Лебединая песнь

Он поднял тощую ладонь и отогнал мух.

А потом начался стук, и Маклин застонал и вжался в стену. Чарли стучали по люку прутьями и палками. Эхо в яме удваивало и утраивало шум, пока Маклин не зажал уши руками. Стук продолжался, все громче и громче, и Маклин чувствовал, что вот-вот закричит.

«Нельзя! – сказал Солдат-Тень с глазами, как лунные кратеры. – Нельзя, чтобы они слышали твои крики».

Маклин набрал пригоршню земли и засунул ее в рот. Солдат-Тень был прав. Солдат-Тень всегда был прав.

Стук прекратился, и крышку оттащили в сторону. Пронзительный солнечный свет ослепил Маклина, и он увидел их, с ухмылкой перегнувшихся через край.

– Эй, полкаш! – позвал один. – Жрать хочешь, полкаш Макрин?

Рот Маклина был полон грязи и дерьма. Полковник кивнул и сел, как собака, готовая почесаться.

«Осторожно, – прошептал ему на ухо Солдат-Тень. – Осторожно».

– Жрать хочешь, полкаш Макрин?

– Пожалуйста. – Изо рта Маклина вываливалась грязь. Он протянул к свету ослабшие руки.

– Лови, полкаш Макрин!

Что-то упало в грязь в нескольких футах от разлагавшегося трупа пехотинца по имени Рэгсдейл. Маклин подполз к нему, перебрался через труп и схватил это что-то, оказавшееся жаренной на масле рисовой лепешкой. Он стал жадно запихивать ее в рот, к глазам подступили слезы радости. Чарли над ним захохотали. Маклин переполз через останки капитана ВВС, которого прозвали Миссисипи за густой бас. Теперь от Миссисипи осталась кучка тряпья и костей. В дальнем углу лежало третье тело: еще один пехотинец, парень из Оклахомы по фамилии Макги. Маклин присел над Макги, жуя рис и чуть не плача от радости.

– Эй, полкаш Макрин. Ты грязнуля. Пора принимать ванну.

Маклин всхлипнул и вздрогнул, прикрыл голову руками, потому что знал, что это означает.

Один из чарли перевернул в яму ведро с человеческим дерьмом, и оно полилось на Маклина, растекаясь по голове, спине и плечам. Чарли зашлись от хохота, но полковник устремил все внимание на рисовую лепешку. Брызги фекалий попали на нее, и он вытер их лохмотьями своей летной куртки.

– Вот так! – крикнул вниз чарли, выливший ведро. – Теперь ты чистый парень!

Мухи замельтешили над головой Маклина.

«Хороший у меня сегодня обед, – подумал Маклин. – Это поддержит жизнь».

Пока он разжевывал лепешку, Солдат-Тень сказал: «Правильно делаешь, Джимбо. Разжуй каждый кусочек до последней крошки».

– Ты теперь стал чистым! – снова крикнул чарли, и металлическую крышку вернули на место, отрезав солнечный свет.

«Дисциплина и контроль. – Солдат-Тень подполз к нему ближе. – Это делает мужчину мужчиной».

– Да, сэр, – ответил Маклин.

Солдат-Тень смотрел на него глазами, горящими, как напалм в ночи.

– Полковник!

Его звал далекий голос. Этот голос трудно было уловить, потому что по телу разливалась боль. На Маклине, почти ломая его позвоночник, лежало что-то очень тяжелое.

«Мешок картошки, – подумал он. – Нет, не то. Что-то тяжелее».

– Полковник Маклин, – настаивал голос.

«Идите к черту, – мысленно огрызнулся он. – Пожалуйста, уйдите».

Он попытался поднять правую руку, чтобы согнать мух с лица, но, когда пошевелил ею, от кисти к плечу его пронзила оглушающая боль и отозвалась в позвоночнике. Маклин застонал.

– Полковник! Это Тедди Уорнер. Вы меня слышите?

Уорнер. Мишка Тедди.

– Да, – проговорил Маклин.

Боль ножом ударила его под ребра. Он знал, что сказал недостаточно громко, поэтому попробовал еще:

– Да, я слышу вас.

– Слава богу! У меня есть фонарь, полковник!

Луч попал Маклину на веки, и полковник попытался открыть глаза. Свет пробивался с высоты примерно в десяти футах над головой Маклина. Каменная пыль и дым все еще не развеялись, но полковник смог разобрать, что лежит на дне ямы. Медленно повернув голову, отчего боль чуть не швырнула его в беспамятство, он увидел: дыра над ним недостаточно широка, чтобы в нее мог пролезть человек. Как он оказался зажатым в таком пространстве, полковник не знал. Ноги его были поджаты, спина скрючилась под тяжестью не мешка с картошкой, а человеческого тела. Под тяжестью мертвеца – кого именно, Маклин не мог сказать. Над ними висели рваные кабели и переломанные трубы. Полковник попытался высвободить ноги из-под страшной тяжести, но жгучая боль снова пронзила его правую руку. Он повернул голову в противоположную сторону и при слабом свете фонарика, пробивавшемся сверху, увидел то, что стало сейчас его главной проблемой.

Его правая рука уходила в трещину в стене. Трещина была примерно в дюйм шириной, а на скале блестели струйки крови.

«Моя рука», – тупо подумал он.

Ему вспомнились оторванные пальцы Беккера. Он решил, что рука могла попасть в щель, когда он падал, а потом скала переместилась опять…

Он не чувствовал ничего, кроме терзающей боли в запястье, как от затянутого наручника. Кисть и пальцы онемели.

«Придется научиться быть левшой, – решил он. И вдруг его словно ударило: – Мой палец для спускового крючка пропал».

– Наверху со мной капрал Прадос, полковник! – крикнул вниз Уорнер. – У него сломана нога, но в остальном он в порядке. У других состояние хуже, многие мертвы.

– А как ваше? – спросил Маклин.

– Спину чертовски крутит. – Голос звучал глухо, будто Уорнеру было трудно дышать. – Чувствую себя так, словно разваливаюсь на части и суставы меня не держат. Плюю кровью.

– Кто-нибудь занимается составлением сводки потерь?

– Переговорная линия вышла из строя. Из вентиляции валит дым. Я слышу, что где-то кричат люди, значит кто-то из них выжил. Боже мой, полковник! Должно быть, гора сдвинулась!

– Мне нужно выбраться отсюда, – сказал Маклин. – У меня рука зажата в скале, Тедди. – Мысль о размолоченной кисти вернула ему боль, и он с усилием стиснул зубы, пережидая ее. – Вы можете помочь мне?

– Как? Я не смогу пролезть к вам, а если рука у вас зажата…

– Мне раздробило руку, – спокойно сказал ему Маклин, чувствуя, что теряет сознание: все плыло и казалось нереальным. – Достаньте мне нож. Самый острый, какой удастся найти.

– Что? Нож? Зачем?