Мистер Морг

– А как вы объясните то, что эта… боевая машина стала рабом, почему же он не стал драться, чтобы выйти из этого неприятного положения?

Грейтхаус надкусил кукурузную лепешку и легонько постучал вилкой по блюду. Ожидая, пока Грейтхаус заговорит, Мэтью обратил внимание, что все тарелки и чашки имеют модную нынче расцветку, известную под названием «Кровь индейца», и куплены Салли Алмонд у Хайрама Стокли, который, отремонтировав свою гончарную мастерскую, начал экспериментировать с разными видами глазури. Благодаря приступу ярости быка Брута, гончарня Стокли удвоила свой доход.

– Причина, по которой он оказался в «неприятном положении», как ты это называешь, – наконец ответил Грейтхаус, – скорее всего, так и останется неизвестной. Но, наверное, даже лучшего в мире воина могут огреть сзади дубиной или поймать в сеть, а потом навалиться вшестером или всемером, или он может решить пожертвовать собой ради того, чтобы кто-то другой смог вырваться из цепей. Его соплеменники – рыбаки, они с давних пор ходят в море. Его могли схватить, когда он был в лодке и ему некуда было бежать. Языка же он мог лишиться, потому что не хотел сдаваться без боя, а потом какой-нибудь сострадательный работорговец объяснил, что дальше ему отхватят еще какую-нибудь часть тела. Могло случиться все, что угодно, но, как я сказал, мы вряд ли когда-нибудь узнаем, что именно.

– Тогда я не понимаю, почему он просто не грохнул Маккаггерса и не унес ноги.

– А зачем ему это? – Грейтхаус внимательно смотрел на Мэтью, как будто перед ним сидел слабоумный. – Куда бы он делся? Какой ему смысл? Насколько мне известно, Маккаггерс к нему добр, и Зед отвечает ему верностью… – Он замолк, сверяясь с внутренним компасом. – Насколько может быть верен раб, учитывая обстоятельства. Ну и это показывает, что Зед умен. Если бы это было не так, мне до него не было бы дела. Не стал бы я и платить Бенджамину Аулзу, чтобы он сшил ему приличный костюм.

– Что?! – Дело принимало серьезный оборот. Как, Грейтхаус даже заплатил за костюм? Чтобы его носил раб Маккаггерса? Придя в себя, Мэтью сказал: – Не могли бы вы объяснить мне – как можно вразумительнее и убедительнее, – чем именно вас так привлек Зед, что вы собрались аж нанять его на работу? Или про это мне пригрезилось?

– Нет, не пригрезилось. Вот твой завтрак.

Эвелин принесла на подносе то, что заказал Мэтью. Остальным посетителям она продемонстрировала пустой мешок, на котором красной краской значилось: «Колбаски миссис Таак», а ниже шла фирменная надпись: «Таакое удовольствие».

– Дорогие друзья, ни одной не осталось! – (В ответ на ее сообщение из-за столов разочарованно, но добродушно зашикали и засвистели.) – В следующем месяце должна прийти еще партия, мы вывесим об этом на улице объявление.

– Как их у вас расхватывают, – заметил Мэтью, когда Эвелин ставила перед ним блюдо.

– Не верят, что все раскуплено, пока собственными глазами не увидят. Если бы эта женщина не жила так далеко, в Пенсильвании, то Салли, наверное, затеяла бы с ней общее дело. Но так или иначе, – сказала она, пожимая плечами, – все дело в специях. Вам что-нибудь еще?

– Нет, достаточно, спасибо. – Когда Эвелин снова ушла и шум в зале стих, Мэтью пристально посмотрел в глаза Грейтхаусу, продолжавшему напротив него свою трапезу. – Вы ведь пошутили, что берете Зеда на работу.

– Я вовсе не шучу. И поскольку у меня есть полномочия от Кэтрин принимать решения в ее отсутствие, я намерен немедленно приступить к осуществлению этого замысла.

– К осуществлению замысла? Что это значит?

У Грейтхауса оставался недоеденным последний кусочек колбаски, который он, очевидно, оставил, чтобы посмаковать, когда расправится с кукурузными лепешками.

– Во-первых, бюро должно выкупить его у Маккаггерса.

– Выкупить?!

– Да-да, выкупить. Господи, Мэтью! Ты что, не высыпаешься? С первого раза теперь не понимаешь? – На лице Грейтхауса мелькнула озорная улыбка. – А, вон оно что! С внучкой Григсби небось гуляешь под луной?

– Да что вы!

– Ты говоришь одно, а твой румянец – другое.

– Мы с Берри друзья, – сказал Мэтью и поймал себя на том, что говорит очень напряженным и осторожным голосом. – Не более того.

Грейтхаус хмыкнул.

– По-моему, если два человека вместе спасаются бегством по винограднику, то они или никогда уже не захотят увидеть друг друга еще хоть раз, или станут больше чем друзьями. Но я рад, что ты о ней заговорил.

– Я? Я о ней не заговаривал!

Для пущей убедительности он с хрустом вонзил зубы в крендель.

– В моем плане есть место и для нее, – сказал Грейтхаус. – Я хочу купить Зеда у Маккаггерса и собираюсь ходатайствовать перед лордом Корнбери, чтобы он оформил Зеду вольную.

– Воль… – Мэтью замолчал, голова у него сегодня точно работала туговато. – И видимо, Маккаггерс охотно продаст вам раба, который так нужен ему и делает такую важную работу?

– Я еще не разговаривал об этом с Маккаггерсом. Пойми меня. – Он дожевал последний кусочек колбаски и снова потянулся за чаем. Но чая ему не хватило, и он умыкнул у Мэтью сидр и выпил половину. – Вот это дело с игрой в лото, за которое ты взялся. Пойти в разбойничий притон и прикинуться пижоном-игроком. Ну, роль пижона тебе удалась, но, Мэтью, ведь ты подвергал себя там большой опасности, и не делай вид, что это не так. Если бы я знал, что ты в такое ввяжешься, то пошел бы с тобой.

– Вам же некогда было, – ответил Мэтью, имея в виду историю с доктором Гробсоном, из-за которой Грейтхаусу пришлось отправиться на другой берег реки, в Нью-Джерси. – И если я правильно понимаю круг моих служебных прав и обязанностей, я могу сам, без вашего одобрения, браться за дело или отказаться от него.

– Совершенно верно. Потому-то тебе и нужен человек, который будет прикрывать твою спину. Я заплатил Маккаггерсу за то, чтобы он разрешил Зеду нарядиться в купленный мной костюм и явиться в «Петушиный хвост». Я уверил его, что Зеду там не грозит опасность – и это же правда, если учесть его способности.

– Но вы ведь не знали, что это окажется правдой. Ему еще только предстояло показать себя. – Мэтью вернулся к фразе, заставившей его перестать хрустеть кренделем. – Прикрывать мою спину? Вы хотите сказать, что Зед будет моим телохранителем?

– Так, не кипятись. Послушай меня. Знаешь, какие указания я просил Маккаггерса дать Зеду вчера вечером? Защищать нас с тобой и самого себя. Я был готов прийти на помощь, если бы запахло жареным.

– Да, – кивая, сказал Мэтью. – Из-за вашей попытки прийти на помощь вы чуть не остались без руки.

– Все знают, что Скелли держит за стойкой топор! Мэтью, я же не идиот!

– Я тоже, – стараясь скрыть запальчивость за спокойным тоном, ответил Мэтью. – И телохранитель мне не нужен. Вам не приходило в голову, что в обществе раба можно нажить больше неприятностей, чем когда просто сам идешь куда-нибудь – например, в разбойничий притон, как вы выразились, – и выпутываешься, полагаясь только на свою смекалку? Зед бесстрашен, и это, конечно, здорово. Качество, достойное восхищения, нет спору. Но иногда бесстрашие и опрометчивость идут рука об руку.

– Ну да, а иногда франтовство и упрямство идут рука об задницу! – сказал Грейтхаус.

Трудно было сказать, от гнева или от колбасок запылали у него щеки, но в глубине его глаз загорелся и не сразу погас злой огонек – похожее предупреждение Мэтью время от времени видел, когда они тренировались в фехтовании и Грейтхаус забывал, где он находится, на краткий опасный миг уносясь в своем воображении на поля битв и в закоулки интриг, и закаливших его, и оставивших на нем шрамы. В такие мгновения Мэтью мог считать, что ему повезло, если его не проткнули: хоть он и совершенствовался в искусстве защищать свою шкуру, ему так и суждено было оставаться не более чем фехтовальщиком-любителем. Мэтью ничего не сказал. Он покосился в сторону и отпил сидра, ожидая, когда старший воин вернется из обагренных кровью коридоров памяти.

Грейтхаус захрустел суставами пальцев. «Кулаки у него вроде и так большие», – подумал Мэтью.

– Кэтрин возлагает на тебя большие надежды, – сказал Грейтхаус уже тише, примирительным тоном. – Я полностью согласен, что никто не вправе диктовать тебе, за какие дела браться, а за какие – нет. Но, как она предупреждала, в этом ремесле тебя, конечно же, всегда может подстерегать опасность, иногда смертельная. – Он помолчал, не переставая похрустывать пальцами. Ему не сразу удалось сказать то, что он хотел. – Я не могу быть с тобой постоянно, но мне бы очень не хотелось, чтобы на твоей надгробной плите значился тысяча семьсот второй год.

– Мне не нужен… – Мэтью замолчал на полуслове.

Его как будто накрыла тьма, словно черный плащ, не замечаемый посетителями, завтракавшими у Салли Алмонд. Он хорошо знал эту тьму. Это был страх, он приходил внезапно, от него начинало сильнее стучать сердце, а по вискам неприятно стекал пот. Все дело было в белой карточке с кровавым отпечатком пальца. Карточка лежала в письменном столе в его обиталище, бывшей молочной, за домом Мармадьюка Григсби. Об этой карточке, подброшенной под его дверь каким-то подозрительным типом после приключения с Королевой Бедлама, не было известно никому, кроме самого Мэтью. Он не хотел, чтобы об этом знала Берри и уж тем более ее дед, всегда державший наизготове перо в перепачканных чернилами пальцах. Время от времени Мэтью порывался поведать свою тайну Грейтхаусу, но каждый раз все-таки решал, что лучше молчать, а на тьму старался просто не обращать внимания. Но это порой было очень непросто.

Карточка была предупреждением, что ему грозит смерть. Нет, не грозит. Она ему обещана. Такую же карточку подбросили Ричарду Герральду, полубрату Грейтхауса, и через семь лет обещание было исполнено самым чудовищным способом. Такую же карточку получил и мировой судья Натаниел Пауэрс, у которого Мэтью работал секретарем и который свел Мэтью с Кэтрин Герральд. Обещание расправы продолжало витать над Пауэрсом, летом покинувшим Нью-Йорк с семьей и отправившимся в колонию Каролину помогать брату Дарему управлять табачной плантацией лорда Кента.

Обещанная смерть должна была наступить в этом или следующем году, или годом позже, или еще через год. Кто получал такую карточку с кровавым отпечатком пальца, того обязательно настигала рука профессора…

– Ты свое рокахомини есть собираешься? – спросил Грейтхаус. – Холодное оно никуда не годится.

Мэтью покачал головой, и Грейтхаус подвинул его миску к себе.

В несколько мгновений здоровяк, четыре раза черпнув ложкой, почти полностью очистил миску от рокахомини, а тьма, накрывшая Мэтью, отступила – она всегда отступала. Сердце его снова билось ровно, капельки едкого пота испарились, он сидел спокойно, с бесстрастным выражением лица. Никто из присутствующих и не подозревал, что за сидящим рядом с ними молодым человеком гонится по пятам страшная смерть и преследование это может продолжаться годами – или закончиться сегодня же вечером на Бродвее ударом клинка в спину.

– Ты где?

Мэтью моргнул. Грейтхаус отодвинул миску.

– Ты был не здесь, – сказал он. – Я знаю этот адрес?

– Я думал про Зеда, – произнес Мэтью, стараясь говорить поубедительнее.