Офицеры. Книга вторая. У края

– Выпей! – Ната протянула стакан, куда на донышко плеснула порцию коньяка. – Легче станет…

Постукивая зубками по стеклу, Славка проглотила все махом, закашлялась, замахала руками.

– Ты же, дрянная девчонка, – женщина укоризненно качнула головой, – с самого начала знала, что у меня с Костиком связь. Тебя это не остановило. Ты начала с ним встречаться. Ты делала вид, что не в курсе наших отношений. Тебя все устраивало…

Славка хотела возразить, но не нашла, что сказать. Все было так или почти так. А хозяйка продолжала наступать на нее:

– Ты знала прекрасно, что твой Баталов далеко не убежит, если ты его от себя погонишь, а за утешением приплетется, придет ко мне, приползет на четвереньках. Я же для тебя не совсем чужой человек. Мне его можно на время доверить…

По лицу девушки пробежала гримаса судорожной усмешки. И тут старшая подруга оказалась права. В ней всегда присутствовала внутренняя уверенность в том, что муж не будет искать утех где-то на стороне, заводя легкие интрижки с легкомысленными девицами. Не станет бегать по всяким бабам, имея столь классную и стильную любовницу, как Ната. Бывшую любовницу, думалось ей…

– Тебе было удобно, и ты делала вид, что ничего не знаешь. А теперь все маски сорваны…

Достав второй стакан, Ната налила и себе. Признаться, и ей нелегко. Гораздо проще, когда все знают, догадываются, но ведут себя, будто ни о чем не ведают. Так намного легче смотреть в глаза друг другу. А после подобных откровенных признаний…

– Ты сейчас можешь уйти и всегда делать вид, что мы с тобой по жизни незнакомы. Я не обижусь. И Баталова своего забирай. На нем свет клином не сошелся. Было бы еще из-за кого…

Ната опустила руку с пустым стаканом. Кажется, все сказано. Занавес придется опускать и разбирать декорации. Жалко, что за окончанием спектакля последует опустошение. Сидящая перед нею девчонка давно превратилась в неотъемлемую часть ее жизни.

Славка была ее семьей. И семья рушилась. Зря она не прогнала Баталова еще ночью. Не подумала. Забыла ослепленная чувством ревнивого соперничества о том, что девчонка для нее значит много больше, чем ее неверный и ветреный муж.

– Следы за собой надо заметать, – буркнула Славка, «хлопнув» второй стакан. – Дернул же меня черт к тебе зайти…

Хозяйка открыла дверцу навесного шкафчика. Под порезанной тканью халата проступили капельки крови. А она сразу не заметила и не поняла, что кончик ножа глубоко процарапал ей кожу.

– Ты могла меня прирезать…

– Запросто! – охотно кивнула Славка, снова наполняя стакан.

Лет восемь назад одна девица из их хулиганской шайки за сущий пустяк прирезала свою товарку. А тут шикарный повод…

На перегоне Раздельная-Котовск все поезда шли без остановок и, разгоняясь, летели вперед с шелестящим свистом. Вагон слегка покачивало. Изредка постукивало. Открыв глаза, Рэм смотрел в окно, не вслушиваясь в ничего не значащий, никчемный разговор.

– Лады, мужики, – он рывком поднялся. – Я тут среди вас лишний. У вас свой базар, а у меня полное отсутствие интереса к вашему товару. Саша, я буду в нашем вагоне…

В служебном купе, артистически жестикулируя руками, Вова Бобов развлекал проводницу, девушку из студенческого отряда. Пухленькая, с полными щечками, она мило, застенчиво улыбалась и смущенно краснела.

– Вы про все интересно рассказываете…

На столике стояли два стакана с чаем, заварные пирожные и краснобокие яблоки. Яблоки продавали на каждой станции. Они стоили дешевле посуды, вместе с которой их предлагали. Грецкие орехи шли чуть дороже…

В купейных вагонах – чистота вовсе не та, дорожки в них лежат выцветшие и потертые. А в плацкартных паласов не наблюдается.

Подумав, Рэм остановился в рабочем тамбуре, где потише, и долго стоял, раскачиваясь вместе с вагоном, баюкая незатихающую душевную боль. Дина, увы, не пришла, чтобы проводить его.

Между ними, выходит, все кончено. Возврата к прежнему не произойдет. И лишь прошлое всегда будет преследовать его…

Молодые лейтенанты собирались кучками, живо припоминали курсантские годы. Набралось за четыре года, о чем вспомнить.

– Про обкатку танками не забыли? Как Лешка наш залег на дно окопа, закрыл наглухо голову руками, орал благим матом, не хотел вылезать? Вот смеху-то было! Втроем выталкивали его!..

– А как метали гранаты? Паша кинул, рука сорвалась, граната улетела всего метров на десять, осколки над головами свистели. Взводный приказал Пашу близко к огневому рубежу не подпускать, велел нарезать ему деревянных чурок, тренироваться в сторонке.

А на память Рэму пришло схожее. Только из его суворовского прошлого. На занятиях по тактической подготовке им показали, как обращаться с взрывпакетами. Санька Белоусов чиркнул, поджег фитиль и, как малое дитё, смотрел на то, как, шипя, горит шнур.

Жора Васильев не выдержал, как заорет: «Бросай! Бросай!». А Санька, медленно поднимая глаза, в ответ ему: «А?». Руку он едва успел разжать, как рвануло. Кожу с ладони содрало, лицо опалило. А не успел бы Санька ладошку раскрыть, остался бы без кисти. Долго потом смеялись, вытирая слезы. И смех и грех…

– Рэм, помнишь, как пожар на складе боеприпасов тушили?

Ему ли не помнить? Не в тот ли день появились у него первые седые волосы? Юрка Пашутин стоял на посту. Баловался, кидал он горящие спички в тополиный пух. Нашел себе детскую забаву…

…Выездной караул. Учебный центр. В лагере больше никого, кроме наряда по парку, их караула и прапорщика, дежурного по учебному центру. Шел десятый час вечера. Серело…

Вместе с отчаянной трелью телефонного звонка в караульное помещение ворвалась тревога. О ней еще не высказались вслух, но она незримо уже заполнила все пространство. Неурочный выход на связь часового обычно ничего хорошего не предвещал.

– Пожар на посту! – пыхнуло страшной бедой из трубки.

– Караул, «В ружье»! – машинально скомандовал Рэм. – Пожар на посту! – добавил он для пущей ясности. – Володя, на связи!

Весь караул-то состоял из четырех человек. Один пост. Три караульных и начальник караула. Негусто…

На ходу заряжая оружие, закрывая глаза на нарушение Устава, они похватали огнетушители. Никульский остался на охране и на телефонах. О чрезвычайном происшествии Рэм приказал никому не докладывать. Слишком подозрительным показался ему голосок Пашутина. Не сам ли Юрок дел натворил. Сперва хотелось во всем разобраться, не навредить бы в спешке ненароком парню…

Вдвоем рысью, грохоча сапогами, летели к парку. Пылала сухая трава, огонь хищно подбирался к хранилищу, жадные рыжие язычки лизали деревянные ворота. Если они загорятся, то…

Бедолага Пашутин лопатой из пожарного щита отбивал атаки песком, присыпая им очаги. Дневальные по парку поливали огонь из огнетушителей. Да много ли толку от них, баллонов с пеной, в жаркую пору, когда все вокруг высохло до самого земного ядра.

Огнетушители быстро выдохлись и, плюнув напоследок ржавой струйкой, заткнулись. Отбитый в одном месте, огонь копил силу на другом краю и, подгоняемый ветерком, набирал скорость.

– Дрова! – мрачно сплюнул Серега Беляев, посыльный при дежурном прапорщике. – Приехали. Сгорит к чертовой матери.

Все понимали, что дело – труба. И помочь им никто не в силах. Хоть звони, хоть не звони. Покуда из города приедут пожарные, одни головешки останутся. После того, как рванут боеприпасы.

А чему дружно рвануть, на складе лежало в избытке. Битком набит был он взрывчатыми веществами. Пиротехнические средства для имитации. Патроны, боеприпасы для АГС-17, автоматического станкового гранатомета. Всего и не перечислить.

– Я нечаянно, я нечаянно… – жалко скулил Юрка Пашутин, одновременно мужественно защищая ворота.

Доигрался он. Не успел притоптать вспыхнувший пух, понесло пламя ветерком, побежали проказливые огоньки во все стороны, озоруя и расширяя круг, злорадно надсмехаясь над часовым.

– Надо что-то делать, Рэм, – суетливо топтал траву ногами Вова Полуэктов. – Надо что-то делать, не стоять!

Треба щось робыты. Конечно, Рэм прекрасно это понимал. За все придется отчитываться именно ему. Точнее, держать ответ на пару с Пашутиным. В любом случае, за все ответственен начальник караула. В вину ему инкриминируют и то, что он сразу не сообщил о пожаре по команде. Хоть оно практически ничто и не меняло…

– Печать, Юрка, стереги! – пошутил Рудь, сбивая пламя снятой с себя хлопчатобумажной курткой.

Сказал, как бы в насмешку, но, по сути, Андрей был прав. Весь охраняемый объект мог дотла сгореть, но если останется в целости и сохранности фрагмент двери с нетронутым слепком печати, никто не сможет обвинить часового в том, что тот проник на склад, похитил ценности и, заметая следы, все поджег.

– Вынь «краник» из штанов, лей! – зло кинул Витя Щербаков.