Герцогиня и «конюх»

И резкое слово готово уже было слететь с уст «европейского» царедворца тогдашней темной, полуварварской России.

Бирон по-русски умоляюще прошептал Бестужеву:

– Ради Бога, Петр Михайлович, не оскорбляйте его! Вы сами не подозреваете, какая огромная сила находится в этом человеке…

Бестужев опомнился, овладел собою и обратился к итальянцу.

– Все, что вы говорите, право, забавляет меня, – усмехнулся он.

– Случалось ли вам когда-нибудь, ваше превосходительство, – зазвеневшим и вдохновенным голосом начал Джиолотти, – при взгляде на какую-нибудь неизвестную вам местность или на неведомое дотоле лицо содрогнуться всем вашим существом от чувства какой-то таинственности, непонятной тоски? В эту секунду вам с поразительной ясностью представляется, что где-то, когда-то вы уже видели и эту местность, и это лицо. Где и когда – вы не можете вспомнить, но убеждены в этом. Бывали с вами подобные явления?

– Да, – ответил Бестужев.

– А задумывались ли вы когда-нибудь над вопросом, что же это такое?

– Нет.

– Так вот, видите ли, ваше превосходительство, это и есть так называемая вторая память. Она открывает перед нами картины наших перевоплощений, наших прежних жизней. Инстинктивной второй памятью в слабой степени обладают почти все люди, но управлять этою второй памятью – удел исключительных натур, обладающих колоссальной силой.

Тревожное чувство охватило Бестужева. Тоска и страх перед этим диковинным человеком овладели им.

– Вы, как я слышал от господина Бирона, состоите великим магистром ордена «Фиолетового креста»? – спросил резидент.

– Да.

– Что это за орден? Какие цели он преследует? – стал допытываться Бестужев.

– Я вам уже говорил: изучение тайных, оккультных наук, благодаря которым мы можем сделаться совершенными, познать тайну «великого сущего» и лицом к лицу приблизиться к тому, что мы называем «Безначальным и Бесконечным».

– И вы, синьор Джиолотти, можете показать нам, простым смертным, картины прошлого?

– Безусловно. И не только прошлого, но и будущего! – пылко воскликнул великий магистр.

– Я понимаю, что по некоторым следам, которое прошлое накладывает на человека, его, это прошлое, еще возможно отчасти угадать, – задумчиво продолжал Бестужев. – Но будущее? Кто может прозреть его? Разве то, что должно совершиться, уже накладывает свою печать на нас?

Джиолотти встал и выпрямился во весь рост.

И перед ним Бестужев вдруг почувствовал себя крайне слабым, бессильным.

– Да, ваше превосходительство, – ответил итальянец. – Эта печать существует. И называется она «signum», знаком.

И еще долго шла беседа русского вельможи с таинственным чародеем Индии и Венеции.

Остаток ночи Бестужев, возвратившись к себе, провел в каком-то тревожном полузабытьи. Его душил кошмар, тяжелый, безобразный… Несколько раз он, обливаясь холодным потом, вскакивал на постели и дико кричал…

X. Бал герцогини. Чудеса великого магистра

Старый Кетлеровский замок заполнялся массой прибывающих гостей. Вся знать, родовитая и служебная курляндская аристократия, спешила на бал к своей «незадачливой» герцогине.

Такого пышного, роскошного праздника еще никогда не устраивала Анна Иоанновна. Море огней, гирлянды цветов, звуки музыки.

– Однако наша светлость раскутилась! – насмешливо прошептал маршал на ухо курляндскому канцлеру. – С чего это она?

– Мм… да… – удивился тот. – Это какая-то новая игра.

– А посмотрите на Бирона, как он горд и величественен. Этот «конюх» весьма снисходительно кивнул нам, нам – главным чинам Курляндии! Экий нахал! Проучить бы его надо.

Кейзерлинг стал нервно и озлобленно поправлять ленту на своем мундире.

А Бирон, камергер двора ее светлости, смотрел действительно и важно и надменно. «Случайный выскочка», но умник большой руки, он ни на секунду не терял веры «в свою великую, счастливую звезду».[25 - «Анна – моя звезда» – «секретное» выражение Эрнста Бирона.]

Бестужев, обязанный на столь официальном приеме нести свою обер-гофмаршальскую службу, находился в покоях ее высочества-светлости.

– Петр Михайлович, поди-ка сюда! – приоткрыла дверь своего «бодоара» Анна Иоанновна, зовя своего старого, верного друга.

Она была еще в пудермантеле, но уже причесанная.[26 - Она была еще в пудермантеле, но уже причесанная. – Пудермантель – накидка, которую надевали, когда пудрились.] Около нее суетились младшие фрейлины. Одна держала малиновую бархатную «робу», другая – цветы, третья – веер и драгоценности.

«Экая бестактность! – с досадой подумал Бестужев. – Полураздетая, приглашает меня, мужчину, к себе, и при всех».

– Съезжаются? – спросила герцогиня.

– Да, ваше высочество, – сухо, официально ответил обер-гофмаршал. – Вам бы надо поторопиться с туалетом.

– А ну их! Подождут! – улыбнулась Анна Иоанновна. – Ты вот лучше посмотри, что мне прислала императрица!

Герцогиня говорила радостно-возбужденным голосом.

– Вам? Прислали? Что? – удивленно спросил Бестужев.

– А вот полюбуйся, Петр Михайлович! – И с этими словами Анна Иоанновна подала Бестужеву огромный футляр. – Бери, бери. Раскрой и посмотри!

Бестужев повиновался.

Сноп разноцветных радужных огней, которыми горели и переливались бриллианты роскошного колье, ударил в глаза царедворцу.

– Я только сейчас получила это с курьером от ее величества. Читай, что она пишет.

Бестужев про себя прочел содержание августейшего послания:

«Понеже умно Вами было поступлено и велениям моим Вы не противились по Морицову делу, – жалую Вам сию безделицу, блеск и играние камней коей да отвлекут ваши мысли на иной путь».

Бестужев прочел и усмехнулся про себя.

Анна Иоанновна была почти уже одета.

– Ну а этот-то господин-сюрприз прибыл? – бросила она Бестужеву.

Тот, догадавшись, что речь идет о Джиолотти, ответил: