Охотник

Паркер читал, шевеля губами.

Он прочитал этикетку дважды: название аптеки, адрес и телефонный номер, имя своей мертвой жены, фамилию ее доктора, номер рецепта и саму инструкцию.

Потом бросил пузырек в полупустую корзину для мусора, стоявшую рядом с тумбочкой, и вновь посмотрел на труп.

Он хотел было пощупать пульс, но раздумал. В этом не было необходимости. Здесь невозможна ошибка. Кожа трупа становится похожей на воск, грудь абсолютно спокойна, губы чересчур сухи, глаза как бы уходят внутрь.

Необходимо избавиться от нее. Ему нужно побыть здесь еще три дня, но он не может жить под одной крышей с трупом. Несмотря на гнев, который накапливался у него в течение шести месяцев, проведенных на тюремной ферме, он не собирался ее убивать. Избить, покалечить, причинить боль, оставить на теле шрамы, но не убивать.

В шкафу Паркер нашел платье с молнией на спине и надел его на Линн, с трудом засунув окоченевшие руки в рукава, потом перевернул ее на живот и застегнул молнию. Перевернув опять на спину, хотел надеть туфли, но они оказались слишком малы. Или ноги Линн уже начали распухать, или же она предпочитала красоту удобству.

Одетая Линн имела вполне нормальный вид, хотя и не была похожа на спящую. Паркер закрыл ей рот, и он не раскрылся.

Он остановился в дверях и с минуту смотрел на жену.

– Ты всегда была дурой, такой и осталась, – сказал он, вышел из спальни и закрыл за собой дверь.

В гостиной стоял телевизор. Он нашел в буфете на кухне бутылку виски, открыл ее и уселся смотреть мультики, за которыми последовал какой-то телесериал и детские передачи.

В вечерних новостях о нем не сказали ни слова. Это было вполне объяснимо. Убитый охранник и сбежавший три недели назад с другого конца континента бродяга не стоят того, чтобы сообщать о них в новостях в другом конце страны.

То, что с ним случилось за эти месяцы, тоже ее вина. Он получил шестьдесят дней за бродяжничество, и сейчас полиция имела отпечатки его пальцев. Они принадлежали не Паркеру, а человеку по имени Рональд Каспер, но это не имело значения. Он мог назваться кем угодно, но отпечатки пальцев останутся на всю жизнь.

Ему дали шестьдесят дней. Через двадцать дней он подрался с охранником и получил еще шесть месяцев. Восемь месяцев Паркер был вынужден вычеркнуть из своей жизни, пропалывая грядки на тюремной ферме. Он вытерпел всего шесть и воспользовался предоставившимся шансом, свернул шею охраннику и сбежал.

И все это было ее виной. Она обманула его, наставила рога, благодаря ей он попал в тюрьму, и сейчас его отпечатки находились в Вашингтоне. Она заставила его пересечь весь континент, его нынче мертвая жена.

Никакая другая женщина не способна на это. Женщины никогда не доставляли ему неприятностей. Но хватит. Баста.

От мертвого тела необходимо избавиться. Он не мог держать его в квартире, потому что предстояла встреча с посыльным. Он не мог позвонить в полицию как примерный гражданин и попросить, чтобы его забрали, потому что после первого же внимательного взгляда становилось ясно, что он отнюдь не примерный гражданин.

Паркер ненавидел Линн. Он ненавидел и любил ее, и он никогда раньше не испытывал этих двух одновременно чувств. Он не знал, что такое любовь и что такое ненависть. Теперь остался один Мэл. Мэла он убьет, но это была не ненависть. Он просто обязан сквитаться. В нем клокотали ярость, гордость и гнев, но только не ненависть.

К тому времени, когда по телевизору начали показывать самые популярные передачи и вестерны, уровень виски в бутылке значительно снизился. Паркер смотрел на экран, и по его лицу плясали голубовато-белые блики. Потом начали крутить старые картины, и он смотрел и их. После фильмов священник прочитал молитву, хор спел «Звездно-полосатое знамя», и станция закончила передачи.

Паркер встал, выключил телевизор и свет. Бутылка была пуста. Благодаря Линн он напился, хотя должен был оставаться трезвым.

Он отправился на кухню, сделал сэндвич и съел его, запив полуквартой молока. Почувствовав усталость. Паркер сварил кофе, выпил три чашки и намочил лицо водой из-под крана.

В спальне было темно. Свет из гостиной освещал обутые ноги Линн. Он включил свет, и ему показалось, что Линн поменяла положение. Ее голова откинулась назад, открытые глаза смотрели в сторону окна.

Паркер опустил ей ресницы, поднял, как жених невесту, негнущееся тело, и вынес его из спальни.

На лестничной площадке ему никто не встретился. Он вызвал с первого этажа лифт, спустился вниз и вышел с мертвой женой на руках из дома.

Переулок вывел его на улицу примерно в квартале от ее дома. Он повернул направо и прошел полквартала до Пятой авеню и Центрального парка. По пути ему встретился мужчина. Он куда-то спешил, а потому едва посмотрел в его сторону. На углу остановилось такси, и водитель спросил, высунувшись из окна:

– Возьмете такси, мистер?

– Мы живем рядом.

– У вас груз? – Таксист улыбнулся.

– Она не умеет пить водку.

Такси уехало. Парочка из проезжающего мимо «ягуара» посмотрела на него, улыбнулась и отвернулась, Паркер перешел на другую сторону улицы, перебрался через низкую каменную стену и очутился в парке.

Он отнес тело в кусты. Действуя на ощупь, сорвал с Линн платье и туфли, достал перочинный нож и, держа ее левой рукой за подбородок, принялся кромсать лицо. Паркер не хотел, чтобы полиция поместила в газеты фотографии.

Мэл всегда читает газеты.

На руках Паркера почти не осталось крови. Когда кромсаешь труп, крови бывает немного. Он вытер нож о платье, закрыл и спрятал в карман. Потом завернул туфли в платье, сунул узел под левую руку и вернулся домой.

Паркер очень устал. Войдя в квартиру, включил везде свет, растянулся на софе и сразу уснул.

Глава 4

Три дня в квартире Линн царила тишина, если не считать работающий телевизор. В воздухе повис затхлый запах, словно Линн все еще была в спальне.

На стене кухни висел календарь с двумя кокер-спаниэлями, стоящими перед розовым кустом. Паркер разглядывал календарь, когда сидел за кухонным столом с чашкой кофе.

Наконец наступил сентябрь. Паркер бродил по гостиной, и его, как магнитом, влекло к входной двери. Он проводил много времени у двери, ожидая звонка. Дважды брался за ручку, но не открывал дверь.

В буфете оставались еще две бутылки виски, но он не притронулся к ним.

Ей не удастся заставить его снова напиться.

В дверь позвонили, когда Паркер варил кофе. Он подошел, посмотрел в глазок и увидел незнакомого мужчину.

У посыльного было круглое, как тарелка, лицо и ярко-синий костюм с узкими лацканами. Под застегнутым на одну среднюю пуговицу пиджаком белела рубашка, а на шее был пестрый галстук. Рубашка, казалось, была накрахмалена вся, а не только один воротник, как принято.

Голубые широко посаженные глаза терялись в складках жира. У посыльного были большие розовые уши, а на голове залихватски заломленная шляпа из соломы.

Пиджак был тесен, и Паркер отчетливо видел очертания конверта с деньгами во внутреннем кармане. Посыльный слегка нахмурился и сказал тоненьким голоском:

– Я не туда попал? Наверное, ошибся квартирой.

– Вам нужна Линн Паркер?

– Да, да. – Толстяк согнулся, стараясь заглянуть через плечо Паркера. Она дома?

– Заходите, – пригласил Паркер.

– Нет, я не должен заходить в квартиру. Она дома?

Паркер схватил его за ворот рубашки и рывком втащил в прихожую. Толстяк выставил перед собой руки, словно боялся упасть. От испуга он широко раскрыл рот. Паркер выглянул на лестничную площадку, убедился, что она пуста, вернулся в квартиру и захлопнул дверь.

Толстяк кое-как сохранял равновесие. Паркер толкнул его, и посыльный, шаркнув по стенке, оказался в гостиной.