Салюки, Затерявшийся В Бордовом

Family Dollar Stores

Boeing

Всё, что мне было нужно, это лишние 200 баксов каждый месяц для инвестиций в акции, которые, как я знал, будут высоко цениться. И тогда в сорок лет я буду вполне обеспеченным человеком. Я продолжал писать:

РАБОТА

Работа ведущим на радио и телевидении включает в себя постоянный стресс, но именно к этой работе у меня есть талант и предрасположенность.

Радиопередачи со знаменитостями – это всегда стресс.

Всё, связанное с телевидением и радиовещанием, – всегда стресс.

Ни при каких условиях я не хотел больше ввязываться в еще одну временную, с неполной занятостью и без какой-либо страховки, работу подобную работе в «Тестинг Анлимитед». Мне нужно было научиться выдерживать стресс труда на радиостанции среднего или главного рынка, так как где-нибудь в другом месте будут платить не лучше, чем в «Тестинг Анлимитед». Мне необходимо научиться контролировать свою нервную систему. Радиостанция WSIU поможет мне:

Укрепить мою нервную систему, практикуя методы, описанные в книге Фон Рейхмана, каждый раз, когда я буду работать на WSIU.

Если я не буду пить, курить траву или принимать наркотики и буду придерживаться составленного плана, я смогу добиться успеха в жизни во время второй попытки. Я прикрепил этот новый лист на стене над письменным столом рядом с листом «Что я знаю».

Тем временем дождь прекратился и сквозь деревья начало проглядывать солнце. Я решил, что могу порадовать себя ностальгической прогулкой по кампусу.

Университетский кампус выглядел, как компьютерная заставка с видами из прошлого. Возможно, если бы не живописная роща в центре кампуса, не сверкающая поверхность озера в южной его части, и не Линкольн-Драйв, огибающий «Поинт» красивым изгибом, то кампус не был бы столь совершенен. Я бывал во многих университетах страны, но этот был моим самым любимым. Это была моя «альма матер».

Проходя мимо здания факультета сельского хозяйства на Линкольн-Драйв, я увидел картину, что, как и многие другие за последние 24 часа, выглядела сюрреалистически знакомой, но мне никак не удавалось понять, чем именно. Навстречу мне шел пожилой человек в серых клёшах и голубой пестрой рубашке с огромным воротником.

Наверное, профессор.

Но по мере его приближения в моей памяти всплыло фото из газеты «Дейли Иджипшн», и я вспомнил, кем был этот пожилой человек. Это был не профессор, а студент, который на восьмом десятке учился в одном из самых бурных университетов страны, проживая в общежитии и посещая лекции в компании сумасшедших подростков. Это был он, со своим белым ремнем на брюках и туфлях под цвет ремня. Сжимая в руках потертый старомодный портфель, он медленно шел мимо строительной площадки будущего второго корпуса факультета естественных наук. Мы кивнули друг другу в знак приветствия, и после этого я вспомнил еще одну статью из университетской газеты, осознав, что сейчас прохожу мимо призрака. Старик умер незадолго до окончания университета.

Я предположил, что это был один из первых призраков, что мне предстояло увидеть в 1971. Вернувшись в свою комнату и посмотрев в зеркало, я понял, что 20-летнего парнишки, которого я едва помнил, и который раньше обитал в моем теле, больше нет. Так что в некотором роде я тоже был призраком.

Взяв с книжной полки антологию рассказов о Шерлоке Холмсе, я начал читать рассказ «Собака Баскервиллей». Я должен был свыкнуться с мыслью, что каждый, кого я встречу в 1971, в 2009 будет уже совершенно другим человеком, если проживет так долго.

Именно поэтому человек из 21-го века, живущий теперь в 20, сидел сейчас, погрузившись в чтение о выдуманном сыщике из 19-го века.

К тому времени, как Гарри снова вернулся в комнату, снова лил дождь, причем с такой силой, что тротуар тонул в тумане из дождевых брызг. Мой сосед по комнате промок до нитки и теперь оставлял после себя лужи воды, что капала с одежды.

– Привет, Гарри, на улице дождь?

Ко мне снова вернулось хорошее настроение.

– Нет, кусок дерьма, я выгуливал свою форель.

Он быстро взглянул на часы, вытерся полотенцем и поспешил к своему переносному телевизору.

«Бамп-Бампа-Дампа-Бамп» – послышалось из телевизора, как только Гарри настроил антенну.

«Жизнерадостный… Это «Счастливый час польки» с Марвом Войчеховским!» – сообщил бодрый ведущий с чёрно-белого экрана.

Я и забыл об этом.

Спустив ноги со столешницы, я подошел к телевизору. Там показывали Марва, стоящего под дождем из пузырей.

«А теперь, прекра-асные люди, сестры Бронски спают вам песню популярной рок-группы «Би-итлс»!

Сестры Бронские спели «Ночь тяжелых дней» под аккомпанемент струнного оркестра, губной гармоники и аккордеона.

– Гарри, ты, наверное, шутишь, – пробормотал я, невольно поморщившись.

– Заткнись, Федерсон, – ответил Гарри.

На экране тем временем Марв в парике в стиле «Битлз» представил Ларри Бананзевинского, что начал исполнять композицию «Восемь дней в году».

– Но Марв Войчеховский? Если здесь кто-нибудь об этом узнает, тебя выгонят из университета. Ни один студент 70-х никогда не смотрит Марва Войчеховского, в особенности, если он учится в SIU.

– Я смотрю его, Федерсон. Это хорошее чистое развлечение, так что можешь меня укусить!

Гарри сидел перед телевизором в полном восторге и смотрел как Ларри поет своим пронизывающим тенором.

Он был также очарован этой программой, как психологией Фрейда, охотой на уток, математическим анализом, упражнениями с гирями и Библией. Я понятия не имел, почему ему нравится «Счастливый час польки с Марвом Войчеховским!» Что ж, пришло время это узнать. Дождавшись рекламы таблеток для печени, я начал разговор.

– Гарри, почему ты смотришь Марва Войчеховского?

Он оторвал взгляд от телевизора и посмотрел на меня. В его взгляде читалось, что подобных вопросов его сосед по комнтате еще не задавал.

– Нет, чувак. Это личное.

– Что может быть личного в том, чтобы смотреть программу Марва Войчеховского.

Гарри посмотрел на дождь за окном и пожал плечами.

– Ладно, Федерсон, я расскажу тебе. В детстве я был членом банды в Ист-Сент-Луисе и меня повязали с наркотой. Судья отправил меня в колонию для несовершеннолетних, и этот телеканал был единственным, что ловил тюремный телек. Вечером по субботам у нас было время просмотра телевизора, а в семь вечера показывали программу «Счастливый час польки». Марв стал для меня первым примером, у которого я научился поведению людей среднего класса.

– Но, Гарри, это ведь не... Это всё ненастоящее.

– Да, я знаю, Федерсон. Но это было только начало. Позже преподобный Маттингли обучил меня хорошим манерам, и я принял решение, что, вернувшись домой, стану на правильный путь и завяжу с наркотиками совсем. Через несколько лет я получил аттестат о среднем образовании и подал документы в университет SIU. Сам же тем временем работал на разных работах: официантом, продавцом мороженного, дворником и в таком же роде. Я сдал пару экзаменов, и оказалось, что у меня есть способности к экономике. Вот так я и стал студентом, получающим стипендию. И всё это началось благодаря Марвину Войчеховскому.

Эти несколько фраз сказали мне больше, чем я когда-либо знал о Гарри Смикусе. Впервые за всё время. Мы не знали историй друг друга, потому что это не имело для нас никакого значения. Мы с Гарри принимали друг друга такими, как есть.

– Гарри, а ты знаешь, что, если бы ты пропустил эту программу, то мог бы посмотреть ее позже, причем много раз.

– Отлично, Федерсон, но я хочу посмотреть ее прямо сейчас. Так что заткнись, реклама заканчивается.

Да, «Счастливый час польки» с Марвом будет преследовать Гарри в 21-м веке снова и снова. Я опять кинул взгляд на цитату Уитмена, приклеенную скотчем к батарее. Рядом с ней висело расписание моих лекций. Часы на радиоприемнике показывали 7:58... Осталось чуть больше четырех часов до начала завтрашнего дня. Дня, когда понедельник станет настоящим, и я начну улучшать свои оценки, личную жизнь, характер и свое будущее. Я изучу книгу доктора Фон Рейхмана, найду Кэтрин и стану посещать лекции. Но алгебра в 7:30 утра? Я, наверное, рехнулся, если поставил ее в такую рань!

Глава VІ

Следующим утром я проснулся под жуткий гул, после которого из моего радиоприемника раздались звуки чикагской песни «Кто-нибудь знает, который сейчас на самом деле час?». Я пропустил привычное блуждание пошатывающейся походкой, долгое потягивание кофе и поиски газеты, и сразу же перешел к неистовому бредовому ужасу.