Мятеж

– К чему вы клоните, Превиос?

Кажется, впервые за всё то время, что Ковальский наблюдал за этой парочкой, гостья из Сектора ирнов оказалась на грани потери самообладания.

– А теперь представьте, что они так пожили-пожили по отдельности, а потом обе половинки снова соединили, убрали зеркалирование, срастили нервные сети, восстановили проводимость, что получится?

Пауза на переваривание.

– Жестокая шутка. Мы бы так никогда не сделали.

– Какие шутки, человек снова получил шанс стать самим собой, выздоровел, можно сказать, стал опять полноценным.

– Нихрена подобного.

Глаза Ковальского, казалось, сейчас полезут из орбит. Таких выражений от ирна он ждал в последнюю очередь, они же это, вовсе не однополые, фертильный механизм у всех известных гуманоидных рас был примерно одинаков, но… но кто их на самом деле знает, все ирны, о которых было известно инфобанкам людей, имели женские вторичные половые признаки. Во всяком случае, выглядели они все как маленькие девочки с бантиками и в сандалиях. И тут такая маскулинно-генитальная лексика.

– Кажется, не у одного Первого есть свои фобии, советник, так всё-таки, полученный в результате индивидуум он кто, исходная личность, одна из вторичных, совершенно новая, какая-то мозаика из фрагментов всего этого, и что случилось с исчезнувшими, их незаметно подменили, как это, костылём?

– Вы, эффекторы, нечто подобное проделываете с собой каждый раз, когда соединяетесь воедино и дробитесь вновь?

– По сути, да, но нет: вместе мы единая личность, но по отдельности каждый – такой же полноценный разум, а не инвалид с обрывками памяти, хотя в каком-то смысле мы становимся разными, но согласитесь, любой индивид, переживающий трансформацию под воздействием внешних или внутренних факторов – тоже постоянно и непрерывно становится кем-то другим, зачастую довольно дискретным образом.

– Но не делится же при этом на части! И не сливается впоследствии вновь!

Превиос криво усмехнулась.

– Подавляющая часть нервной ткани головоногих содержится в их кожных покровах, где она управляет люминофорами, на, по крайней мере, двух мирах известны виды в предразумных фазах, потерявший конечность головоногий может отрастить новую, причём собственно голову с находящимся там мозгом – вообще проще простого, ампутированная же часть потом вполне может прижиться, если её правильно пришить обратно, успешно срастись нервной тканью со своим носителем, в том числе новым, теперь понимаете, к чему я клоню, советник, как ведёт себя при этом его субъективное сознание?

– Вы тем самым утверждаете, что сознание вовсе не дискретно и даже не дробно, а кусочно-непрерывно.

– Именно, даже у нас, первичноротых хордовых, с этим всё сложно, наши субличности – доказанный механизм адаптации, более того, когда тот же астрогатор Ковальский управляет станцией, это делает не столько он сам, сколько его специализированное альтер-эго, которое в нём вырастили годы тренировок, и если не давать ему появляться на астростанции «Эпиметей», субличность со временем уйдёт в тень и частично рудиментируется, остальная часть неокортекса[40 - Неокортекс – «новая кора», располагается в верхнем слое полушарий мозга, отвечает за высшие нервные функции – сенсорное восприятие, выполнение моторных команд, осознанное мышление и речь.] мутирует в нечто иное, в таковой субличности уже не нуждающееся вовсе, причём безо всяких физических манипуляций с нервными тканями и тем более суггестивных приёмов, если подумать, человек задолго до своего взросления как вида научился запросто выращивать себе естественные нейропротезы, просто искусственные иногда эффективнее.

– Так, может, и вас можно заменить таким протезом?

– Советник, будьте выше своих предубеждений, зачем один протез заменять другим, когда можно вместо этого вновь отрастить себе новую ногу.

Ковальский тряхнул головой и, пробормотав извиняющееся «ой, что-то я, пожалуй, пойду», двинулся к выходу. От этого разговора у него уже болела голова.

Позади него двое даже не заметили его ухода, вдогонку ему неслись какие-то совсем невнятные обрывки про «вечность» и «время смерти».

«Да ну вас», – бурчал себе под нос Ковальский. Надо пойти, просмотреть свежие реконструкции сейсмограмм. Видимо, субличность оголодала. Посмеиваясь себе под нос, Ковальский снова нырнул в операторский ложемент, разворачивая проекцию.

Перед ним до самого ядра тянулась симуляция ячеистой структуры конвективных зон Альционы D. Огромные и недвижимые, простирающиеся на четверть лимба, по мере продвижения лучистой энергии сквозь толщу плазмы, каковое занимало у отдельного фотона много десятков лет, ячейки постепенно теряли свою правильную шестигранную форму, всё больше дробились, приближаясь к хромосфере подвижным бульоном пузырящейся массы, несущейся к поверхности на скорости, почти равной скорости звука в плазме.

Иногда этот естественный предел оказывался даже превышен, в таком случае, не поленившись задрать голову, астрогатор мог бы наблюдать над собой фонтан эрапции[41 - Эрапция (англ. «извержение») – здесь: коронарный выброс вещества.]. Ну, если бы успел вовремя убраться с его пути.

Протуберанцы этого типа могли в себе нести несколько масс приличного газового гиганта – немыслимая энергия, попусту распыляемая в пространство, дабы впоследствии обогатить местное Облако Оорта[42 - Облако Оорта – внешняя сферическая (до 50 тысяч астрономических единиц) область планетарной системы, населённая объектами её ранней истории и остатками вещества, выброшенного из центральных областей в процессе планетообразования.] очередной порцией промёрзшего водорода пополам с гелием.

А потому – постоянно следить за ячейками и предвидеть их поведение как раз и было основной заботой дежурного оператора станции, в данном случае – его, Ковальского, заботой.

Но это было скучно, поскольку бортовой квол с этим справлялся не хуже.

Ковальский перепроверил ещё разок надёжность закрепления якорей, поставляющих на «Эпиметей» энергию для генераторов, потом пробежался по каскадам квантово-спутанных инфоканалов на беспилотники, и уже после от нечего делать принялся разглядывать здешнее небо.

Что эти двое тут искали?

Ковальский повертел настройки проекции, надевая на карту местного скопления поляризационную реконструкцию нейтринных пульсаций. Ничтожные колебания всепроникающего поля могли рассказать детекторам станции много любопытного. Огромные – в декапарсеки величиной – амплитудные волны пробегали скопление насквозь туда и обратно, словно гигантские тени носились вокруг, незримые и неощутимые, пока когерентные пучки комплексных амплитуд вероятности, неспособные воплотиться в зримый объект субсвета, играли друг с другом в салки глубоко под пологом горизонта событий, чтобы однажды стать чем-то реальным, но, вероятнее всего, оставшись при этом бесконечно далёкими.

Ещё десятки и сотни лет сюда, в необитаемую галактическую глушь, будут приходить сигналы от давно случившихся и позабытых космических баталий, но никому это уже будет не интересно. С тем же успехом они могли происходить в другой Односвязности за пределами Голографического радиуса, который, как известно из школьного курса физики, ровно на две планковских длины шире размеров видимой Вселенной и ровно на два порядка меньше истинной протяжённости пространства-времени.

Но гостей «Эпиметея» интересовало нечто куда более вещественное, а значит, отделённое от Альционы D считанными световыми неделями, максимум – месяцами. Вся остальная добыча – предмет интереса разве что для рыщущих по виртуальным пространствам дипа разобранных в волновой пакет разведсабов террианского флота.

Так что же гости тут ловили? И главное, как долго эта охота на тигра планирует продолжаться?

Протяжный зевок до боли в атрофированных жевательных мышцах. К слову о них.

Послушный фабрикатор намешал в чашке знакомую бурду – сочно, кисленько, правда, волокнистая структура отдавала универсальным принтом, но тут уж приходилось довольствоваться чем придётся. Будем считать, что клубничное смузи. Ковальский ковырял размазню в одноразовой рециркулируемой плошке, ему по-прежнему было дико скучно. Можно перекусить и в кают-компании, но с тамошними разговорами сыт не будешь. А тут еда с доставкой к рабочему месту согласно текущему расписанию дежурств по станции.

Ковальский снова переключил основной скин гемисферы на видимый спектр.

В визор центрального детектора тяжело вплывал газовый гигант, холодный, бледный, без спутников – местное субскопление на границе Плеяд состояло из молодых звёзд с бедным химическими составом, так что тут особого разнообразия планет ожидать не приходилось, так, скучные недоделки звёздного населения, которые даже на звание бурых карликов и субзвёзд не годились, для нормальной же планеты у них был слишком бедный бульон изотопов – водород во всех формах по металлическое ядро включительно. Никаких тебе суперземель[43 - Суперземли – класс планет, масса и плотность которых превышает массу Земли, но которые при этом значительно меньше газовых гигантов по размерам.], никаких ледяных карликов вокруг. Но при снедавшем Ковальского сенсорном голоде и этот скучный голубоватый шарик тоже прокатывал за развлечение. Тот факт, что на реконструкции прямо сквозь планету благополучно продолжало светить несколько товарок Альционы D по скоплению, Ковальского ничуть не смущал. А что, даже красиво.

Астрогатор уже хотел было перевести сенсор на более общий обзор, но рука его остановилась на полпути.

Холодно и ровно сияющая на просвет диска планеты звезда блеснула и погасла. Потом, рядом, ещё одна.

Пальцы Ковальского затарабанили по гриду виртпанели, запуская самодиагностику нейтринных ловушек. Это были два близкорасположенных красных карлика. И чтобы ни случилось, светить здесь они должны были ещё десятки миллиардов лет минимум. Согласно некоторым теориям они вообще не были в состоянии израсходовать термоядерное топливо своих недр до конца, то есть в принципе были вечными.

И разумеется, «свет» нейтринного поля от них заведомо продолжал бы поступать в эту область, поскольку его тут банально нечему было загораживать, пусть он и начисто терялся в огненных недрах фотосферы, где сейчас полоскался «Эпиметей». Изображения на проекции были лишь реконструкцией квантового эха из недр дипа. Приборы были в порядке. Но две звезды погасли. Нет, уже три.

Ковальский включил общую тревогу. Пусть, тьма подери, кто-нибудь из гостей ему сейчас же объяснит, что за бредятина творится.

И тут пространство дипа полыхнуло уже буквально от горизонта до горизонта.

«Там же два наших саба!»

Почему-то именно эта мысль сейчас показалась Ковальскому особенно важной.

На его глазах дип набухал угрозой. Где раньше ритмично бился пульс бортовых эмиттеров, прощупывающих топологическое пространство вокруг, теперь начало ворочаться что-то грандиозное в своём безумии. Дип, обычно пустой, но и в таком виде безмерно опасный, стремительно заполнялся чуждой ему жизненной силой. Звёзды не просто так пропали, их кто-то явно пустил в ход вот так, целиком. Астрогатор Ковальский не знал даже, как такое возможно.

Сабы.

Первая мечущаяся в поисках спасения тень погасла спустя считанные секунды, навсегда оставшись там, за спасительным файерволом субсвета. Вторая ещё держалась, но и её шансы таяли с каждым мгновением. Да что же это…

Сверкнула яркой злой искрой и снова пропала из виду точка автоматической капсулы. Ловушки «Эпиметея» успели уловить от неё информационный импульс, и квол уже принялся за расшифровку. Кажется, что-то дайверы успели там найти в своих треклятых квантовых запутанностях[44 - Запутанность – квантовомеханическое явление, при котором состояния двух или большего числа разнесённых элементов квантовой системы оказываются в некотором смысле общими. Измерение параметра одной частицы приводит к мгновенному (выше скорости света) изменению состояния другой, что находится в логическом противоречии с принципом локальности.]. Что-то, что стоило им всем в итоге жизни.

Ковальский скрипнул зубами.

И тут уже он сам увидел. Как всегда, если знать, куда смотреть, становилось непонятно, как они раньше не заметили.