На службе зла

Осечки не будет, сказал он себе, глядя сквозь темные очки на многолюдный тротуар. Он до нее доберется. И за эту мысль нужно держаться, потому что сегодня вечером его ожидало возвращение к Чуду и к полужизни – к лживой жизни, которая позволяла Ему настоящему ходить и дышать тайно.

В заляпанном, пыльном окне отражалась его неприкрытая мина без той светской глазури, что помогала ему втираться в доверие к женщинам – будущим жертвам его чар и ножей. На поверхность выбиралось существо, жившее у него внутри и не искавшее ничего, кроме утверждения своей власти.

8

I seem to see a rose,
I reach out, then it goes.

    Blue ?yster Cult. «Lonely Teardrops»[15 - Я вижу роз букет,К ним тянусь – их уж нет.(«Одинокие слезы») (англ.)С альбома «Mirrors» (1979).]

Как и ожидал Страйк с того самого момента, когда весть об отрезанной ноге разорвалась бомбой, ему тут же позвонил старый знакомый из «Ньюс оф зе уорлд». Доминик Калпеппер вышел на связь во вторник, с самого утра; он рвал и метал. Репортер даже слушать не хотел, что у Страйка были особые причины не звонить ему при виде отсеченной конечности; вдобавок Страйк еще больше усугубил положение тем, что отказался информировать Калпеппера (и, естественно, отверг приличный задаток) обо всех подробностях дела по мере их поступления.

Калпеппер не раз давал Страйку подзаработать, но с окончанием телефонного разговора детектив понял, что этот источник дохода отныне будет перекрыт. Калпеппер был вне себя.

Страйк и Робин смогли переговорить только во второй половине дня. С рюкзаком за спиной, Страйк позвонил ей из переполненного «Хитроу-экспресса».

– Ты где? – спросил он.

– В пабе напротив «Мятного носорога»[16 - Spearmint Rhino – международная сеть стрип-клубов, существует с 1989 г.], называется «Корт», – ответила она. – А ты где?

– Еду из аэропорта. К счастью, Папа-Злодей сел на самолет.

Страйк следил на Папой-Злодеем, крупным банкиром, по поручению его жены. Эта пара вела ожесточенную борьбу за опеку над детьми. Отъезд мужа в Чикаго означал, что у Страйка выдастся несколько ночей отдыха: ему временно не придется наблюдать за банкиром, который в четыре часа утра парковался перед домом жены, надевал очки ночного видения и устремлял свой взор на окна спальни двоих несовершеннолетних сыновей.

– Я подъеду, – сказал Страйк. – Никуда не срывайся… если, конечно, Платина с кем-нибудь не умотает.

Платиной они прозвали русскую студентку Лондонской школы экономики, а по совместительству – стриптизершу. Их нанял для слежки ее бойфренд, которого Страйк и Робин нарекли «мистер Повторный»: во-первых, он обратился к ним повторно с аналогичным поручением: следить за его подругой-блондинкой, а во-вторых, он, судя по всему, раз за разом ловил кайф, когда узнавал об изменах любовниц.

Робин считала мистера Повторного зловещей и вместе с тем жалкой личностью. Платину он подцепил в том самом клубе, за которым сейчас наблюдала Робин. Им со Страйком предстояло выяснить, не пользуются ли другие мужчины теми же привилегиями, какие в последнее время предоставлялись Повторному. Как ни странно (сам Повторный этому бы не поверил и не обрадовался), его нынешняя пассия оказалась нехарактерно моногамной особой. С месяц понаблюдав за ее передвижениями, Робин убедилась, что девушка ведет замкнутый образ жизни, обедает в одиночку, обложившись учебниками, и почти не общается с подругами.

– Мне кажется, она подрабатывает в клубе, чтобы оплачивать свое образование, – поделилась Робин со Страйком по истечении первой недели. – Если мистер Повторный не хочет, чтобы на нее глазели другие, почему он ее не спонсирует?

– Главная прелесть этой девушки в том, что она елозит на коленях у чужих мужиков, – терпеливо объяснил Страйк. – Удивительно, что он только сейчас нашел себе такое сокровище. Подходит ему по всем статьям.

Страйк заходил в клуб вскоре после получения этого заказа и заручился поддержкой волоокой брюнетки с неожиданным прозвищем Вороненок, – та обещала последить за подругой его клиента. Вороненок должна была выходить на связь раз в день, сообщать, чем занята Платина, и немедленно ставить их в известность, если русская девушка вздумает записать кому-нибудь телефончик или пофлиртовать.

Правила клуба запрещали девушкам обниматься и заигрывать с посетителями, но мистер Повторный был убежден («Страдалец хренов», – говорил Страйк), что он – лишь один из многих, кто водит его подругу в рестораны и ложится с ней в постель.

– Все-таки я не понимаю, – со вздохом и уже не в первый раз говорила по телефону Робин, – зачем так уж необходимо здесь околачиваться, если звонок от Вороненка можно принять где угодно.

– Все ты понимаешь, – отрезал Страйк, готовясь к выходу. – Ему нравится, чтобы были фотографии.

– Но на этих фотографиях она просто идет на работу и с работы.

– Ну и что? Его это заводит. А кроме того, он убежден, что она вот-вот выйдет из клуба с каким-нибудь русским олигархом.

– Тебе не кажется, что после такой работы не отмоешься?

– Профессиональный риск, – как ни в чем не бывало ответил Страйк. – До скорого.

Робин томилась в окружении обоев с цветочками и позолотой. Обитые парчой кресла и разрозненные абажуры составляли разительный контраст с огромным плазменным экраном, который показывал футбол и рекламу кока-колы. Деревянные детали были выкрашены в модный нынче цвет небеленого полотна – сестра Мэтью выбрала такой для гостиной. На Робин он нагонял тоску. Вход в клуб слегка загораживали деревянные балясины лестницы, ведущей наверх. На улице в обе стороны несся сплошной поток транспорта; время от времени обзор закрывали двухэтажные автобусы.

Страйк явился в раздражении.

– Рэдфорд отвалился, – сообщил он, бросая рюкзак на пол у стола. – Только что звонил.

– Не может быть!

– И тем не менее. Он считает, что ты теперь стала слишком узнаваемой персоной и не сможешь внедриться к нему в офис.

В сводках новостей посылка с отсеченной конечностью фигурировала с шести утра. Уордл сдержал слово и заблаговременно предупредил Страйка. Детектив успел покинуть свою мансарду на рассвете, прихватив с собой смену одежды на несколько дней. По опыту он знал, что к входу вот-вот слетятся репортеры.

– И еще… – продолжил Страйк, возвращаясь к Робин с пинтой пива и присаживаясь на барный стул. – Хан тоже сдрейфил. Собирается обратиться в такое агентство, куда не стекаются части тел.

– Холера ему в бок! – выпалила Робин и тут же осеклась. – Что ты ухмыляешься?

– Да просто так. – Страйк не хотел признаваться, что ему нравится, как она произносит «холера ему в бок». На этих словах у нее всегда прорезался йоркширский акцент.

– Такие были классные заказы, – огорчилась Робин.

Страйк выразил согласие, не сводя глаз со входа в «Мятный носорог».

– Как там Платина? Вороненок выходила на связь?

Поскольку Вороненок только что звонила, Робин смогла доложить Страйку, что новостей, как всегда, нет. Платина пользовалась большим успехом у посетителей и в тот день исполнила три танца на коленях у желающих, причем, согласно правилам заведения, вполне пристойно.

– Читала? – Он ткнул пальцем в оставленный кем-то на соседнем столе номер «Миррор».

– Только интернет-версию, – ответила Робин.

– Надеюсь, какая-никакая информация теперь поступит, – сказал Страйк. – Кто-нибудь наконец заметит, что потерял ногу.

– Ха-ха, – сказала Робин.

– По-твоему, еще рано?

– Да, – холодно ответила она.

– Я вчера вечером в Сети покопался, – сообщил Страйк. – Не исключено, что Брокбэнк в две тысячи шестом проживал в Манчестере.

– А ты уверен, что это тот самый?

– Не-а, но возраст подходящий, средний инициал совпадает…

– Неужели ты помнишь его инициалы?

– Угу. Но похоже, из Манчестера он сдернул. Та же история, что с Лэйнгом. Я почти уверен, что в две тысячи восьмом этот кантовался в Корби, но потом переехал. Скажи-ка, – добавил Страйк, вглядываясь в окно, – вон тот мужик в камуфляжной куртке и темных очках давно сидит в японской кафешке?