Дети Робинзона Крузо

– Знаешь, я завязываю. Бросаю пить. Все. Точка.

Теперь пришла пора помолчать дружку-приятелю. Наконец он заговорил.

– Они хотят тебя уволить, – повторил он, и, не дождавшись реакции, добавил: – Наверное, я тебя понимаю.

Они попрощались, так и не сказав друг другу чего-то важного. Да и что могут сказать друг другу люди, когда один из них по той или иной причине покидает карнавал?

Икс потерял работу, дружок-приятель так и не смог его прикрыть. Не смог, или не захотел.

В каком-то смысле рано или поздно это все равно бы случилось. Примерно через год после «завязки» Икс снова мог бы рисовать лишь афишки для провинциальных кинотеатров – источник его вдохновения полностью иссяк. Он, конечно, набил себе руку, но какие там инфернальные бездны и даже какая там софт-тьма?! У него с трудом выходили слащавые работки для халтуры, которую время от времени подкидывала Люсьен. Икс постепенно начал соскакивать с темной линии; вечно терзавшее беспокойство покидало его вместе со злым и яростным вдохновением. И это было замечательно.

С дружком-приятелем после увольнения они виделись лишь раз: не пивший Икс больше не представлял для того интереса; солдаты, выбывшие из карнавала, числятся без вести пропавшими. А Икс вдруг почувствовал, что его жизнь начала потихоньку налаживаться. Конечно, о прежнем шике не могло быть и речи: поясок пришлось подтянуть, и очень туго. Икс работал дома, за гроши делал сайты для начинающих дилетантов, но рад был и этим крохам. С Люсьен они иногда созванивались; как-то сходили в кино, пару раз Икс ее опохмелял. Сам-то он пил безалкогольное пиво. А Люсьен рассказывала, что дружок-приятель нашел себе нового собутыльника, но тот оказался занудой, и все это лишь бледная тень их веселой троицы. Икс слушал, понимающе кивал, но реанимировать бледную тень ему вовсе не улыбалось.

А потом пришла та солнечная осень, когда Икс почувствовал себя свободным. И от темных линий, и от алкогольного пожара. Почти свободным и почти счастливым.

В ноябре на мобильном телефоне высветился номер, который эти два года его не беспокоил. Икс улыбнулся, вовсе не предчувствуя никакой катастрофы, и нажал клавишу соединения. Закончив говорить, Икс молча и не спеша оделся, спустился в магазин и купил бутылку водки. 0.7 литра. Затем нашел в холодильнике какую-то снедь, крабовые палочки. Разлил водку в две рюмки, поверх одной положил кусочек черного хлеба.

– Майор ФСБ на «Лексусе», – проговорил Икс.

В их детстве были короткие анекдоты. «Колобок повесился». Или, к примеру, «еврей – дворник». Вот теперь добавился новый: «майор ФСБ на «Лексусе».

– Люсьен больше нет, – сообщил дружок-приятель.

– Как нет?

– Ее сбила машина. Вчера похоронили. Я подумал, для тебя это важно.

Икс стоял, прижав телефон к уху, и молча смотрел в окно. Потом спросил:

– Как это произошло?

– Она пьяная в говно переходила дорогу. Ленинградский проспект, рядом с подземным переходом. Ее сбил майор ФСБ на «Лексусе». Эта сука вышел из машины и перевернул Люсьен ногой. Ногой, понимаешь?! И хотел соскочить. Его остановили какие-то хачи из палаток, торговцы цветами. Записали номера, подняли хай. Ногой… Я засужу эту суку! Я его на британский флаг порву! Чего ты молчишь?! Я к тебе сейчас приеду.

– Приезжай.

Так после двухлетнего перерыва начался осенний запой Икса. Они помянули Люсьен. Даже пошли в тот первый ресторан, где когда-то танцевали с изумленными кавказцами. Странно, будто и не было этих двух лет, и Люсьен где-то здесь, рядом…

Икс потряс головой и сжал кулаки: все не так, уже давно не так. Вот оно, наше радикальное одиночество, приходим одни и уходим по одному, и водка-матушка здесь не помощь, а лишь ветхий костыль, как и все привязанности, дружбы, любимые работы и другие несостоявшиеся любови; а в конечном счете там, где холод, – все по одному.

– Майор ФСБ на «Лексусе»! – не унимался дружок-приятель, когда прошла первая горечь и они взялись за вторую бутылку. – Я этого так не оставлю! Как были кэгэбэшные суки… Совсем от наглости башню сорвало – людей для них нет! Беспредел – не, блядь, у них это госидеология. Создали, сучары, откатную экономику и жируют. Гламуриновое ханство. Батя говорит, никакого от них покоя.

– Может, и создали, – сказал Икс. – Гламуриновое ханство, забавно… Только мы в это время бухали. И Люсьен не вернуть.

– Вань… – Голос дружка-приятеля задрожал; казалось, еще чуть-чуть – и он расплачется. – Она была мне как сестра. Только с ней я чувствовал себя спокойно. Никого кроме нее-то и не было, ни одного живого существа! И теперь я один. Мне так сиротливо! И я так тоскую по ней! Я эту суку…

– Перестань себя жалеть, – сказал Икс и вдруг улыбнулся. – Надо было все-таки трахнуть ее. Ведь она просила.

– Просила, – поддержал дружок-приятель, удивленно хлопая глазами.

– Поди, поставь колыбельную.

– Чего?

– Для нее. В последний раз. Иди, колыбельную. А я пока разолью.

Дружок-приятель поднялся и, направляясь к музыкантам, сказал:

– Я б очень много отдал, чтоб сейчас ее трахнуть.

Икс смотрел ему вслед. А потом разлил водки. В две рюмки. Третья так и стояла, прикрытая кусочком черного хлеба.

Сп-и-и, Люсьен, сп-и-и, засни,

Забудь про свою пизду.

В тихий плес Млечный путь

Случайно уронит звезду.

Прощай, Королева Троллей! Может, ты наконец обрела свое горное королевство, где женщины-башни обретают свои бессмысленные мантры-надежды. Все может быть – ведь для чего-то существуют надежды…

***

Утром тринадцатого дня запоя Икс вышел из своего подъезда в палатку за опохмелом и на стене дома напротив увидел:

Икс + Миха + Будда + Джонсон = Дружба

Ниже была приписка:

= Ну, мы и зажгли! = Ну нас и вштырило!

Икс в изумлении пялился на стену: пикантность момента заключалась в том, что почерк подозрительно смахивал на его собственный; не совсем, конечно, но сходство было. Только Икс никогда не увлекался граффити на стенах. И если это его рука, но он совершено не помнил, как, а главное, зачем он это сделал.

Икс вдруг с ужасом почувствовал, что все возвращается. И если он сейчас же не завяжет пить, его накроет по полной. Он не совсем отдавал себе отчет в том, что имеется в виду. Возможно, белая горячка, а возможно, кое-что и похуже.

Икс дошел до палатки. Ночная продавщица спала за кассой. Она даже не успела удивиться, когда вместо привычной беленькой Икс попросил кефира, мороженого и кока-колы.

Икс прекратил пьянку. Странно, но ему удалось это сделать без особого труда. Только надписи не исчезли. И это оказалось лишь началом.

10. Маленький Будда (сбежавший мальчик)

I.

Что же видит Миха-Лимонад?

А видит он, как на его глазах совершенно не связанные, далекие друг от друга события, произошедшие в разное время и в разных местах, снова начинают складываться в цепочку, которая привела их к домику Мамы Мии в ту ночь. С прежней неумолимостью складываться в роковой, единственно возможный вектор. Но Миха знает кое-что, доставшееся ему в наследство от детских друзей, и потому, как и другие несуществующие фантазии, оставляющее крупицу надежды – тогда так ему говорил Будда. А именно – это все вранье про единственно возможный, безальтернативный вектор. Иногда остается тонкое место, – его еще называют «слабое звено» (и ты можешь слышать, как волны неведомого тайного моря накатывают на свободный берег), – через которое можно выйти за пределы неумолимого круга. И нащупавший это тонкое звено навсегда получает огромную власть и невиданное могущество – он получает самого себя.

II.