Пассажир последнего рейса

Пассажир последнего рейса
Роберт Александрович Штильмарк

С Красной строки
Действие романа разворачивается на фоне примечательного эпизода гражданской войны – ярославского мятежа 6–21 июля 1918 года, явившегося частью общего белогвардейского заговора, и рассказывает о судьбе кадета Макарки Владимирцева, молодого крестьянского парня Александра Овчинникова и юной послушницы Антонины Шаниной, волею обстоятельств втянутых в опасные и трагические события. Каждому из них придётся пройти через разнообразные испытания и сделать непростой выбор, который определит всю их дальнейшую судьбу.

Для широкого круга читателей.

Роберт Александрович Штильмарк

Пассажир последнего рейса

© Издательство «РуДа», 2019

© Р. А. Штильмарк, наследники, 2019

© Ф. А. Ионин, иллюстрации, 2019

© Н. В. Мельгунова, художественное оформление, 2019

Предисловие

Сегодня издательство «РуДа» продолжает публикацию забытых или полузабытых приключенческих книг Р. А. Штильмарка.

Вниманию юных и взрослых читателей предлагается роман «Пассажир последнего рейса», вышедший в издательстве «Молодая гвардия» в 1974 году и с тех пор не пере-издававшейся. Тому есть свои причины.

Безусловно, со всеми «но» эта книга заслуживает того, чтобы вновь прийти к читателям. И, собственно, потому, что событиям, изображённым в ней и пришедшимся на детство автора, в наши дни исполнилось сто лет, и по их значению в истории нашей Родины.

Роман изображает примечательный эпизод гражданской войны. Тема и сейчас не простая для автора, желающего писать правдиво. А особенно не простая в то время, когда на фоне классического застоя сложилось своеобразное наиграно-лубочное отношение к событиям того периода.

Хотя тогда ещё были живы многие участники, очевидцы той эпохи, она стала уже мифом, не имела того острого характера, как в 20–30-е годы. Трагизм её стал как бы менее жестоким по сравнению с колоссальной трагедией Великой Отечественной войны. Кроме того, сложились определённые стереотипы восприятия, которые навязывались общественному мнению огромным количеством научных, научно-популярных, художественных книг, статей, спектаклей, кинофильмов.

В романе «Пассажир последнего рейса» описан ярославский мятеж 6–21 июля 1918 года. Во главе его стояли руководители контрреволюционного «Союза защиты Родины и Свободы» правый эсер Б. В. Савинков, полковник царской службы А. П. Перхуров. Организации мятежа способствовали меньшевики, их правая часть. Одновременно с Ярославлем были попытки поднять мятеж в Рыбинске (8 июля) и в Муроме (9 июля). Ярославский мятеж явился частью, как выяснилось, не совсем хорошо скоординированных действий общего белогвардейского заговора, целью которого было устроить восстание в двадцати трёх городах и содействовать силам интервентов, высадившихся на севере, скоординировать свои действия с чехословацким корпусом, восставшим в мае 1918 года.

Ярославский мятеж был поднят под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию!», но на деле действия мятежников сводились к восстановлению органов царской власти. Приказом военного руководителя восстания полковника А. П. Перхурова были отменены не только все декреты Советской власти, но и распоряжения Временного правительства. Не случайно было и совпадение ярославских событий с левоэсеровским мятежом 6 июля 1918 года в Москве, с провокационным убийством немецкого посла Фон Мирбаха. В общей организации контрреволюция опиралась на поддержку западной, прежде всего, английской и французской дипломатии. Но, не встретив поддержки в массах населения, мятежники «повисли в воздухе». Не удалось соединиться с чехословаками и с провалившимся наступлением интервентов на севере.

Рухнули надежды на организацию русской Вандеи в лесах верхнего Поволжья. 21 июля ярославский мятеж был подавлен частями Красной армии. Отличавшийся патологической беспощадностью к красным полковник А. П. Перхуров (казнено более ста коммунистов, что не идёт ни в какое сравнение с тысячами жертв Красного террора) тогда сумел скрыться из района мятежа вместе с другими его организаторами. Всё же уйти от «длинной руки» советской власти ему не удалось. В 1922 году А. П. Перхуров был арестован и расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного трибунала.

Такова историческая канва, по которой Р. А. Штильмарк вышивает причудливые узоры своего повествования. Писатель находился в непростом положении. Ему надо было написать так, чтобы с одной стороны не солгать перед своей совестью и исторической правдой, а с другой стороны удовлетворить требованиям подозрительной брежневской цензуры, боявшейся уклонов и вправо, и влево, придерживавшейся, увы, не всегда золотой середины. Об этом Р. А. Штильмарк писал в письме от 29 мая 1972 года к своей ивановской знакомой И. Б. Мигачёвой.

«…А вот поймут ли «Пассажира»? Ведь про это либо клеветать, либо молчать положено. Я пытался найти среднее, а вышло ли – не знаю. Сам материал интересен, и мне кажется, что я не грешу против Духа Свята, что, как известно, не прощается смертному. Уж не говорю о трудах, поездках, долгих ночах писания в одиночестве Купавны. В общем, очень хотел бы, чтобы ты успела прочесть Черкасскому, я про это писал, но его отзыв мне особенно важен – он любит эти места, родом оттуда (из Юрьевца), знает и помнит события и принадлежит к тем критикам, мнение коих я считаю для себя обязательным. Судьба её (книги – А. Ф.) висит сейчас на волоске, надо за неё стоять, ибо нет в душе покоя в полезности этой вещи, полезности душевной. Правда, жена писателя Голицына, очень цельный и всепонимающий человек, посоветовала убрать кое-какие авторские места, передать их героям, а в целом сказала: “Дай-то бог, чтобы это дошло до читателя, все поймут всё…” Мы решили: будь как будет – не хлопотать…»

Судьба этого самого «просоветского» из всех произведений Р. А. Штильмарка была более чем непростой. Написанный за десятилетие до публикации, в начале 60-х годов, он был в первом варианте зарублен, несмотря на «оттепель», бывшую тогда. Роман действительно, если приглядеться внимательно, не совсем укладывается в прокрустово ложе допустимого в советской литературе по отношению к гражданской войне историзма. Во-первых, не умалчивая о жестокости мятежников, автор её не смакует, не подчёркивает. Есть даже слабый намёк на то, что это ответ на репрессии красных. Даже «Баржа смерти» не выглядит так жутко, как её рисовали в официозной советской литературе. Причём автор не скрывает бессмысленной жестокости этой акции. Вообще отсутствием акцентировки на жестокостях, с какой бы стороны они ни исходили, «Пассажир последнего рейса» выгодно отличается, например, от романа А. Васильева «В час дня, ваше превосходительство», в центре первой части которого многие страницы посвящены тем же самым событиям в Ярославле летом 1918 года.

Не просто отношение Р. А. Штильмарка к его героям. Безусловно осуждая братоубийственную Гражданскую войну, он показывает, что на «Барже смерти» озверевшие белогвардейцы обрекли на мучительное умирание не только заведомых большевиков. Среди узников баржи ни в чём не повинная послушница Тоня и даже престарелый иеросхимонах, отказавшийся дать благословение участникам междоусобной брани, а также раненый Александр Овчинников, не принявший сторону белых. Автор показывает, как такие жестокости толкают колеблющихся, нейтральных людей в ряды красных. Александр Овчинников просит собравшихся на барже людей принять его в ряды большевиков. Здесь исключительно интересный момент, момент важный не только в обрисовке героя, но для позиции автора. На импровизированном партсобрании Александра принимают в ряды партии. Его политическая позиция, даже классовое происхождение не вызывают особых вопросов. Но вот в отношении к религии встает камень преткновения. Дадим слово автору.

– А в Бога ты веруешь, Овчинников?

– Конечное дело, верую! Что же я, зверь?

– А знаешь, что коммунисту верить в Бога не положено?

– Стороной и про это слыхал, только не может того быть, чтобы Ленин запрещал совесть иметь. Какой же человек без веры, без совести? Никакой цены такой шаромыжник не имеет.

– Вот видишь, Овчинников, какой ты ещё несознательный товарищ? Религия – опиум народа… Бог для порабощения твоего выдуман, и только. Ясно?

– Не, не ясно. Много добрых людей верует. Ведь я как понимаю: человеку понятие нужно иметь, что грех, а что дозволено. А без Бога как понимать грех? Почему не украсть, не убить? Отстанет народ от совести – разбалуется вовсе. А ты – опиум! Чем ты без Него человека в рамках удержишь?

И во фронтовых условиях с этой верой Овчинникова принимают в партию. Ясно, что позднее тот Овчинников, каким он предстаёт спустя более чем сорок лет на завершающих страницах романа, скорее всего неверующий, хотя, быть может, и сохраняет, как говорили многие тогда, веру в душе. Всё же позиция автора ясна, его положительные герои не безбожники, во всяком случае, не «воинствующие безбожники». Вообще об отношении автора к религии в романе можно сказать много интересного.

Процитируем его переписку.

«Ты спрашиваешь, откуда комиссару Шанину известен Иоанн Златоуст и откуда его интерес к религиозной литературе? Да из пермской гимназии, откуда он выбыл из 8-го (последнего) класса и где он Закон Божий не мог сдавать иначе, как на пятёрки (как и Ульянов В. И.). Он 10 лет изучал Отцов Церкви, и уж, конечно, Иоанна Златоуста знал назубок! Ибо 12-томное его издание было в каждой гимназии, а цитируемое им место известно каждому гимназисту из катехизиса. Так что замечание я отвожу… Что же до «славянской» эрудиции Макарки в его 14 лет, то ты просто не знаешь гимназических программ, равно и корпусных (а я и там, и там учился). Была у каждого гимназиста такая довольно хорошо составленная книга, нарядная, но, благодаря своей массовости, не очень дорогая «Откуда есть пошла русская земля и как стала быть».

Это был несколько беллетризованный и всё же вполне научный пересказ истории российской с древних времён, даже дославянских, и подробно там описывалась история славян, возникновение письменности и т. д. Это была превосходная книга, сейчас её почему-то держат в спецфондах. Но это было чтение внешкольное, правда, учителя требовали знания этой книги с первых классов… Так что для 14-летнего это были азбучные и привычные истины, именно такие ассоциации и должны были прийти на ум…»

Можно сказать и то, что автору близки верхневолжские места, где прошло его детство. Да и о кадетском корпусе он пишет по личным впечатлениям (подробней они описаны в романе-хронике «Горсть света»).

Надо отметить, что в чудесных описаниях природы, которые рассыпаны, как бисер, по станицам романа «Пассажир последнего рейса», автор предстаёт как выдающийся писатель, подлинный художник слова, как представитель классической традиции русской литературы.

Хотелось бы сказать ещё несколько слов об этой незаслуженно забытой книге, любимом детище автора, о чём свидетельствует его переписка. Но возможно благодаря энтузиазму издателей, стремящихся донести до современного, в первую очередь молодого читателя лучшие произведения русской и советской литературы, выпавшие из повседневного круга чтения, мы сможем представить новую публикацию этого шедевра.

Пусть же «Пассажир последнего рейса» доставит новым поколениям читателей те же приятные минуты, которые когда-то, почти полвека назад, доставил нам.

Кандидат исторических наук

А. Н. Филиппов

Вступление

1

Старый пассажирский пароход «Лассаль», заканчивая навигацию, шёл вне расписания из Рыбинска вниз. В Городецком затоне начальство должно было решить судьбу парохода: капитальный ремонт или списание.

Октябрьским вечером в Кинешме «Лассаль» стал под погрузку. Метеопрогноз подгонял – ожидались туманы и заморозки. А груз оказался самый невыгодный, лёгкий и громоздкий: корзины с пивом, хлопок в кипах, тюки ваты, ящики с парфюмерией и галантереей. Грузили всей командой, вплоть до судовых стажёров из речного техникума. Даже помощники капитана – «пом», «пом-пом» и «пом-пом-пом», как их прозвали стажёры, – скинули шинели, надели телогрейки и «козы» – ремённые наплечники с упором на уровне поясницы – и вместе со всей командой давай вверх-вниз по трапам, то с ящиком, то с кипой на спине. Ночная погрузка, начатая вяло, пошла вдруг с таким весёлым и злым азартом, что и пассажиры, мёрзнувшие на пристани в ожидании посадки, не смогли остаться сторонними зрителями и тоже взялись помогать.

Руководил погрузкой капитан «Лассаля», рослый волгарь с поседелой бородой. Он держал в руке пачку документов на грузы и неторопливо ходил от трюма к трюму. И каждому грузчику хотелось быстрее и молодцеватее пробежать с поклажей мимо капитана.

Больше всех старался долговязый, болезненного вида гражданин в мятой шляпе и дешёвом заграничном пальто. На первый взгляд от него было трудно ждать сноровки грузчика, но, видимо, бегать с ношей по трапам приходилось ему не впервой.

После полуночи капитан приказал радисту транслировать спортивные марши. Под эту задорную музыку темп работы ещё ускорился. Всей артелью погрузку закончили к утру.

Даже пустую верхнюю палубу сплошь уставили ящиками, корзинами и тюками – прогуливаться здесь сейчас было некому. Из пароходной трубы повалил чёрный угольный дым, капитан взошёл на мостик, дал в машинное команду «Готовсь!» и потянул рукоять гудка. Из медного остывшего зёва сначала долго рвалась шипящая струя пара и брызг, потом протяжный рёв отдался эхом от высокого берега: «Лассаль» извещал пристань Кинешму, что закончил погрузку, произвёл посадку пассажиров и готовится отвалить, по всей вероятности, навсегда!

2

Кинешемская касса продала на «Лассаля» всего одно-единственное верхнее классное место. Купил его тот самый долговязый гражданин в заграничном пальто, что так усердствовал на погрузке. С чемоданчиком в руке пассажир остановился наверху, посреди полутёмного коридора. Потолочная лампа в матовом плафоне еле освещала одинаковые двери кают, красную ковровую дорожку поверх протёртого маслом линолеума и в дальнем конце – зеркальные стёкла салона, запертого на ключ.

Из каюты с надписью «Проводники» выглянула пожилая женщина в синей телогрейке с меховым воротником. За её спиной высились горы одеял и простыней, до самого потолка.