Зона затопления (сборник)

Акулов недоуменно уставился на жену. Кажется, она впервые позволила себе так вот кричать, так решительно с ним не соглашаться… Акулов был здоровый пятидесятилетний мужик, давно жил своим хозяйством, охотой, рыбалкой. Продавал то, что добывал, откармливал в стайках, и деньги на жизнь всегда были. Жена с сыновьями помогали, все делали эти годы одно дело размеренно и дружно, и вот жена взбунтовалась. Тем более – в чужом доме.

– Выпала возможность пожить как людям, а он – заимка! Тут Минусинск предлагают, Сосновоборск… Абакан, люди говорят, какой хороший город стал…

– И что тебе этот город? – не повышая голоса, но угрожающе сгущая бас, спросил Акулов. – Задыхаться там?

– Буду жить нормально. Хоть на унитазе посижу.

– Нет, надо, конечно, в город, – неожиданно для Витальки поддержал его отец. – Квартира, всё… Только настоять, чтобы не так вот – всех в одну…

– А Катерину с Никитой как? – вспомнила мать, оглянулась на них, державшихся за руки, будто им сегодня же разлучаться навек, и заплакала. – Как не по-людски-то все!..

Никита и Катя почти два года прожили в пристройке, сами по себе, привыкли к независимости, а тут опять оказались детьми, прилепленными к родителям: Никите полагались метры вместе с его родителями, Кате – с ее…

– Ехать надо, добиваться, чтоб пересматривали, – сквозь плач говорила мать и была сейчас такой старой и жалкой, что у Витальки защипало пальцы.

Он поглядывал на братьев, крупных, женатых мужиков, на их жен, корпусны?х, рожалых. Но сейчас все они тоже, как Никита и Катя, выглядели, будто маленькие перепуганные дети – всех испугала перспектива оказаться в тесном пространстве квартиры вместе, возле одной плиты, с одним туалетом, одной стиральной машинкой. Племянники сидели рядком, натутуршившись; они напоминали вынутых из норы полумесячных волчат… Все собравшиеся, от почти стариков-родителей до этих пятилетних-семилетних ребятишек, крепкие, здоровые, знающие, как жить здесь, в деревне, были теперь растеряны, бессильны, прибиты. И Витальке хотелось рвануть в город и там жестко, лаконично всё объяснить тем, кто руководит переселением… И вот он возвращается с пачкой ордеров на жилье. Отдельная квартира своим родителям, отдельная – родителям Никиты, и семьям братьев – отдельные, и Сане с невестой – тоже. Нормальные квартиры – по две, по три комнаты. Даже тем, у кого детей пока нет. Но будут ведь…

Приехал Андрей, сын Масляковых.

– Ну чего тут у вас? – спросил не то чтобы с пренебрежением, но так, как спрашивает богатырь у бьющихся над плёвым, с его точки зрения, делом лилипутов.

Юрия этот его тон задел и в то же время обнадежил. Может, действительно сейчас Андрей возьмет и раскидает, словно кучу гнилушек, проблемы.

Вслед за бывшей женой и сыном поднялся в избу, сел к столу.

– А вы вместе опять? – удивился и обрадовался Андрей. – Молодцы-ы…

– Погоди, – Юрий поморщился от этого «молодцы-ы», – тут такое дело, что мозги можно вывихнуть.

– Сынок, чай попьешь? Поешь? – жалобно спрашивала Татьяна.

– Ну, чай… На работе еще надо успеть показаться. – Сын уселся, оглядел просторную кухню. – Что, сносят нашу деревеньку… Нас пытались вербовать на зачистку, но местные отказались…

– Позавчера собрание было, опрашивали, кто куда поехал бы… Списки у них, кому какое жилье положено… И нам, – Татьяна кашлянула, глотая слезы, – нам на троих вот две комнаты. Мы говорим: сын взрослый…

– Да я… – перебил было Андрей, но Татьяна не дала:

– Сын взрослый у нас, и мы сами в разводе уж столько. Все трое отдельно, адрес только один.

– Они говорят, – вступил Юрий, – по закону – правильно. С одного адреса – в одну квартиру. А у людей тут сплошь и рядом – по одному адресу десять человек. Вот Синицыны…

– Да что нам Синицыны! – всплеснула руками Татьяна. – Нам о себе думать надо. Нам-то как?

– Ну, может, это знак судьбы, – улыбнулся Андрей.

– Что – знак судьбы?

– Чтобы вас свести. Ведь это ж смешно уже, правда, – в одной ограде столько лет, а живете, как эти…

– Живем и живем, – голос Татьяны моментом стал сухим и твердым, – и кому какое дело. Не жалуемся. А если нас в одну клетку… Ты представь только, как мы там втроем!

– Я и хотел сказать: я как снимал, так и буду снимать пока. Тем более я с девушкой сейчас. Может, и серьезно получится…

– Это с той, с Дашей?

– Нет, другая… Потом познакомлю.

– А это, слышь, – вспомнил Юрий, – мы комиссии сказали, что ты на очереди стоишь, как солдат…

– Участник боевых действий, – поправила Татьяна, будто это уточнение было важно сейчас.

– Ну да… И они сказали, что первоочередной становится очередь по переселению.

– Мы возмутились с… с отцом… Только им это…

Андрей хотел что-то ответить, но передумал. Покривился, как от боли, потер ладонью подбородок.

Щелкнул электрический чайник, и Татьяна тяжело поднялась, налила чашку чая. Потом, подумав, налила еще две. Поставила на обеденный стол. Достала из буфета печенье, сахар. Постояла над столом, как бы вспоминая о чем-то, села.

– Ла-адно, – выдохнул сын протяжно, с угрозой кому-то. – Ладно, таких, как я, у нас много, мы им устроим, если действительно… Главное – пока никаких бумаг не подписывать. На своем стоять. Пускай решают.

– Подписывать не будем, ясное дело, – отозвался Юрий. – Насильно нас вряд ли станут – другое время… Хотя и три квартиры вряд ли дадут.

– А если и дадут, – заговорила Татьяна, – то по одной комнате, где и не развернешься. А тебе, – обратилась к сыну, – свою жизнь устраивать надо. Тридцать два года, а все так – один по съемным углам…

– Ну, не по углам, и не один.

– Да это тебе кажется. А скажут, чтоб освободил до конца недели, и другую снять не получится. И что? Вот тебе и углы… Свое жилье надо, свое! И семью. Детей. – И, разойдясь, Татьяна стала планировать, как устроить жизнь сына, да и свою на новом месте: – Может, дом перевезти? Об этом на собрании не было разговора, но ведь можно, наверно… Всем бы места хватило.

– Как его перевезешь? – пробормотал Юрий. – Сруб разве только… Как это все разбирать, раскатывать… штукатурка, ба?лки… И кто нам землю даст?

– Дадут, – убежденно сказала Татьяна. – Заявление написать, потребовать. Такие хоромы – три комнаты жилых, кухня вот, двое сеней… их тоже теплыми сделать можно… Или, – нашла другой вариант, – доплатить за комнату. У меня семьдесят тысяч лежит. У отца тоже, наверно, что есть.

– Тридцать с чем-то, – поспешно, чтобы не по-думали, что жалеет денег для дела, объявил Юрий.

– Вот! И у тебя, сынок, найдется.

Андрей усмехнулся:

– Да это не деньги. Надо хотя бы полмиллиона. Или кредит брать.

– Нет, без кредита. Я столько случаев слышала…

– Кредит тоже под что-то дают, – продолжал сын, – просто так не выложат деньги. А может, все-таки… – Он глянул на мать, на отца. – Может, сойдетесь? Ведь легче же вместе…

Юрий, до того глядевший в пол и лишь изредка поднимавший глаза на говоривших, затяжно посмотрел на Татьяну. И она показалась ему сейчас – именно после слов Андрея – помолодевшей, симпатичной, близкой. Захотелось, как раньше, подойти, сжать ее плечи, притянуть к себе… Те обидные слова, что говорила она ему много лет назад, что кололи, не давали покоя, теперь забылись, вернее – потускнели, потеряли смысл… «Почему, действительно, не быть вместе? Ведь по-настоящему же никогда не расходились, всё рядом. И будем рядом, хоть и переедем отсюда… Сын у нас…» И он сказал:

– Я, в принципе, не против.