Калейдоскоп

Зверь медленно принюхивался.

Он аккуратно подцепил пальцами белоснежную прядь, контрастно выбивающуюся из темной массы густых волос жертвы. Другой человек, вероятнее всего, не придал бы значения такой незначительной детали, но для мужчины она была куда более, чем информативной. Потому что ему уже доводилось видеть людей, помеченных таким образом. Вернее, оставлять людей, которых он сам же и отметил таким образом, опустошив до дна, до состояния гулкой, пустой оболочки.

В голубых глазах Герберта плясали смешинки. Он еще немного помучил своего воспитанника, забавляясь со своими неозвученными загадками, как какой-нибудь мистический Сфинкс, но в конце-концов решился заговорить:

– В первую очередь я предположил, что это последствия твоей переоценки приоритетов, – ученый слегка повел подбородком, обращая внимание собеседника на погоны на плече покойника, – но некоторые обстоятельства вынудили меня отмести эту версию и прийти к выводу, что, в действительности, нам с тобой наконец-то улыбнулась удача.

Шутка? Он что, только что пошутил? Пусть и в свойственной ему своеобразной манере. Франц такого поворота все равно не оценил, упоминания о прошлом и ошибках, оставленных в нем, заставили его нахмуриться.

– Удача, – повторил он задумчиво.

– Это уже шестой такой случай и полиция наконец-то начала проявлять к ним интерес, но с их узколобостью мы имеем достаточно времени в запасе, чтобы добраться до цели первыми, – продолжал Герберт, одним махом сбросив со своего лица все тени прежней веселости, – стоит ли мне озвучивать насколько эта задача сейчас важна и первостепенна для нас обоих?

Франц подавил язвительный смычок и усилием воли заставил себя остаться невозмутимым. В такие моменты ему приходилось напоминать себе о том, что пожилой ученый вовсе не ставит перед собой цели задеть его чувства: он просто не осознает, что его слова могут нанести моральный ущерб собеседнику. Даже напоминание о позорных ошибках прошлого в его устах не несло назидательного смысла, а было лишь констатацией факта, потому что играло в деле важную роль.

– Все они были офицерами на службе у Рейха, – подтвердил предположения мужчины доктор Нойманн, – здесь прослеживается определенная логика. И мне удалось узнать, что аналогичные случаи происходили также в Кельне, Мюнхене и Дрездене. Однако, на данный момент я не могу позволить себе длительные путешествия для анализа и сбора информации…

Франц поддался минутному порыву и легко коснулся худощавого предплечья ученого кончиками пальцев, но Герберт отстранился от его руки и покачал головой.

– Не сейчас, – сказал он, – в последнее время приступы редко беспокоят меня. В ином случае я давно бы настоял на твоем присутствии рядом.

В этот момент они оба вспоминали обстоятельства, благодаря которым подобный ритуал стал практически регулярным в их взаимодействии. Момент, когда доктор Нойманн обнаружил, что чудовище рядом с ним может приносить пользу. Если чудовище – напуганный мальчишка, на глазах которого единственный хоть сколько-то близкий человек корчится в судорогах.

Зверь оставался зверем, а чудесами, вроде как, заведовали несколько другие инстанции, существование которых для обоих мужчин было фактом весьма спорным. Но каким-то немыслимым образом прикосновение Франца способно было подарить не только смерть, но и избавление от боли.

– Новый… индивид подарит нам шанс немного продвинуться в своих исканиях, – слегка хрипло сказал доктор Нойманн, спеша перевести тему. Вероятно, в устах другого человека подобная формулировка могла бы прозвучать как настоящее оскорбление, но он лишь обращался к куда более понятной и близкой ему научной терминологии.

Он прекрасно понимал, что его мотивация выглядит крайне эгоистичной, но не видел смысла в том, чтобы сглаживать острые углу. В конце-концов, каждый из них в этом внезапно нарисовавшемся дельце имел свою реальную выгоду. И если интерес Герберта колебался между научными открытиями и возможностью хоть немного продлить свою жизнь, то Франц, можно сказать, мог вытянуть по-настоящему счастливый билет. Получить ответы на тысячи вопросов, которые волочились за ним на протяжении всей его жизни.

Существуют ли другие?

Сколько лет могут прожить такие, как он? Могут ли они иметь детей? А способны ли лечить неизлечимые болезни? Воскрешать мертвых? До какого момента простирается их возможность продлевать свою молодость? Воспитанник пожилого ученого ведь был предположительно ровесником века, а выглядел в свои сорок с лишним не старше двадцати пяти. Конечно, посредством определенной цены, которую приходилось платить за бесконечную юность и крепкость тела.

– Этот… индивид, – Франц проглотил насмешку, но уголки его губ все равно дернулись, – может отказаться с нами сотрудничать. Тем более, если вскроется мое прошлое. Какова моя роль во всем этом?

– О, – Герберт язвительно скривил губы, – выйти на след зверя сможет только опытный охотник.

Посетив полицейское управление, Франц получил на руки толстую папку с информацией по делу. Благо у Герберта везде были свои люди и отлаженные связи, что значительно упростило задачу.

В своей пустой, неуютной квартирке мужчина провел долгую, бессонную ночь, дотошно анализируя и взвешивая каждый незначительный факт. За время его отсутствия в Берлине все предметы здесь покрылись толстым слоем пыли, и жилище стало выглядеть окончательно необжитым. Франц решил для себя, что не задержится здесь, как только с делом будет покончено. С охотой.

Надоедливый берлинский дождь все это время тарабанил по древним мостовым и крышам соседних зданий, мешая сосредоточиться. К этой омерзительной погоде было сложно привыкнуть даже за десятилетия, проведенные здесь. Тридцать семь лет, если быть точным.

Погибших офицеров мало что связывало, кроме, разве что, смерти, поразительно напоминающей естественную. Никаких следов насильственного вмешательства или известного коронеру яда. Быстрая, почти безболезненная остановка сердца. Никакого ужаса на лицах, удушья, судорог, пены у рта. Жертвы едва успевали осознать, что с ними происходит.

Кроме, разве что одной незначительной детали: несколько седых прядей. Человек, не имевший представления о том, на что стоит обратить внимание, едва ли зафиксировал бы эту мелочь на фотографиях убитых.

Кто-то выпивал их жизнь. Аккуратно и с хирургической точностью, без следов или отпечатков. Но позволял себе этот крошечный штрих, словно оставляя послание тем, кто сможет его расшифровать.

В папку также были собраны профили и краткая информация о людях, контактировавших с погибшими накануне. Семьи. Прислуга. Другие военные. Проститутки. Последние места, которые довелось посетить жертвам, среди которых общим знаменателем было кабаре «Зеленый фонарь».

Франц без особого интереса просмотрел список сотрудников заведения, пока не зацепился взглядом за фотографию девушки с подозрительно знакомым лицом.

Некая Рената Леманн последние несколько месяцев числилась в кабаре исполнительницей вечерней программы. Двадцать лет, приехала из какой-то глуши, чтобы строить карьеру в шоу-бизнесе. Вроде бы ничего особенного, но что-то в ее чертах заставило мужчину насторожиться.

Он не узнавал ее; таких девушек в Берлине было бесчисленное множество, миловидных, улыбчивых, с темными волнами волос. И он не мог припомнить в своем окружении ни одной женщины с таким именем. Не сказать, что он тратил много сил на то, чтобы сформировать в голове галерею бывших подружек, но и не выбрасывал их из памяти бесследно. Леманн точно не была одной из них и все же казалась чертовски знакомой. Мыслительный аппарат словно давал сбой в процессе узнавания.

Франц до утра разглядывал эти черты, пытаясь вытащить из памяти необходимый образ, и гадал, не еврейка ли эта девушка случайно, пострадавшая от режима и скрывающаяся под другим именем.

Именем, которое выбиралось с умом и несло в себе скрытый смысл. Ведь в переводе с латыни оно означало «рожденная заново».

Тогда ее мотивация убивать или способствовать убийству офицеров становилась кристально ясной. Но что-то подсказывало мужчине, что все намного сложнее. И был только один способ это выяснить.

Следующим же вечером Франц отправился в кабаре «Зеленый фонарь», где проходили выступления госпожи Леманн.

В заведении мужчина выбрал неприметное место за барной стойкой, чтобы оставаться вдали от навязчивого света софитов, в котором была утоплена небольшая сцена с вычурными, темно-зелеными шторами.

Обслуживал посетителей чудаковатый господин в женской одежде, все время поправлявший сползающее с плеч пушистое боа из перьев. Заметив Франца, он улыбнулся щедро напомаженным ртом, но не получив достаточного отклика, а лишь холодный взгляд в ответ, быстро переключил свое внимание на других клиентов.

Вскоре на сцене появилась Леманн. Она выглядела старше и несколько иначе, чем на фотографии в деле, но все равно была узнаваема. Волосы теперь были высветленными на модный в последние годы манер, а вместо скромной одежды и неприметной шляпки, на ней было блестящее платье из серебристой ткани, на которой играли изумрудные всполохи от софитов.

Девушка лучезарно улыбнулась публике и приступила к выступлению, следующий час исполняя популярные немецкие песни и известные шлягеры. Голос ее был чистым и ровным, а произношение близким к идеальному, хотя в нем и была некоторая южная мягкость.

Когда Францу надоело наблюдать за девушкой на сцене, он обернулся к травести и заказал еще выпить.

– Подскажите, а во сколько фрау Леманн заканчивает и возможно ли назначить ей встречу? – осведомился он между делом. Мужчина в женской одежде нахмурился.

– Фройляйн, – бегло поправил бармен и склонил голову на бок, – здесь вам не публичный дом. Наши артисты не продаются, у нас приличное заведение.

– Простите, – Франц примирительно поднял вверх руки, – я не имел в виду ничего такого. Я всего лишь очарован фройляйн и хотел бы угостить ее выпивкой.

– Тогда сделайте это, – общаясь с барменом, он не заметил, как очередной номер закончился, а певица оказалась за его плечом собственной персоной, – я не буду против.

Леманн ловко запрыгнула на высокий стул рядом с ним, облокотилась локтями на стойку, и растрепала пальцами белоснежные кудри.

– Дик, как обычно, – обратилась она к бармену, одарив того самой очаровательной из всех возможных улыбок, – в горле пересохло.

Получив высокий стакан с каким-то причудливым коктейлем и тонкой трубочкой, девушка наконец-то соизволила обратить свое внимание на Франца. Вблизи она была еще очаровательнее, хотя в ней и было что-то опасное, заставляющее сохранять бдительность перед ее чарами.

– Так что? – нетерпеливо поинтересовалась фройляйн Леманн, – у меня пара минут перерыва. Что вы хотели мне сказать?

– Вы прекрасно поете, – с готовностью выдал то, что, вероятнее всего, девушка и ожидала услышать Франц, тем временем внимательно фиксируя каждую незначительную перемену в ее мимике, – не думали о более… престижной карьере?

– Вы продюсер? – Рената хитро сощурилась. Судя по скепсису в ее голосе, она не оставляла и малейшей возможности, что это предположение реально, а лишь поддерживала светскую беседу.

– Нет, я… – Франц прочистил горло, – просто очарован.

Он аккуратно скользнул пальцами по барной стойке, намереваясь коснуться лежащего совсем рядом локтя девушки, но она предусмотрительно отодвинулась подальше.