Постовой

– Извини, Таня, но нет, ничего не будет. Прощай.

Я шел по узкой тропинке, чувствуя спиной ее полный обиды взгляд, взгляд человека, который, пока во всяком случае, ничего плохого мне не сделал. Но это был только вопрос времени. Чтобы продолжать радоваться этой жизни, мне не надо было иметь ничего общего с этой юной, по-своему очаровательной, но не моей девушкой.

Глава третья. Второй раз в ту же реку

Февраль одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года

– Товарищи кандидаты. Объясняю вам еще раз – ответить на две тысячи вопросов за отведенные три часа вполне реально. Трудности возникают у тех кандидатов, что начинают излишне умствовать. Если вопрос звучит – болит ли у вас иногда голова, вы должны поставить галочку в ответе «да», потому что у любого нормального человека хоть раз в жизни голова должна была болеть. А иначе, если у вас никогда голова не болела, вам место в скорбном доме, у вас какие-то проблемы со здоровьем. Понятно? Еще вопросы есть? Вопросов нет. Значит, приступаем. Время пошло. – Доктор в халате, наброшенном поверх военной формы внутренних войск, уселся за стол, и бросив выразительный взгляд на стоящие перед ним часы, уткнулся в какую-то книжку, а мы, два десятка кандидатов на поступление на службу в органы внутренних дел, уткнулись в толстые вопросники – времени для их заполнения было достаточно, но только если его не терять попусту.

Это был последний этап медкомиссии, легендарные две тысячи вопросов, на которые надо было отвечать не задумываясь, почти в автоматическом режиме, понимая смысл каждого вопроса буквально. Остальных врачей я прошел легко, тряся военным билетом с отметкой, что еще месяц назад другая, не менее уважаемая государственная структура – Министерство обороны, считала меня абсолютно здоровым. Вербовщика МВД я встретил в военкомате, становясь на воинский учет по причине увольнения со срочной службы. Я сидел напротив молодой женщины в обтягивающем ее упругие формы сером кителе и внимал, какая сказочная жизнь наступит у меня, как только я соглашусь вновь надеть форму. Достойная зарплата, от тридцати дней отпуска уже в первый год, не считая дороги к месту отдыха, бесплатный проезд на любом транспорте, кроме такси. И это если не брать во внимание ведомственные санатории-профилактории, которые ждут меня для поправки моего здоровья. А пенсия в сорок пять лет? Разве это не мечта для любого нормального человека? Ты еще относительно молод, а уже можешь ни о чем не беспокоиться, ежемесячное содержание государство будет выплачивать до конца жизни. Вдобавок форма, обувь, шапка с кокардой, спецучет в военкомате и никаких военных сборов… Все удовольствия и радости жизни ждали меня, оставалось только сказать «да».

Дама-майор очень старалась, расписывая мне предстоящие радости жизни. В последние годы, с началом «гласности», популярность службы в милиции упала значительно. Журналисты «делали имя» на скандалах, и милиция стала лакомой мишенью. К грехам тридцать седьмого года прибавили «разоблачения» нынешних недостатков в работе, и образы «рыцарей без страха и упрека», типа телевизионных «Знатоков», очень быстро померкли. Соответственно, количество желающих служить в «органах» также быстро сократилось.

– Скажите, а какие у вас вакансии открыты?

Да, рота ППС – это не рота мушкетеров короля. ГАИ свободных вакансий почему-то не имела, ОБХСС тоже был полностью укомплектован. Уголовный розыск и следствие были готовы принять меня в свои ряды, но чуть попозже, года через три, когда мой законченный первый курс юридического института превратится хотя бы в третий-четвертый. Я смотрел в преисполненные надеждой серые глаза милицейского кадровика и размышлял. Опять ступить в ту же реку, с очень топким и невидимым дном, когда ты не знаешь, что ждет тебя даже за ближайшим углом? Крутиться как белка в колесе? Идти по узкой и извилистой дорожке, на которой каждый последующий шаг может стать фатальным, или вернуться слесарем на завод? Пойти водителем на автобазу? Влиться в зарождающийся бизнес? Перед моими глазами встали мои знакомые – мелкие оптовики, потерявшие к сорока годам здоровье, а то и жизнь в лихолетье 90-х. Я вспомнил толпу работников обанкроченного завода, через несколько лет перекрывавших Транссиб напротив дома родителей, тысячи мелких торговцев, в два часа ночи начинавших торговлю в металлических контейнерах на «барахолке», в любую погоду, в любом состоянии. Это сейчас они технологи на военных заводах и младшие научные сотрудники НИИ, а через несколько лет начнется… Во всяком случае, я знаю, что я буду делать в это страшное время. Я поднял глаза на собеседницу и кивнул. Ее, ставшие на мгновение вертикальными, как у змеи, зрачки полыхнули мефистофельским огнем, она протянула мне пергамент и хрипло каркнула:

– Подписывай заявление!

– Кровью? – пискнул я.

Мне молча кинули дешевую авторучку. Но особой разницы не было. Подписав бумагу, я уже вступил в армию тьмы.

Глава четвертая. Добрые соседи – верные друзья

Апрель одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года

С упорством муравья я пер большой брезентовый мешок с полученным на складах хозяйственного управления областного УВД обмундированием, на свой девятый этаж. Преодолев семь этажей, я, уставившись взглядом в прижатый к груди уже ненавистный мешок, успел сделать всего пару шагов по ступенькам, когда моя ноша уперлась во что-то твердое.

– Хулиган! – раздался над ухом лишенный приятности голос.

Я вытянул шею вправо и выглянул из-за зеленого матерчатого куля. На третьей ступеньке, уперев пухлые руки в бока, стояла незнакомая мне пенсионерка, в упор рассматривая меня через стекла очков в тяжелой роговой оправе.

– Никакого уважения к пожилым людям. Прется и никого не видит в упор, хам! Родители твои со стыда бы сгорели, если бы видели…

– Вы знаете моих родителей? – я не врубался в ситуацию и поэтому откровенно тупил.

Моя собеседница выпучила глаза, но ответить ничего не успела. Из-за ее ног выглянула мерзкая болонка со свалявшимися колтунами на когда-то белой шерсти, с розовыми пятнами вокруг глаз и захлебнулась визгливым, оглушительным лаем.

– Муся, не шуми. – Бабка ловко подхватила агрессивное животное и сунула это подобие собаки себе под мышку.

– Отойдите, пожалуйста, с дороги, дайте мне пройти, – я решил не усугублять обстановку скандалом и плотно вжался в стенку, пытаясь сплющить мешок и проскользнуть мимо объемного тела тетки, чтобы не спровоцировать старую скандалистку на новое гавканье.

Ветеран подъездных войн, как королева, проследовала мимо меня, причем болонка опасно скалила зубы, проплывая в непосредственной близости от моих сжимающих мешок открытых ладоней. Громко обсуждая со своей собакой нравы современной молодежи, соседка потопала вниз, периодически бросая на меня уничижительные взгляды. Я же поспешил наверх, стараясь быстрее закончить уже надоевший мне путь домой. Поднявшись на оставшиеся два этажа, я попытался сориентироваться, где нужная мне квартира, и неосторожно бросил взгляд вниз, в узкий проем между перил. Откуда-то снизу, с какого-то нижнего этажа за мной мрачно наблюдали две пары непримиримых глаз – одна пара – усиленная оптикой, вторая – залитая гноем.

Наконец-то я добрался до своего последнего этажа и, отдуваясь, сбросил ставший за время подъема в два раза тяжелее мешок возле двери нужной мне квартиры. Щелкнул английский замок, и я оказался в маленьком коридорчике, выкрашенном унылой краской «серый стандарт». Маленькая комната полезной площадью двенадцать квадратных метров, маленькая кухонька с невиданной мной раньше смешной двухконфорочной электроплиткой. Сидячая ванна, радующая глаз только отсутствием потертостей санитарного фаянса, – судя по размерам, вытянуть ноги в этой ванне у меня не получится. Унитаз с чугунным бачком под потолком и крупной белой грушей на толстой цепи тоже был новеньким, блестящим, с крупными пятнами известки, накапавшей с потолка при отделке дома. Все в квартире было новым, но маленьким. Только балкон обрадовал меня своими стандартными размерами.

Я сбросил мешок рядом с единственным предметом мебели в комнате – моим старым раскладным диванчиком, на котором я спал в детстве. Другой мебели в квартире пока не было. Эта жилплощадь была выделена бабушке «на расширение», как ветерану войны. В центре города, к очередному юбилею Великой Победы, было построено два девятиэтажных двухподъездных дома из серого кирпича, в каждом из которых было по сто восемьдесят убогих малогабаритных однокомнатных квартир, предназначенных для одиноких стариков. По первоначальному проекту в пристройках к домам предусматривались врачебный кабинет, клуб с небольшим кинозалом и продуктовый магазинчик. В итоге по окончании строительства открылся только магазин, остальные помещения занял местный жэк, а медицинскую помощь ветераны могли получить в городской поликлинике, в двух кварталах неторопливой ходьбы в сторону центрального рынка.

По рассказам бабушки, жесточайшая битва происходила за право вселиться на нижние этажи ветеранских домов. Начальник районного лифтового хозяйства лично приезжал успокаивать митинги пожилых людей, многие из которых были инвалидами, обещая, что лифты будут ходить как часы, и не до двенадцати часов ночи, как принято в городе, а круглосуточно. К чести этого начальника, обещание он выполнил, лифты в домах первоначально ходили круглосуточно. Но через пару лет этот достойный человек уехал в Норильск, а занявший его место человек никому ничего не обещал, ведь верно?

Короче, бабушка в этой квартире не жила ни дня, поэтому прелестей регулярного подъема на девятый этаж пешком она не познала. Вероятно, что если бы она жила в этой высотной квартире, то была бы не добрым и светлым человеком, а чем-то вроде моей новой соседки, кто знает? В прошлой жизни я не жил в этой квартире, так как сразу пошел служить в отдел милиции нашей рабочей окраины. Но получив второй шанс, став несколько опытней, я устроился на службу в суетливый, вечно куда-то опаздывающий, но почти камерный и более интеллигентный Дорожный район города. И мама с бабушкой после моего устройства на службу ловко провели родственный обмен, прописав меня в этом доме вместо бабули.

Вид с балкона был великолепен. Серые корпуса соседских домов сливались в сплошную стену, своим замкнутым пространством создавая чувство угрюмой защищенности. Глаз радовал лишь торец соседней общаги, кубической девятиэтажки, отделанной силикатным кирпичом, на общих балконах которой курили симпатичные девы в коротеньких домашних халатиках и накинутых на плечи куртках. Это было общежитие швейной фабрики, питомник одиноких девиц, ищущих настоящей любви. Полюбовавшись на красоток, я повернулся, чтобы зайти в квартиру, и чуть не заорал от ужаса. Из-за тонкого металлического листа, отделявшего меня от балкона смежной квартиры, на меня с ненавистью смотрели две пары уже знакомых мне глаз – одна, усиленная оптикой, вторая, залитая гноем.

Стыдясь такой реакции, я, делая вид, что не заметил «милую» соседку с ее сердито рычащим питомцем, поднял лежащий на бетонной плите старый алюминиевый карниз для штор и прислонил его к темно-синей перегородке, отделяющей меня от соседнего балкона, но сделал это так неловко, что карниз с мерзким скрежетом металла о металл заскользил вниз, чуть не попав в голову любопытной пенсионерке. Раздался испуганный крик, соседи исчезли из поля видимости, а за перегородкой громко, так, что в испуге задребезжали стекла, грохнула балконная дверь.

Через два часа в мою дверь постучали. В этот момент я с интересом рассматривал в висящем на стене в коридоре большом зеркале результаты своего труда. В входную дверь стучали очень настойчиво и по-хозяйски, мне пришлось открывать. За дверью стоял молодой лейтенант милиции с толстой папкой под мышкой и отвисшей нижней челюстью. Мне его удивление было очень понятно – не каждый день тебе открывают дверь бытовые хулиганы, облаченные в длинные семейные трусы в невзрачный цветочек и новенький милицейский китель.

Похлопав удивленно глазами, лейтенант все-таки собрался с мыслями:

– Здравия желаю, лейтенант милиции Гаврилов, местный участковый. Что вы делаете в данной квартире?

– День добрый, живу я здесь.

Все-таки мой прикид ломал у участкового какие-то привычные логические схемы. Задумчиво пожевав губами, он выдал:

– Паспорт ваш могу посмотреть?

– К сожалению, мой паспорт на прописке.

При этих словах участковый приободрился, ситуация «паспорт на прописке» была ему очень знакома и однозначно сигнализирует, что перед тобой криминальный элемент. Половина граждан, с кем участковому приходилось общаться по поводу их неподобающего поведения, начинали рассказывать сказку, что их паспорт «на прописке».

– Вам необходимо пройти со мной! – не терпящим возражений голосом произнес лейтенант и сделал маленький шажочек через порог квартиры, чтобы пресечь весьма вероятную попытку с моей стороны захлопнуть перед носом представителя власти дверь и потом показывать через нее участковому фигушки.

– Основания следовать куда-то? Я у себя дома!

– У вас нет паспорта, необходимо установить вашу личность.

– Так и у вас нет паспорта, товарищ лейтенант!

– У меня есть удостоверение, дающие мне право вас задержать, – участковый не на шутку вскипел.

Я понял, что троллинг служивого может завести меня не туда.

– Давайте сделаем так – вы зайдете в квартиру, и я вам покажу свои документы, а то там, в коридоре, у пенсионерки скоро ушные перепонки лопнут от напряжения, – я высунул голову в темный коридор и последние слова почти прокричал.

Где-то в сумраке длинного коридора на двадцать квартир кто-то в страшном гневе захлопнул дверь. Милиционер заколебался, очевидно, любезность от непонятного «ряженого» его насторожила и входить в мою квартиру он передумал.

– Да вы не волнуйтесь, заходите. Если вы через десять минут от меня не выйдете, ваша активистка, я уверен, наряд сюда вызовет. Проходите на кухню.

Через минуту я протянул участковому сложенную напополам картонку в половину размера листа А-4, заботливо упакованную в целлофановый пакет, запаянный утюгом.

– Это что? – Гаврилов пытался рассмотреть текст через бликующую в солнечном свете поверхность.

– Это в отделе кадров сейчас выдают, говорят, что бланков удостоверений нет и будут только через полгода.

– Так ты к нам в ППС устроился? Теперь понятно, почему ты такой борзый. Саша, – лейтенант протянул мне руку.