традиция, – возразил отец.
– Это глупо, не хочу.
– Не говори ерунду. Это весело.
Мы обогнули стол и вышли на задний двор. Посреди песчаной площадки, обросшей вдоль отвесных скал густыми кустами, крутился сплетенный из прутьев шар.
– Что это? – заинтересовался Евлампий.
– Камера пыток, – ответил я.
– Да перестань ты, – захохотал отец.
За нашими спинами уже собирались оборотни. Конечно, кто же откажется от такого зрелища.
К шару подошёл стражник и открыл неприметную дверцу. Я вздохнул.
– Давай, на этот раз получится, – подбодрил глава совета.
Пришлось лезть в шар. Не кидаться же в позорное бегство?
– Зачем туда забираться? – тараторил голем.
– Сейчас увидишь, – вздохнул я, оглядываясь.
За мной в шар втолкнули свинью, и дверца захлопнулась.
– Удачи! Порви её! Грозный оборотень! – закричали зрители, а шар закрутился.
Пришлось перебирать ногами, и не мне одному. Визжащая свинья тоже припустила, чтобы не упасть.
– Мы должны её съесть? – испугался голем.
На его невыразительной каменной роже впервые отразилось подобие страха, нос съехал к расширившимся глазам, а рот аж перекосило. Я не сдержался. Он ведь не дал поворковать с Оксаной под луной, имею право на маленькую, безобидную месть. Если не проучу, буду жалеть всю оставшуюся жизнь.
– Да. Ловим и жрём! Целиком, с копытами, иначе не выпустят! – прикололся я.
– Варварство! Отвратительно! – заверещал Евлампий. – Я этого так не оставлю! В имперском суде обо всём узнают.
– Ещё бы, – согласился я. – А пока за ногу хватай!
Шар крутился быстро, и все силы уходили на то, чтобы не свалиться.
– С ума сошёл? – запаниковал Евлампий. – Как я могу её схватить?
Нас понесло на зрителей, и оборотни, довольно гогоча оттолкнули шар к центру площадки. Тряхнуло так, что пришлось вцепиться в прутья. Свинья с визгом завалилась на бок. Мы вертелись через себя, качались вправо-влево, и кувыркались, как шишига в начале весны.
Зрители ревели, предвкушая самое занятное.
– Безумие! – причитал голем, болтаясь на цепочке.
Я вжался в прутья, а свинье не повезло. Ей хвататься нечем и не за что. Её болтало и волочило по шару, сбивая истошный визг.
– Буду жаловаться! – не сдавался Евлампий.
Я силился не закрывать глаза и таращиться в одну точку, но всё равно мутило.
– Последний обо всём узнает! Тринадцатый Тёмный Объединенный мир объявит вам войну! – в отчаянии пугал голем.
Я не разевал рот, пока шар не остановился. А когда открылась дверца и свинья с отчаянным воплем выскочила наружу, вывалился за ней.
Голова кружилась. Ноги не слушались, причем не только у меня. Судя по шатанью и подламыванию копыт, свинья чувствовала себя не лучше.
– Великая охота! – заорал отец и махнул рукой.