Отлив

– И для вас это полная гарантия? – с изумлением спросил Геррик.

– Естественно. Я человек простой и понимаю все буквально. Если не ошибаюсь, там есть слова: «Кого соединил Господь». Вот я и поженил их и почитаю брак священным.

– Вот как! – произнес Геррик.

– Видите ли, я могу надеяться на выгодную женитьбу, когда вернусь на родину, – сказал доверительным тоном Этуотер. – Я богат. Один этот сейф, – он положил на него руку, – даст немалое состояние, когда я соберусь выставить мои жемчужины на продажу. Здесь находятся сборы из лагуны за десять лет; каждый день с утра до вечера у меня работали десять ловцов. Я забрался глубже, чем это обычно делают люди в здешних краях; у меня горы гниющих раковин, но я достиг превосходных результатов. Не хотите взглянуть?

Такое подтверждение догадки капитана тяжко поразило Геррика, и ему с трудом удалось не выдать своих чувств.

– Нет, спасибо, не хочется, – сказал он. – Жемчуг меня не интересует. Я равнодушен к подобным…

– Безделушкам? – досказал за него Этуотер. – И все-таки, я считаю, вам стоит взглянуть на мою коллекцию: она действительно уникальна, и, кроме того, она… как, впрочем, и все мы и все нас окружающее… висит на волоске. Сегодня она приумножается и процветает, завтра с ней покончено, она брошена в печь. Сегодня она здесь, нераздельна, в сейфе, завтра – даже сегодня вечером! – она рассеется. Сегодня, глупец, сегодня могут у тебя потребовать душу!

– Я вас не понимаю, – проговорил Геррик.

– Нет? – спросил Этуотер.

– Вы говорите загадками, – неуверенным голосом произнес Геррик. – Я не могу понять, что вы за человек и к чему вы клоните.

Этуотер стоял, упершись руками в бока, нагнув голову вперед.

– Я фаталист, – ответил он, – а сейчас – если вы настаиваете – еще и экспериментатор. Кстати говоря, кто вымарал название шхуны? – с издевательской вкрадчивостью добавил он. – Знаете, по-моему, следует довести дело до конца. Название частично можно прочесть. Если уж что делать, так делать хорошо. Вы согласны со мной? Как приятно это слышать! Ну а теперь перейдем на веранду? У меня есть сухой херес; мне интересно знать ваше мнение о нем.

Геррик последовал за ним на веранду, где стол, освещенный висячими лампами, сверкал белоснежной скатертью, салфетками и хрусталем. Геррик последовал за ним, как преступник следует за палачом, как овца за мясником; машинально взял рюмку с хересом, попробовал, машинально похвалил. Неожиданно опасения его приняли обратный характер: до сих пор он видел Этуотера связанным, с кляпом во рту, беспомощной жертвой; он жаждал броситься на его защиту, спасти его. Теперь тот высился перед ним, загадочный, таящий угрозу, как ангел гнева, вооруженный знанием, несущий кару. Геррик поставил назад рюмку и с удивлением увидел, что она пуста.

– Вы всегда носите при себе оружие? – спросил он и тут же готов был вырвать себе язык.

– Всегда, – ответил Этуотер. – Мне довелось здесь пережить бунт – одно из приключений моей миссионерской жизни.

В ту же минуту до них донеслись голоса, и сквозь переплет веранды они увидели приближающихся Хьюиша и капитана.

Глава 3

Званый обед

Они принялись за обед, примечательный своим разнообразием и изысканностью: черепаховый суп, жаркое, рыба, птица, молочный поросенок, салат из листьев кокосовой пальмы и на десерт – жареные побеги кокоса. Никаких консервов; даже приправы, кроме масла и уксуса в салате и нескольких перышек зеленого лука, собственноручно выращенного Этуотером, не были европейскими. Херес, рейнвейн, кларет сменяли друг друга, а завершило обед поданное к десерту шампанское с «Фараллоны».

Очевидно было, что Этуотеру, подобно многим глубоко религиозным людям, в эпоху, предшествующую «сухому закону», была свойственна доля эпикурейства[47 - Эпикурейство – образ жизни, при котором выше всего ставятся личные удовольствия и чувственные наслаждения.]. Хорошая пища действует на такие натуры умиротворяюще, а тем более когда превосходная трапеза задумана и приготовлена, чтобы угостить других. Поэтому манеры хозяина в этот вечер оказались приятным образом смягчены. Громадных размеров кот сидел у него на плече, мурлыча и время от времени ловко подхватывая лапкой брошенный ему кусочек. Этуотера и самого можно было уподобить коту, когда он сидел во главе стола, оделяя гостей то знаками внимания, то ядовитыми намеками, пуская в ход без разбора то бархатные лапки, то когти. И Хьюиш и капитан постепенно попали под обаяние его небрежно-гостеприимного обращения. Для третьего гостя события обеда долгое время протекали незамеченными. Геррик принимал все, что ему подавали, ел и пил, не разбирая вкуса, и слушал, не вникая в смысл. Разум его существовал сам по себе и был занят созерцанием ужасного положения, в котором обладатель его очутился. Что известно Этуотеру, что замышляет капитан, с какой стороны ожидать предательского нападения – вот были главные темы размышлений Геррика. Порой ему хотелось выскочить из-за стола и бежать в темноту. Но даже это было для него исключено: любой поступок, любое слово, какое бы то ни было движение могли лишь ускорить жестокую трагедию. И он сидел замерев и ел бескровными губами. Двое из его сотрапезников внимательно наблюдали за ним: Этуотер искоса бросал зоркие взгляды, не прерывая беседы, капитан – мрачно и озабоченно.

– Ну, я вам доложу, это всем хересам херес, – объявил Хьюиш. – Сколько он вам стоит, если не секрет?

– Сто двенадцать шиллингов в Лондоне да перевозка в Вальпараисо и дальше, – отвечал Этуотер. – Он действительно производит впечатление недурного питья.

– Сто двенадцать! – пробормотал клерк, смакуя вино и цифру с откровенным восторгом. – Мать честная!

– Очень рад, что вам нравится, – продолжал Этуотер. – Наливайте еще, мистер Хювиш, держите бутылку около себя.

– Моего приятеля зовут Хьюиш, а не Хювиш, сэр, – сказал, покраснев, капитан.

– О, конечно, прошу простить меня, Хьюиш, а не Хювиш, разумеется. Я собирался сказать, что у меня есть еще восемь дюжин, – добавил он, бросая пронзительный взгляд на капитана.

– Восемь дюжин чего? – спросил Дэвис.

– Хереса, – последовал ответ. – Восемь дюжин превосходного хереса. Пожалуй, уже один херес стоит того, чтобы… для человека, любящего выпить…

Двусмысленные слова попали в цель. Хьюиш с капитаном застыли на месте и с испугом уставились на говорящего.

– Стоит чего? – спросил Дэвис.

– Стоит ста двенадцати шиллингов, естественно, – ответил Этуотер.

Капитан запыхтел, поискал было связь между всеми намеками Этуотера, затем неуклюже переменил тему разговора.

– Сдается мне, сэр, что на этом острове мы почти что первые белые, – сказал он.

Этуотер с готовностью и с полной серьезностью подхватил новую тему:

– Если не считать меня и доктора Саймондса, можно сказать – единственные. Но кто может знать наверное? За эти долгие века, возможно, кто-нибудь и жил здесь; порой даже кажется, что так оно и есть. Кокосовые пальмы опоясывают весь остров, и не похоже, чтобы они выросли так естественным путем. Кроме того, когда мы здесь высадились впервые, мы обнаружили на берегу пирамиду неизвестного назначения, сложенную из камней явно человеческими руками: вероятно, ее воздвигли какие-нибудь тупоумные людишки, чьи кости давно истлели, в надежде умилостивить какого-нибудь мамба-джумбо, чье имя давно забыто. Об острове сообщалось дважды – обратитесь к справочнику, – а за время моего владения дважды у наших берегов выбрасывало корабли, оба раза покинутые командой. Остальное – догадки.

– Доктор Саймондс – ваш компаньон, так я полагаю? – спросил Дэвис.

– Старина Саймондс! Как он пожалел бы, если бы знал, что вы здесь без него!

– Он, видать, на «Тринити Холл»? – осведомился Хьюиш.

– Ах, мистер Хювиш, если бы вы могли сказать мне, где сейчас «Тринити Холл», вы оказали бы мне большую услугу!

– На ней, верно, туземная команда? – задал вопрос Дэвис.

– Надо думать, раз секрет оставался секретом в течение десяти лет.

– Слушайте-ка, – сказал Хьюиш. – Тут у вас сплошной шик, спору нет, но это, я вам доложу, не по мне. Слишком уж тут тихая заводь, слишком пусто. Мне подавай городские колокола!

– Не думайте, что так было всегда, – возразил Этуотер. – Когда-то здесь кипела деятельность, хотя теперь – увы! – сами слышите, какая тишина. Меня она вдохновляет. Кстати говоря, о колоколах: будьте любезны, посидите тихо, я проделаю маленький эксперимент.

По правую руку от него на столе стоял серебряный колокольчик, которым вызывают слуг; сделав знак замолчать, он с силой тряхнул колокольчик и жадно прислушался. Раздался чистый и сильный звон; он разнесся далеко во мраке над пустынным островом, постепенно затихая вдали, пока от него осталось в ушной раковине только колебание воздуха, которое уже нельзя было назвать звуком.

– Пустые дома, пустой океан, пустынные берега! – промолвил Этуотер. – Но Господь-то слышит этот звон! Мы сидим на веранде, как на освещенной сцене, и небеса взирают на нас с вышины! И это вы называете уединенностью?

Повисло тяжелое молчание. Капитан сидел как загипнотизированный.

Затем Этуотер тихонько засмеялся.

– Развлечения одинокого человека, – заключил он, – и, вероятно, не совсем хорошего вкуса. Тешу себя такими сказочками от скуки. А вдруг и вправду в легендах что-то есть, мистер Хэй! А вот и кларет. Не предлагаю вам лафита, капитан, так как, по моим сведениям, им набиты все вагоны-рестораны вашей великой страны, но вот этот бран-мутон почтенного возраста, и мистер Хювиш должен дать мне о нем отзыв.

– Ну и странную вы придумали штуку! – воскликнул капитан, со вздохом освобождаясь от сковывавших его чар. – Значит, вы сидите себе здесь вечерами и звоните… да, звоните ангелам… совсем один?

– Если уж вы так прямо ставите вопрос, то, придерживаясь исторической правды, нет, не звоню, – ответил Этуотер. – Зачем, если внутри во мне и во всем вокруг звучит столь прекрасная тишина? Если любое биение моего сердца, любая мысль отдаются эхом в вечности и не умолкают никогда?