Отлив

– Как она сейчас? – спросил он.

– Ост тень норд пол к норду, – ответил Дэвис. – Почти как я ожидал.

– А что подумают матросы?

– Э, они не думают. Им за это не платят, – ответил капитан.

– Кажется, у вас что-то произошло с… – Геррик не договорил.

– Скверная тварь, так и норовит укусить. – Капитан покачал головой. – Но пока вы и я держимся вместе, это не имеет значения.

Геррик лег в проходе с наветренной стороны. Вечер был ясный, безоблачный. Покачивание корабля убаюкивало Геррика, к тому же он ощущал тяжесть первой сытной еды после долгой голодовки. От глубокого сна его разбудил голос Дэвиса:

– Восемь склянок!

Геррик осоловело поднялся и побрел на корму, где капитан передал ему штурвал.

– Бейдевинд[26 - Бейдевинд – курс парусного судна, при котором его диаметральная плоскость составляет угол менее 90° с направлением ветра.], – сказал он. – Ветер немного порывистый. Как рванет посильнее, так забирайте насколько можно к наветренной стороне, но держите полный.

Он шагнул к надстройке, помедлил и окликнул полубак:

– Нет ли там у кого концертины?[27 - Концертина – пневматический музыкальный инструмент, небольшая гармонь, с клавишами в виде кнопок.] Молодчина, Дядюшка Нед. Тащи ее на корму, ладно?

Шхуна очень легко слушалась руля, и Герриком, который не спускал глаз с парусов, белевших в лунном свете, овладела дремота. Резкий звук, донесшийся из каюты, вывел его из забытья – там откупорили третью бутылку, и Геррик вспомнил про «Морского скитальца» и про Группу четырнадцати островов. Вслед за этим послышались звуки аккордеона и голос капитана:

Что нам ураганы? Мы набьем карманы
И пойдем, пойдем плясать по берегу реки —
Я в обнимку с Молли, а Том в обнимку с Полли,
Как вернемся мы из Южной Аме-ри-ки![28 - Перевод песен И. Комаровой.]

Звучала затейливая мелодия; вахтенный внизу остановился у передней двери и заслушался. При свете луны видно было, как Дядюшка Нед кивает в такт головой; Геррик улыбался, стоя у штурвала, забыв на время о своих тревогах. Песня следовала за песней, взлетела еще одна пробка, голоса стали громче, точно двое в каюте ссорились, но согласие, видимо, было тут же восстановлено, и теперь послышался голос Хьюиша, который под аккомпанемент капитана затянул:

На воздушном шарике
На небо полетим,
Звезды посчитаем,
На месяц поглядим!

Геррика захлестнула волна омерзения. Он сам удивлялся, до какой степени мелодия и слова (написанные не без лихости), голос и манера певца действовали ему на нервы: как скрип ножа по тарелке. Его тошнило при мысли, что оба его компаньона упиваются до потери сознания краденым вином, ссорятся и икают и опять приходят в себя, в то время как перед ними уже зияют двери тюрьмы.

«Неужели я продал свою душу зря?» – думал он, и в нем закипала ярость и решимость – ярость против своих товарищей и решимость довести дело до конца, если только это возможно; извлечь выгоду из позора, раз уж позор неминуем, и вернуться домой, домой из Южной Америки, – как там поется в песне?

Что нам ураганы? Мы набьем карманы
И пойдем, пойдем плясать по берегу реки… —

звучали слова в его мозгу, и перед ним вдруг возникла освещенная фонарями лондонская набережная; он узнал ее и увидел огни моста Бэттерси, перекинутого через угрюмую реку. И пока длился этот мираж, Геррик стоял как зачарованный, глядя в прошлое. Он был неизменно верен своей любимой, но недостаточно прилежно вспоминал о ней. Среди собственных возрастающих невзгод она как-то отодвинулась вдаль, словно луна в тумане. Его прощальное письмо, внезапная надежда, толкнувшая его в разгар отчаяния принять постыдное решение, перемена обстановки, океан, музыка – все всколыхнуло в нем мужественность.

«Я все-таки завоюю ее, – подумал он, сжав зубы. – Правдой или неправдой – не все ли равно?»

– Четыре склянка, помощник. Уже, наверное, четыре склянка, – вдруг вывел его из задумчивости голос Дядюшки Неда.

– Посмотри на часы, Дядюшка, – сказал он. Сам он не желал заглядывать в каюту из-за пьянчуг.

– Уже больше, помощник, – повторил гаваец.

– Тем лучше для тебя, Дядюшка, – отозвался Геррик и вручил ему штурвал, повторив указания, полученные раньше им самим.

Он сделал два шага, как вдруг вспомнил про счисление.

«По какому она идет курсу?» – подумал он и залился краской стыда. То ли он не посмотрел на цифры, то ли забыл их – опять привычная небрежность: доску придется заполнить наугад.

«Больше никогда этого не случится! – поклялся он себе в безмолвной ярости. – Никогда! Если план провалится, моей вины тут быть не должно!»

И всю остальную вахту он провел рядом с Дядюшкой Недом и изучал циферблат компаса так, как, вероятно, никогда не изучал письма от любимой.

Все это время, подстрекая его к вящей бдительности, из кают-компании до него доносились пение, громкий разговор, издевательский хохот и то и дело хлопанье пробок.

Когда в полночь вахта по левому борту кончилась, на шканцах показались Хьюиш и капитан с пылающими физиономиями. Оба нетвердо держались на ногах. Первый был нагружен бутылками, второй нес две жестяные кружки. Геррик молча прошел мимо них. Они окликнули его хриплыми голосами – он не ответил; они обругали его невежей – он не обратил внимания, хотя в животе у него крутило от бешенства и отвращения. Он прикрыл за собой дверь и бросился на рундук, не для того чтобы спать, решил он, а чтобы размышлять и предаваться отчаянию. Однако он и двух раз не повернулся на своей неудобной постели, как пьяный голос заорал ему в ухо, и ему опять пришлось идти на палубу и стоять утреннюю вахту.

Первый вечер установил образец для последующих. Два ящика шампанского едва продержались сутки, и почти все было выпито Хьюишем и капитаном. Хьюиш не бывал трезв, но и мертвецки пьян тоже не бывал; излишества явно пошли ему на пользу, пища и морской воздух скоро вылечили его, и он начал полнеть. Но с Дэвисом дела обстояли хуже. В обмякшей личности, целыми днями валявшейся на рундуке в расстегнутом кителе, потягивавшей вино и читавшей романы, в шуте, который из вечерней вахты устраивал публичные попойки, трудно было узнать энергичного моряка, бодро шагавшего по улицам Папеэте. Он держался вполне прилично до тех пор, пока не кончал измерять высоту солнца; тут он зевал, откладывал в сторону свои вычисления, скручивал карту и с этой минуты уже проводил время в рабском потворстве своим желаниям либо в пьяном, скотском сне. Он забросил все свои обязанности, за исключением одной: поддерживал суровую дисциплину во всем, что касалось стола. Снова и снова Геррик слышал, как вызывают кока на корму, как тот бежит с новыми блюдами в кают-компанию или уносит оттуда пищу, начисто забракованную. И чем больше капитан предавался пьянству, тем изощреннее становился его вкус.

Однажды утром он приказал вывесить за борт боцманский стул, разделся до пояса и перелез через поручни с банкой краски.

– Не нравится мне, как покрашена шхуна, – заявил он, – да и название пора убрать долой.

Но это занятие наскучило ему через полчаса, и шхуна продолжала путь с безобразным пятном на корме – часть слова «Фараллона» оказалась замазанной, а часть проглядывала сквозь слой краски. Он отказался стоять ночную и утреннюю вахты. Погода ведь для плавания отличная, объявил он и спросил со смехом:

– Где это слыхано, чтобы капитан сам нес вахту?

На счисление, которое Геррик все еще старался соблюдать, он не обращал ни малейшего внимания и не оказывал Геррику никакой помощи.

– На что нам сдалось это счисление? – спросил он. – Солнце на месте, и ладно.

– Солнце будет светить не всегда, – запротестовал Геррик. – Вы же сами говорили, что не доверяете хронометру.

– Ну, хронометр нам упрекнуть не в чем! – воскликнул Дэвис.

– Сделайте мне одолжение, капитан, – холодно произнес Геррик. – Я желаю соблюдать счисление, поскольку это входит в мои обязанности. Я не знаю, какую надо делать скидку на течение, не знаю, как это делается. Я слишком неопытен, и я прошу вас мне помочь.

– Никогда не следует расхолаживать усердного офицера, – проговорил капитан, снова разворачивая карту (Геррик застал его как раз в рабочие часы, когда он был еще относительно трезв). – Вот оно, глядите сами: чисто в любом направлении между вест и вест-норд-вест и в окружности от пяти до двадцати пяти миль. Так говорит адмиралтейская карта – надеюсь, вы не считаете себя умнее ваших же англичан?

– Я стараюсь выполнять мой долг, капитан Браун, – сказал Геррик, густо покраснев, – и имею честь уведомить вас, что не люблю, когда надо мной издеваются.

– Да какого черта вам нужно? – заорал Дэвис. – Идите и следите за проклятым кильватером. Коли стараетесь выполнять долг, так чего не выполняете? Я считаю, что не мое дело торчать на хвосте у судна, а ваше. И вот еще что я скажу, любезный. Я вас не просил задирать тут передо мной нос. Вы обнаглели, вот что. Лучше не приставайте ко мне, мистер Геррик, эсквайр.

Геррик разорвал бумаги, которые держал в руках, бросил на пол и вышел из каюты.

– Зубрила, и только, а? – насмешливо сказал Хьюиш.