Герцогиня и «конюх»

Этот уверенный, властный голос заставил «смириться» Бестужева.

– Прошу извинения, что я, русский дипломат, нахожусь не в курсе дел вашего «тайно-чудесного» ордена, любезный синьор Джиолотти,? – сказал он.? – Но я должен заметить, что все, что вы изволили сказать, является для меня до такой степени странным, неожиданным… Вы вот, например, заявили, что знаете, знакомы со мной… Но ведь это же – явное… недоразумение… Как иначе прикажете взглянуть на это?

Бирон подал Петру Михайловичу стакан вина. Бестужев осушил его.

Выпил и великий магистр.

– Хотите знать, ваше превосходительство, где мы встречались с вами? – задал он вопрос резиденту императорского русского двора.

– Жду с нетерпением,? – улыбнулся тот придворной улыбкой.

– В римском цирке, на арене. Я тогда был гладиатором, а вы – строгим censor morum,[9 - «Блюститель нравов» в Риме (лат.).]? – убежденно воскликнул Джиолотти.? – И я кричал Нерону: «Ave, Caesar, moriturite salutantl!»[10 - Здравствуй, Цезарь, обреченные смерти приветствуют тебя! (лат.)] И вы вместе с другими бешено аплодировали мне, а, когда меня добивали, вы первые сделали «police verso», то есть «добей его!». И меня убили. Это была седьмая ступень моего перевоплощения.

Стакан, который держал в руках Бестужев, выскользнул, упал на пол и со звоном разбился.

Резидент откинулся на спинку кресла и широко раскрытыми глазами глядел на «венецейского чародея».

– Что это? Шутка?…? – слетело с его побелевших губ.

– Я не имею привычки шутить, ваше превосходительство! – резко ответил Джиолотти.

– В таком случае вы…

И резкое слово готово уже было слететь с уст «европейского» царедворца тогдашней темной, полуварварской России.

Бирон по-русски умоляюще прошептал Бестужеву:

– Ради бога, Петр Михайлович, не оскорбляйте его! Вы сами не подозреваете, какая огромная сила находится в этом человеке…

Бестужев опомнился, овладел собою и обратился к итальянцу.

– Все, что вы говорите, право, забавляет меня,? – усмехнулся он.

– Случалось ли вам когда-нибудь, ваше превосходительство,? – зазвеневшим и вдохновенным голосом начал Джиолотти,? – при взгляде на какую-нибудь неизвестную вам местность или на неведомое дотоле лицо содрогнуться всем вашим существом от чувства какой-то таинственности, непонятной тоски? В эту секунду вам с поразительной явностью представляется, что где-то, как-то вы уже видели и эту местность, и это лицо. Где и когда – вы не можете вспомнить, но убеждены в этом. Бывали с вами подобные явления?

– Да,? – ответил Бестужев.

– А задумывались ли вы когда-нибудь над вопросом, что же это такое?

– Нет.

– Так вот, видите ли, ваше превосходительство, это и есть так называемая вторая память. Она открывает перед нами картины наших перевоплощений, наших прежних жизней. Инстинктивной второй памятью в слабой степени обладают почти все люди, но управлять этою второй памятью – удел исключительных натур, обладающих колоссальной силой.

Тревожное чувство охватило Бестужева. Тоска и страх перед этим диковинным человеком овладели им.

– Вы, как я слышал от господина Бирона, состоите великим магистром ордена «Фиолетового креста»? – спросил резидент.

– Да.

– Что это за орден? Какие цели он преследует? – стал допытываться Бестужев.

– Я вам уже говорил: изучение тайных, оккультных наук, благодаря которым мы можем сделаться совершенными, познать тайну «великого сущего» и лицом к лицу приблизиться к тому, что мы называем «Безначальным и Бесконечным».

– И вы, синьор Джиолотти, можете показать нам, простым смертным, картины прошлого?

– Безусловно. И не только прошлого, но и будущего! – пылко воскликнул великий магистр.

– Я понимаю, что по некоторым следам, которые прошлое накладывает на человека, его, это прошлое, еще возможно отчасти угадать,? – задумчиво продолжал Бестужев.? – Но будущее? Кто может прозреть его? Разве то, что должно совершиться, уже накладывает свою печать на нас?

Джиолотти встал и выпрямился во весь рост.

И перед ним Бестужев вдруг почувствовал себя крайне слабым, бессильным.

– Да, ваше превосходительство,? – ответил итальянец.? – Эта печать существует. И называется она «signum», знаком.

И еще долго шла беседа русского вельможи с таинственным чародеем Индии и Венеции.

Остаток ночи Бестужев, возвратившись к себе, провел в каком-то тревожном полузабытьи. Его душил кошмар, тяжелый, безобразный… Несколько раз он, обливаясь холодным потом, вскакивал на постели и дико кричал…

X

Бал герцогини. Чудеса великого магистра

Старый Кетлеровский замок наполнялся массой прибывающих гостей. Вся знать, родовитая и служебная курляндская аристократия, спешила на бал своей «незадачливой» герцогини.

Такого пышного, роскошного праздника еще никогда не устраивала Анна Иоанновна. Море огней, гирлянды цветов, звуки музыки.

– Однако наша светлость раскутилась! – насмешливо прошептал маршал на ухо курляндскому канцлеру.? – С чего это она?

– Мм… да…? – удивился последний.? – Это какая-то новая игра.

– А посмотрите на Бирона, как он горд и величественен. Этот «конюх» весьма снисходительно кивнул нам, нам – главным чинам Курляндии! Экий нахал! Проучить бы его надо.

Кейзерлинг стал нервно и озлобленно поправлять ленту на своем мундире.

А Бирон, камергер двора ее светлости, смотрел, действительно, и важно и надменно. «Случайный выскочка», но умник большой руки, он ни на секунду не терял веры «в свою великую, счастливую звезду».[11 - «Анна – моя звезда» – «секретное» выражение Эрнста Бирона.]

Бестужев, обязанный на столь официальном приеме нести свою обер-гофмаршальскую службу, находился в покоях ее высочества-светлости.

– Петр Михайлович, поди-ка сюда! – приоткрыла дверь своего «бодоара» Анна Иоанновна, зовя своего старого, верного друга.

Она была еще в пудермантеле, но уже причесанная. Около нее суетились младшие фрейлины. Одна держала малиновую бархатную «робу», другая – цветы, третья – веер и драгоценности.

«Экая бестактность! – с досадой подумал Бестужев.? – Полураздетая приглашает меня, мужчину, к себе и при всех».

– Съезжаются? – быстро спросила герцогиня.

– Да, ваше высочество,? – сухо, официально ответил обер-гофмаршал.? – Вам бы надо поторопиться с туалетом.