Последний бой сержанта. Рассказ о войне

Иногда разведчики рвались на минах, но основные причины гибели:

– поражение огнем противника (финнов или немцев) при отходе к своим позициям или прямо перед вражескими траншеями в ходе обнаружения;

– ловушки, организованные врагом: сознательно, без боя, пропускали нашу разведку в свой тыл и там вырезали, или пытались взять в плен.

В первые недели службы после проведения операций, у меня всегда к горлу подкатывал вязкий комок, начинало тошнить, сердце пыталось вырваться из грудной клетки сквозь ребра и кожу, словно пойманная птица, а в ушах нестерпимо пульсировало. Только огромным усилием воли я преодолевал себя. А по ночам часто просыпался от жутких кошмаров в холодном поту…

В задачи и обязанности разведроты входило по приказу:

– ведение наблюдательных постов перед передним краем дивизии и по флангам;

– несение службы на сторожевых заставах;

– разведка боем, когда разведчики движутся вместе с пехотными подразделениями и выявляют огневые точки противника, захватывают документы, образцы оружия, зазевавшихся солдат противника;

– проведение поиска – скрытный подход к заранее намеченному и изученному объекту противника, внезапное нападение на него и захват «языка», документов, образцов вооружения и снаряжения;

– иногда ночной рейд на передний край противника в надежде захватить «языка» на глубину обороны батальона противника по приказу командира дивизии.

А занимались всем подряд – не перечислишь! – от форсирования рек и удержания плацдарма к подходу основных сил, до заготовки дров и обеспечения продовольствием штаба дивизии.

Нас кормили по норме №1 продовольственного снабжения (17), как красноармейцев и начальствующий состав боевых частей фронта. Правда, эти нормы довольствия не всегда соблюдались. Часть продуктов не доходила не только до нас бойцов, но и порой до командиров.

Сидоченко поведал нам, что часто причиной недостаточного питания красноармейцев и командиров являются злоупотребления тыловых служб: так, в октябре 1941 года установлены крупные недочеты в расходовании, хранении и учете продовольствия и фуража в соединениях и частях Карельского фронта. Начальник административно-хозяйственного отдела 7-й армии старший лейтенант интендантской службы Звягинцев и его заместитель техник-интендант 1-го ранга Казанцев (18) выдали сверх норм на питание личного состава штаба армии 755 кг хлеба, 54 кг сахара, 250 кг консервов, 132 кг печенья, 69 кг жиров. Оба преданы суду военного трибунала.

Вспоминаю, как бодро я писал брату Илье 10 сентября 1941 года: «Илья… наш военный паек очень хорош: в день полагается 900 грамм хлеба зимой и 800 грамм летом, 170 грамм крупы, 150 грамм мяса, 35 грамм сахара… питаемся лучше, чем в нашей столовой Метростроя…».

Приведу несколько причин моего преувеличения: во-первых, я хотел успокоить брата относительно своего положения, во-вторых, еще с детских лет привык «затягивать пояс» оставшись сиротой после смерти бабушки Кати (19), а в-третьих, наши письма просматривались военной цензурой (20), и меня бы точно «наградили» наказанием за реальное описание фронтового быта.

Наш рацион питания от случая к случаю пополнялся боевыми трофеями, когда удавалось захватить походные кухни противника, запасы продовольствия на складах, финские и немецкие машины, повозки с продовольствием. Все сдавалось старшине роты «Колянычу» в «общий котел»; безвозмездно отдавали часть продуктов знакомым ребятам-пехотинцам.

С удовольствием мы поедали трофейный вкусный концентрат для приготовления горохового супа, немецкий шоколад в круглой жестяной баночке, австрийский шоколад для вермахта в 50-ти граммовой пачке, леденцы, сухие хлебцы (21), консервированные молоко и колбасу.

Некоторые продукты вызывали удивление, например, консервированный хлеб (22) в 400 граммовых банках.

В нашей роте командиры питались наравне с сержантами и бойцами из походной полевой кухни. Пища получалась неприхотливой, но вкусной: суп или щи, каша (греча с мясом) или тушеный картофель на второе, да чай. За это мы все любили и берегли нашего повара Настю. Один раз в месяц командирам выдавали положенный дополнительный паек: «банку консервов (обычно в томатном соусе), пачку печенья, кусок масла или сала грамм 300—400» и они делились с нами, разведчиками. Мы вместе дневали и ночевали, в буквальном смысле плечом к плечу шли на смертельные операции.

Отдельно упомяну про прогремевшие «наркомовские 100 грамм» (23). На фронт нам привозили спирт, а не водку: «Коляныч» доводил уже до нужной пропорции. В нашем взводе подобрались все «трезвенники» (водку и махорку, кто не курил, мы меняли на продукты). Единственные исключения: употребляли по 50 грамм за тех, кто «покинул» нас после операции и отмечали награды друзей…

Осенью 1941 года наша дивизия жутко голодала. Немецкие войска захватили город Тихвин, перерезав дорогу снабжения нашей 7—й Отдельной армии Карельского фронта и угрожая прорывом в её тыл. Приходилось паек в 120 граммов сухарей растягивать на сутки. Бойцы поедали павших от бескормицы лошадей, по ночам пробирались на нейтральную полосу за снопами гороха, пшеницы и ржи, стоявшими в копнах. Употребляли в пищу и сосновые шишки, желуди, заболонь (24) сосны и березы в сыром и вареном видах. Для корма лошадям заготавливали березовые веники и парили их.

Особенно трудно приходилось «курякам» (25): они очень мучились, запросто меняли, и хлеб и водку на махру (26). А если нет махорки? Как могли, так и выходили из положения. Например, конский помет, который уже года два валялся, перегнил, иголкой набирали, заворачивали и тянули, курили. «Табашников» мы и ругали, и по лицу били, чтобы отучить.

Наш командир дивизии (27) посылал разведроту на армейские склады за сухарями и тушенкой. Мы несли в своих вещмешках продукты для штаба дивизии, пройдя через лес и реку тридцать километров. Однажды в таком «походе» наш взвод на обратном пути съел несколько десятков сухарей и пять банок тушенки. Так нас за эту провинность чуть не расстреляли. Весь взвод уже выстроили «у стенки», но приказа на расстрел комдив полковник Девятов (28) все же не дал…

Грамотный командир понимал, что без опытных разведчиков трудно воевать. Я сейчас так спокоен… А тогда мне привелось пережить одни из самых мрачных минут в своей жизни: братья-бойцы комендантской роты, наши друзья-сослуживцы обезоружили нас и ждали только команды…

В этот период часть красноармейцев дивизии погибла от истощения и вызванных голодом болезней…

Финны регулярно устраивали засады и захватывали в плен наших бойцов. Например, 8 ноября 1941 года трое красноармейцев 536-го полка (29) нашей дивизии мои земляки Сергей Пашков и Гавриил Дмитриев (фамилию третьего бойца и откуда родом не припомню) направлены командиром отделения на базу снабжения батальона в семи километрах (30) от места его обороны. Приказано вернуться в 14.00. По возвращении, не доходя полутора километров до деревни Ладвозеро у одноименного озера, они подверглись нападению финнов и захвачены в плен (31).

Поведаю о следующих скорбных страницах в летописи Великой Отечественной войны:

– о несчастных случаях: 19 октября 1941 года задавлен трактором при передвижении батареи красноармеец 480-го гаубично-артиллерийского полка земляк Николай Саламатов (32);

– о случаях дезертирства: 22 октября 1941 года само-вольно покинул расположение части красноармеец 363-го стрелкового полка земляк Николай Шашура, пойман и по приговору военного трибунала расстрелян (33);

– о лишении свободы (8 лет лагерей): 23 октября 1942 года за паникерство и отход с боевой позиции суд военного трибунала вынес приговор моему земляку командиру отделения 405-го артиллерийского полка сержанту Александру Богданскому (34);

– о работе финских снайперов: 26 октября 1941 года при передвижении на наблюдательный пункт «кукушкой» убит красноармеец 480-го гаубично-артиллерийского полка Иван Тутыкин (35);

– о расстреле за невыполнение боевого приказа: 11 ноября 1941 года командир полка (называть фамилию не буду) за отказ подняться в атаку из табельного оружия (пистолета «ТТ») расстрелял на месте двух земляков младшего сержанта Романа В. и красноармейца Якова У. В адрес родственников направлены извещения о смерти со стандартной формулировкой: «…в бою за Социалистическую Родину погиб 11 ноября 1941 года…» (36);

– о переходе на сторону врага: 15 декабря 1941 года пять красноармейцев 536-го стрелкового полка Юрий В., Сергей Е., Василий Р., Федот К. и Антон М. перешли линию фронта с оружием в руках и сдались финнам (37).

Факторов, приводящих к измене Родине, насчитывалось несколько:

– антисоветские убеждения;

– боязнь гибели на фронте, либо мнимое представ-ление о грядущей победе врага на фоне его стремительного продвижения, либо стремление пробраться к своим семьям на территории, временно занятые противником…

Первое время я и остальные разведчики ходили в обмотках с ботинками, постепенно все обзавелись трофейны-ми кожаными сапогами (сапоги в начале войны выдавались только командирскому составу (38)). В плане быта нам всегда легче, чем пехотинцам. Разведрота в обороне дислоцировалась вблизи штаба дивизии. Организовать помывку в бане или стрижку для разведчиков было делом немудренным. В окопах мы мерзли только во время подготовки к поискам….

Напомню основные принципы деятельности разведчика:

– хороший разведчик должен обладать психологической устойчивостью. В очень сложные и ответственные моменты не бросаться в панику. Часто неопытные погибают, потому что они раньше ударяются в панику, их первыми замечают и уничтожают. И потом нужно привыкнуть к мысли, что в любой момент тебя могут убить. Свыкнуться с ней. Если ты думаешь, как бы выжить, ты уже на пути к провалу операции. Главное – выполнить задание, о своей жизни не думать и себя не жалеть;

– разведка – это глаза и уши полка, дивизии, корпуса и далее. Грамотная постановка боевой задачи и ее выполнение требуют своевременного изучения местности для выполнения определенных поставленных задач. Там, где разведчики пренебрегали изучением местности, не всегда удавалось решить поставленную задачу или решать в ограниченном объеме;

– ни в коем случае не оставлять врагу своих раненых и убитых; разведка погибает, но в плен не сдается!

С горечью констатирую, что вышеуказанные тезисы наглядно нарушены в моем последнем разведывательном поиске!

Ясно помню до сих пор все перипетии, как будто трагические события произошли вчерашней ночью! Мы оставили убитого ефрейтора Павла Серкова в немецкой траншее, при следующих драматических обстоятельствах.

Конец октября 1941 года. От комдива поступил приказ взять «языка», не считаясь ни с чем, с целью получения точных данных о численности и дислокации 5-го армейского корпуса финской армии с приданными частями вермахта. По своему опыту отмечу, что финны по сравнению с немцами в основной своей массе слабее подготовлены и вооружены, отличались менее высокой боеспособностью, дисциплиной и моральным духом.

Заранее наметили огневую точку, в которой мы решили изловить финна.

Перед поиском командир разведроты капитан Московский отдает традиционный приказ о сдаче документов и медальонов (39) старшине «Колянычу».

Иногда мы брали в поиск, помещая в карман гимнастерки, как талисман-оберег свой первый нагрудный знак, свою первую награду, невзирая на приказ. Однажды знак «Ворошиловский стрелок» спас меня от смерти. Осколок гранаты, летевший прямо в сердце, покорежил знак и изменил свою траекторию полета. Отметина на знаке напоминает мне о том «веселом» дне.

Группа, выделенная для проведения поиска, разбита на три части:

– подгруппа захвата – четыре человека (ведомый – командир разведвзвода лейтенант Михаил Крыцын, я – самый опытный (40) из командиров отделений, рядовой Иван Румянцев, и рядовой Павел Серков, прибывший буквально две недели назад на пополнение);

– подгруппа прикрытия – шесть человек (старший группы – сержант Александр Староверов). В задачу группы входит подавить вероятный огонь противника, любой ценой прикрыв наше возвращение. После отхода на 150 метров от переднего края обороны финнов командир взвода подаст сигнал полковым батареям;