«Печалька сегодня, Печалька завтра, Печалька послезавтра… Не много ли тебя в моей жизни, Печалька?» – укоризненно спросила Тлена.
«В самый раз. У других меня столько же, если не больше. И это – норма!» – заявила Печалька бодрым голосом известной телеведущей.
«Знаешь, что, Печалька? Ты мне не нравишься. Уходи», – почти решительно заявила Тлена.
«Ну, совсем уйти я не могу, – ответила Печалька. – Но могу сделать так, что ты перестанешь меня замечать. И меня как бы не будет».
«Как понять – как бы не будет?»
«А я позову своих старших сестёр, и они прекрасно всё устроят».
Не успела Тлена опомниться, как явились долговязые и зубастые сёстры-Печали, а с ними – ещё одна жирная Печалища. Они тут же устроили затяжной холодный дождь, сломали Тленин зонтик, промочили ей ноги и сделали так, что дикая маршрутка, проносясь по луже, окатила Тлену грязной водой от носа до носков. Тлена пришла домой замёрзшая, мокрая и отвратительно грязная. Вся, с ног до головы. Зато небольшое пятнышко, натёртое о бок чужой машины, стало совершенно незаметным. Да Тлена про него уж и не вспоминала. Всё по-сказанному вышло: большие Печали совершенно вытеснили из Тлениных мыслей малую Печальку.
Когда Тлена выздоровела после ОРЗ, ей посчастливилось найти во дворе школы две монетки по десять рублей. Тлена очень обрадовалась, ведь обычно деньги теряла она, а тут потерял кто-то другой, чтобы Тлена взяла и нашла.
Куда понесла Тлена эти двадцать рублей? Конечно, в киоск с мороженым. Там она выбрала себе большое эскимо на палочке, в плотной шоколадной скорлупе. К сожалению, эта вкусная скорлупа откалывалась широкими пластинками, а Тлена не успевала подхватывать их на лету. Когда откололся особенно большой кусок, Тлена всё же попыталась его поймать, но не поймала, а уронила наземь всё мороженое (съеденное едва ли на четверть).
«Ка-та-стро-фа!» – скорбно ахнула Тлена.
«Я не Катастрофа. Я Катастрофочка, – проскрипел у самой земли чей-то заунывный голос. – Меня мало не бывает. И это – норма! Но я могу сделать так, что обо мне никто и не вспомнит…»
Оплакивая мороженое, Тлена не заметила, что стоит на проезжей части. Какой-то невротик на раздрызганных тормозах вылетел из-за угла, потерял управление и со всей дури наскочил на Тлену.
Очнулась Тлена в больнице, с переломанными костями и сотрясённым мозгом. В больничном окне чернели неряшливые вороньи гнёзда. Хриплая брань злых серых птиц была слышна сквозь двойные стёкла. Слева кто-то стонал. Справа кого-то кормили через зонд. Тлена закрыла глаза и стала слушать ворон.
Об эскимо она не вспоминала. Слишком болели кости.
Тлена и кирпич
Как-то раз Тлена Безысходнова гуляла в городском парке. Как всегда, в полном одиночестве. Шуршала опавшей листвой, пинала поганки, полторашки из-под пива и всё прочее, что попадается под ноги в городских парках.
«Осторожнее, не задень меня!» – вдруг услышала Тлена.
Среди пыльного бурьяна лежал кирпич. Обычный такой красный кирпич, со слегка пережжённым боком и длинной кривой трещиной.
«Говорящий кирпич?! – изумилась Тлена. – И ты предупредил меня, чтобы я не задела тебя, чтобы не ударила ногу! Какой ты добрый, какой общительный кирпич! Впервые такой встречаю. Мне всё больше попадаются кирпичи-молчуны. Или кирпичи-раздолбаи, норовящие влететь в учительское окно»…
«А ещё есть такая старинная забава, «Купи кирпич» называется. Но про это тебе знать не обязательно», – промолвил кирпич.
«А про что мне обязательно знать?» – спросила Тлена.
«Таких вещей не так уж много. Во-первых, почаще смотри под ноги и старайся не наступать на канализационные люки. Переходи улицу только на зелёный свет. Не стой под стрелой. Сохраняй билеты до конца поездки. Дату изготовления смотри на упаковке. Требуй долива после отстоя… Впрочем, этому тебя твой папа научит».
«Ты такой умный, кирпич. Ты столько всего знаешь. Скажи, а почему я вечно гуляю в одиночестве? Почему со мной никто в классе не дружит?»
«Видишь ли, Тлена (ты ведь Тлена?)… Твоя проблема в том, что у тебя иное, чем у твоих одноклассников, восприятие себя в мире и мира в себе. У тебя своеобразные эстетические запросы, ты индифферентна по отношению к внешним проявле…»
«Что-то много непонятных слов у тебя, кирпич. Можно чуть попроще?»
«Можно и попроще. Одним словом: ты просто стрёмная. Поэтому и нет у тебя друзей».
«Как понять "стрёмная"?»
«Ну… как понять? Стрёмная – значит стрёмная. У тебя стрёмное лицо, стрёмная одежда и стрёмная манера говорить. Таких, как ты, в классе никогда не любят. Над такими, как ты, всегда измываются. А некоторые детские психологи и другие дипломированные лодыри дают таким, как ты, всякие наукообразные описания и сочиняют небылицы вроде разнонаправленности жизненных устремлений и всё такое прочее. А на самом деле ты, Тлена, просто стрёмная. Девочкам с тобой не о чем говорить, а мальчикам с тобой нечего делать. Да, кстати, я предостерёг тебя от пинка по мне вовсе не потому, что мне стало жаль твоей ноги. На твою ногу мне наплевать. Она у тебя такая же стрёмная, как и всё остальное. А вот на себя мне не наплевать. Видишь эту трещину? Из-за неё я рискую развалиться надвое от любого паршивого толчка…»
Тлена подняла кирпич и тут же стукнула им по какой-то бетонной штуке, торчавшей из земли. Кирпич развалился и замолчал навек.Одну половинку Тлена утопила в речке Заунывке. Вторую забросила далеко в парк. Ни одно учительское окно при этом не пострадало. Но какое это имеет значение? Всё равно мы все умрём.
Фея розовых цветов
Труслан Кромешнов сидел на поломанной скамейке и пил баночный коктейль «Белладонна». Злой и горестный февральский ветер таскал по заснеженному тротуару мерзкий мусор, а в мрачном небе кружили вороны. Труслан глотал невкусный дешёвый коктейль и думал о самоубийстве. Что уж там говорить, поводов хватало. Во-первых, декан объявил Труслану, что студенты вроде него – это сущий позор для легендарного Заунывненского института чеготоведения, и мириться с наличием Труслана в славных вузовских стенах деканат более не намерен. Крыть было нечем. Труслан действительно не успевал по всем базовым предметам, включая высшую непониматику, ничертательную нигилометрию и прикладную абсурдологию.
Но проблемами в вузе беды Труслана отнюдь не исчерпывались. Он сильно задолжал соседу-гопнику, а отдавать было нечем. Оставалось продать гитару, увесистую басуху производства Гадовского стружкоизготовительного завода. «Всё равно теперь, – думал Труслан. – Покойникам гитары не нужны, а пацаны из группы найдут себе другого басиста». Группа называлась «Волчий Билет» и творила в собственном уникальном стиле, обозначаемом как «дарк-панк-трэш-хоррор-суисайд-метал». Каждое воскресенье Труслан и его друзья собирались в тесной комнатушке за сценой Дома культуры шлакоизготовителей и репетировали: то есть, пили пиво, чинили списанный усилитель и спорили, кому быть фронтменом. А потом приходила вахтёрша и ворчливо выставляла всю компанию вон.
Тексты для группы писал Труслан. Там были чёрные звёзды, кровохаркающие закаты, кровавые полнолуния и молитвы падшему ангелу. Что ещё сказать о Труслане? Он носил чёрное кашемировое пальто, перстень в виде черепа и длинные волосы, собранные хвостом. Девушкам это нравилось, но счастья почему-то не приносило. Труслану вообще ничего не приносило счастья, и сейчас, сидя на скамейке в задрыстанном сквере, он осознавал сей факт во всей его гадкой полноте. «Лучший способ – подняться на девятый этаж и выйти через окно, – думал Труслан. – Или броситься под грузовик. Да хоть прям щас!»
О предсмертной записке Труслан не думал. Она давно была написана и лежала в кармане. Труслан допил коктейль и совсем уже приготовился встать со скамейки, как вдруг прямо перед ним завертелись цветные искры, зазвенели незримые колокольчики и в воздухе запахло ландышами. Не успел Труслан как следует офигеть, а искры уж сложились в миниатюрное прелестное существо с золотыми локонами, кукольными ножками в сверкающих туфельках и со стрекозиными крыльями за спиной.
– Привет! – улыбнулось существо. – Я добрая фея Надежда, летаю по миру людей и удерживаю их от непоправимых поступков. Я давно слежу за тем, как ты страдаешь, и прекрасно знаю, что у тебя нынче на уме. Пожалуйста, не делай этого!
Труслан смял в кулаке жестянку из-под «Белладонны» и бросил её на тротуар. Он не знал, как полагается разговаривать с феями. Был бы на её месте какой-нибудь вампир или демон, слова нашлись бы сами. Впрочем, фея Надежда как будто не нуждалась в ответах собеседника и тарахтела как заведённая:
– Ты сейчас не понимаешь, как прекрасен этот мир, сколько в будущем ждёт тебя хорошего, какие поразительные шансы бережёт для тебя судьба! Ты молод, здоров, тебя любят девушки – что ещё желать?! К тому же, человек, попавший под грузовик, очень некрасиво смотрится в гробу. А ты ведь не хочешь быть некрасивым? И у родственников твоих очень дурной вкус. Они купят тебе дешёвый гроб с рюшечками, дадут взятку попу и он отпоёт тебя в церкви, словно какого-нибудь унылого обывателя. А потом все напьются на поминках, и дядю Серю стошнит.
– Но что же мне делать?
– Жить! Поверь на слово: скоро у тебя ВСЁ ИЗМЕНИТСЯ! Вот, возьми этот цветок. Он волшебный, никогда не завянет. В ночь полнолуния окропи его проточной водой и произнеси заклинание: «Чих-пых-перепых!». А потом отнеси на старое кладбище. Ну, улыбнись же! У тебя такая приятная улыбка!
Труслан нехотя оскалил свои кривые зубы, став похожим на человека, съевшего несвежее яйцо. Фея торопливо сунула ему розовый цветок, усыпанный чем-то искристым, и растаяла.
Прошло двадцать лет. И в жизни Труслана Кромешнова, действительно, изменилось всё. Ну, во-первых, он перестал быть молодым и здоровым. Половина волос у него выпала, но оставшуюся половину он по-прежнему носил в виде хвоста, теперь уже сального и тощего. Группа «Волчий Билет» выступила на городском фестивале «Шлак-Рок» и почти победила в номинации «Утешительный приз»; потом съездила в свой первый и последний гастрольный тур по райцентрам Гадов, Навозово и Нижние Гнильцы, а через год развалилась по экзистенциальным причинам. После отчисления Труслан дважды восстанавливался в институте и дважды отчислялся вновь. К счастью, у него обнаружились проблемы с сосудами, поэтому в армию его так и не забрали. Где-то в Гадове подрастал внебрачный сын, последствие недолгого и неяркого романа с автовокзальной буфетчицей. Сам Труслан переменил больше десятка рабочих мест, пока не стал грузчиком в промтоварном магазине. Жил он в одной квартире с девяностолетней бабушкой. Она всё чаще путала комнатное кресло с унитазным стульчаком и долго, страшно ругалась, когда Труслан выключал на ночь газовую плиту: спички-то надо экономить! Но физически бабушка была крепенькая, вполне могла дожить и до столетия.
Стихов Труслан давно не сочинял – голова была забита совсем другими, более полезными вещами. Например, где достать денег на культпоход в алкомаркет «Чёрное и серое». Или как отучить бабушку приносить с помойки выброшенную одежду и дохлых голубей.
Однажды Труслан проснулся, встал, запнулся о пустые бутылки и поскользнулся на вчерашней блевотине. Из бабушкиной комнаты пахло мочой, а из кухни – газом. Труслан проверил плиту, выпил воды из-под крана и пополз в прихожую шарить по карманам своего кашемирового пальто (да, того самого). Но денег на дежурную бутылку пива не оказалось. Можно было бы попросить у бабушки, но днём раньше у неё уже побывал средний сын, дядя Серя, и всё, как обычно, выгреб.
В немытое окно пробивались убогие лучи осеннего солнца, между рамами свисали клочья паутины. Труслан выругался и вспомнил, как двадцать лет назад сидел в сквере, мечтая о раскрытых окнах и грузовиках. Теперь он вдруг подумал о фее. И не успел он о ней подумать, как в комнате, перебивая запах мочи и газа, повеяло ландышами. Зазвенели колокольчики, и на продавленный диван плюхнулась фея.
Она тоже изменилась за двадцать лет: сильно раздалась вширь и обрюзгла. Только волосы были прежние, белокурые. Наверное, фея их подкрашивала.
– Ну, здравствуй! – проворчал Труслан и прибавил нехорошее слово.
– Привет-привет, – истерично улыбнулась фея напомаженным ртом. – Что это ты такой мрачный? Опять задумался о самоубийстве?
– А ты сама не видишь? – Труслан картинно развёл руками, зацепив тарелку с присохшей закуской.
– Ну, а ко мне-то какие претензии?!
– Как это «какие»?! Ты мне тогда лапши навешала, сказала про шансы и всё такое. Где они, эти шансы? Может, и правда были, да я прощёлкал по глупости?