Закон забвения

Сэр Эдвард располагался на обычном месте в конце стола. Он снял парик и сидел, подавшись вперед и подперев голову руками. Говорил он, глядя в ковер.

– В чем дело, мистер Нэйлер?

– Если я в неподходящий момент, милорд, то это дело может подождать.

– Нет. – Хайд устало поднял голову. – Излагайте.

– Это касается полковников Уолли и Гоффа. – Хайд застонал, но Нэйлер все равно продолжил: – У меня есть доказательства, что они могут находиться в Англии.

Тут лорд-канцлер поднял глаза:

– Какого рода доказательства?

– Я выследил их семьи и установил, что они живут в Клэпхеме. По словам Фрэнсис Гофф, она получила неделю назад от мужа вот эту записку, переданную неизвестной рукой. – Он положил бумагу на стол. – Почерк весьма характерный, совпадает с подписью на смертном приговоре.

Хайд быстро пробежал записку.

– И вы ей верите?

– Верю, сэр. Это испуганное, безыскусное создание, воспитанное на религиозных принципах, запрещающих ложь. Более того, ее история сходится с фактами. В корреспонденции сбежавших в Европу цареубийц нет никаких упоминаний про Уолли и Гоффа. Я подозреваю, что они сбежали в Голландию в мае или апреле, но теперь тайно вернулись.

– С какой стати им вести себя так глупо?

– Гофф – один из самых молодых цареубийц: на момент казни короля ему было только тридцать. У него маленькие дети, один вовсе младенец. Я полагаю, это дети влекут его домой.

– Ну да, – процедил Хайд. – Дети. Судьба, которой никому не избежать. – Он помолчал некоторое время. – Если они в Англии, как вы планируете поймать их?

– Объявить их имена по всем городам и весям королевства. С предупреждением, что любой, приютивший их, будет в равной степени расцениваться как изменник. А самое главное, назначим награду за их головы. Сотни фунтов за штуку будет достаточно. Есть шанс, что мы успеем найти их и предать суду вместе с остальными в октябре.

– Ей-богу, мистер Нэйлер. – Хайд покачал головой. – Не хотел бы я иметь вас своим врагом!

Нэйлер раболепно поклонился.

– Этого никогда не произойдет, милорд.

Хайд пристально посмотрел на него:

– Как ни странно, я склонен вам верить. – Лорд-канцлер как будто взвешивал какое-то решение. – Вам известно, что моя дочь Энн выходит сегодня замуж? Здесь, в этом доме.

– Нет, сэр Эдвард. Я не знал.

– Публичной церемонии по понятным причинам не будет. – Хайд наблюдал за его реакцией. – Она беременна – шесть или семь месяцев, как мне сказали. Выходит замуж за отца ребенка. Он утверждает, что любит ее. Это герцог Йоркский.

Нэйлер разинул рот. Просто не cмог удержаться. Перед его мысленным взором непрошеным возник образ королевского брата, наполовину голого, в бывшем доме Уолли.

– Как вижу, вы меня не поздравляете, – сказал Хайд. Нэйлер бросился было возражать, но лорд-канцлер его осек. – Нет-нет, не надо врать. Меня ваш инстинкт восхищает. Дурак решил бы, что я устроил великолепную партию. Но мы с вами способны распознать беду. Его королевское высочество переспал с половиной двора – и об этом знает весь мир, кроме моей дочери. Он сделает ее очень несчастной. И навлечет погибель на меня. О нет, не сразу – король в этом отношении крайне великодушен. Но пока у него нет наследника, злопыхатели станут говорить о моем стремлении усадить на трон собственного внука и со временем настроят государя против меня. Сейчас он это отрицает, но я слишком хорошо его знаю. – Вельможа вздохнул. – Ну да ладно. Приступайте к делу, мистер Нэйлер. Вскоре весь Лондон будет утыкан пиками с головами на них. Но имейте в виду, что однажды среди них окажется и моя.

В первые дни после набега на дом сердце у Фрэнсис проваливалось в пятки всякий раз, когда кто-то проходил мимо по улице. Но зловещий мистер Нэйлер, кто бы он ни был, не возвращался, и постепенно жизнь в доме вернулась к прежнему спокойному укладу. Дядя Уильям отваживался иногда на вылазки за реку, где тайно встречался в городе с пуританскими проповедниками, и приносил последние новости. Посланий из Америки не ожидалось раньше конца октября. Фрэнсис и тетя Джейн оставались в Клэпхеме с детьми и Кэтрин Уолли. Они ни с кем не встречались, разве что в воскресенье, когда посещали церковь в деревне, что казалось вполне безопасным. Пуританское сообщество к югу от реки было немногочисленным и напуганным, никто не задавал им вопросов.

По вечерам, когда девочки укладывались спать, а младенец был накормлен, Джейн усаживалась у очага с шитьем и рассказывала о своем житье-бытье в Америке. Они с Уильямом одиннадцать лет провели в Нью-Хейвене, самой молодой из колоний, в религиозной общине, поселившейся более чем в сотне миль дальше по побережью от Бостона. Сооснователями общины были преподобный Джон Девенпорт, «величайший проповедник и вдохновитель людей», и мистер Теофилус Итон, пуританский торговец с огромным капиталом.

Когда тетя описывала крошечные скопления бревенчатых домов, окруженных частоколами, бескрайние лесные чащобы, кишащие волками и пумами, аборигенов-индейцев с их капищами и языческими ритуалами, долгие зимы и работу до упаду в период посадки и сбора урожая, Фрэнсис чувствовала, что Уилл и приближается к ней (ей легко было представить его в такой обстановке), и одновременно становится все дальше. Ей было любопытно, почему дядя и тетя уехали.

Однажды вечером Джейн поведала историю про «Большой корабль» – судно водоизмещением в сто тонн, построенное городом. Оно должно было отплыть из Нью-Хейвена вскоре после того, как они с дядей Уильямом приехали туда. Она рассказала, как колонисты наполнили трюм корабля товарами для продажи в Англии, как они кололи лед, чтобы он мог выйти из гавани, и как несколько месяцев спустя в звездном зимнем небе появился едва различимый призрак корабля, и они поняли, что судно погибло, унеся в пучину семьдесят горожан.

– Это была трагедия, от которой сложно оправиться. За что Господь так покарал верных Ему? В чем мы согрешили? – Заметив, как перекосилось от ужаса лицо Фрэнсис, Джейн осеклась и сказала: – Какая я глупая, что тебе такие страсти рассказываю. Милый Уилл жив и здоров, я уверена.

С месяц или около того после визита солдат – сложно было точно отсчитывать время, когда дни так мало отличались один от другого, – Фрэнсис шла по дороге в Клэпхем, чтобы купить продуктов к обеду. Стояла осень, листья шуршащим красным и золотым ковром устилали землю. Время от времени женщина наклонялась, подбирая и складывая в передник конские каштаны как игрушки детям. Каштаны были блестящие и гладкие, словно природа отполировала их. Дойдя до крытого входа на кладбище при церкви Святой Троицы, она заметила пришпиленное к доске рядом объявление. На верху листа была изображена корона – королевская прокламация, не меньше. Фрэнсис подошла ближе и начала читать.

«Поелику презренные предатели полковник Эдвард Уолли и полковник Уильям Гофф, признанные отсутствующими и удалившиеся за море, вернулись, как Мы основательно полагаем, в Наше королевство Английское и подло прячутся и таятся в месте неведомом, Мы требуем и повелеваем Нашим судьям, мировым судьям, мэрам, шерифам, бейлифам, констеблям и прочим Нашим подданным приложить усилия к обнаружению оных лиц, поимке и представлению к правосудию…

Далее Мы объявляем и обнародуем, что, если лицо или лица, кои после опубликования настоящей прокламации будут прямо или косвенно укрывать, давать приют, поддерживать или оказывать помощь вышеупомянутым Эдварду Уолли и Уильяму Гоффу или кому-либо из оных или же вольно или невольно окажут им обоим либо кому-то из них помощь в избежании ареста, Мы будем преследовать оных лиц по всей строгости…

И последнее: сим Мы объявляем, что любой, кто окажет помощь в обнаружении вышеупомянутых Эдварда Уолли или Уильяма Гоффа и посодействует в задержании оных и представлении живыми или мертвыми, получит вознаграждение в сто фунтов деньгами за каждого из них.

Подписано при Нашем дворе в Уайтхолле сентября в двадцать второй день. Каролус R.»

Видеть их имена напечатанными оказалось таким потрясением, что некоторое время Фрэнсис не могла сдвинуться с места, только стояла и смотрела на одни и те же слова: «Эдварда Уолли и Уильяма Гоффа… живыми или мертвыми… сто фунтов…» Глаза ее поднялись к верхней части объявления: «…вернулись, как Мы основательно полагаем, в Наше королевство Английское…»

«Как Мы основательно полагаем…» Выходит, это ее рук дело. Король Английский, сидя в своем дворце, издал прокламацию из-за нее.

При этой мысли у нее подкосились колени, и она обернулась, чтобы убедиться, не видит ли кто ее. Церковь выглядела пустой. На общинном лугу мужчина при помощи мальчика и собаки вел стадо овец в загон. Высыпав каштаны из передника, она сорвала прокламацию, сложила и спрятала ее, затем повернулась и быстро зашагала обратно к дому, чтобы предупредить тетю и дядю.

Глава 8

В Массачусетсе наступило время сбора урожая. Зерновые созрели. Поросшие лесом горы вдалеке казались багряными и розовыми, оранжевыми и золотыми в свете заката, более яркого и живописного, чем любой, какой им доводилось видеть в Англии.

– Мы работоспособные мужчины, – сказал Нед Дэниелу Гукину однажды. – Привлеките нас к честному труду. Будем отрабатывать свой хлеб.

С тех пор каждый будний день с рассветом Нед и Уилл выходили из дому, чтобы работать на ферме. Они убирали пшеницу и маис, а когда закончили, принялись копать канавы, чинить изгороди, пасти овец и коров, стоговать сено, валить деревья, колоть дрова на зиму. Руки их загрубели от серпа и топора, мотыги и лопаты. Мускулы окрепли. Если они хотят выжить, размышлял Нед, им нужно быть в форме. Это полезная тренировка.

Работа от рассвета до заката приносила и другую пользу – она притупляла тоску по дому. Вечером, когда они, усталые, валились в кровать, то засыпали так крепко, что не видели даже тревожных снов об Англии. Весточки из дома не было. По воскресеньям беглецы ходили в дом собраний. Трижды они обедали с ректором Чоунси в Гарвардском колледже. Они посещали соседей, таких как старина Бил, который так страдал от камней в почках, что, по его признанию, каждая попытка помочиться оказывалась для него проверкой веры в Господа. Или старина Фрост, который принимал их в своем бедном домишке с такой добротой и любовью, что Уилл сказал по пути домой: «Я предпочел бы разделить кров с этим святым в его убогой лачуге, чем с любым властителем этого мира».

Они ограничились Кембриджем и держались подальше от Бостона. В любом случае туда их больше никто не приглашал. Когда в дом Гукина приходил кто-нибудь чужой, офицеры тихонько поднимались к себе на чердак.

Постепенно стало казаться, что внешний мир забыл про них. Нед начал уже подумывать, не проживут ли они до конца своих дней в качестве простых новоанглийских фермеров. Не стоит ли послать за семьями? Фрэнсис и внуки приспособятся к этой жизни, хотя представить Кэтрин в Америке ему было сложно.

Иногда он наблюдал за мостом в подзорную трубу.

Дни становились короче. Наступали холода.

Глава 9

Долгожданный для Нэйлера день возмездия приближался. Подчас, выйдя с собрания королевских юристов, готовивших обвинение в Сарджентс-Инн, и шагая обратно на Стрэнд, он ловил себя на мысли, что чувствует его приближение почти осязаемо: этот день, как нарыв, зрел в осеннем воздухе – в густом сером покрывале, окутавшем город. Срок был назначен на вторую неделю октября. Кровавое пиршество.

Перед самым заходом солнца во вторник, 9 октября, он переправился на лодке в Тауэр и провел вечер в обществе лейтенанта сэра Джона Робинсона и генерального прокурора сэра Джефри Палмера, обходя камеру за камерой и сообщая каждому из сидящих в одиночках двадцати девяти заключенных, что суд над ними начнется завтра. Все без исключения спрашивали, какое будет выдвинуто против них обвинение, чтобы они хотя бы за одну ночь успели подготовиться к защите. Всем им отвечали, что подробности они узнают утром в суде. Стряпчий Джон Кук, выступавший на процессе над Карлом I в качестве обвинителя, негодовал особенно сильно.

– Утаивать, что нам вменяют, – это нарушение всех норм правосудия!