Они преодолели последние ярды по засыпанной гравием дорожке и по ступеням поднялись на крыльцо. Эдит заметила, что ступени все потрескались и из щелей растут поганки и пожелтевшая от мороза трава.
Они остановились перед массивной двустворчатой дверью.
– Если она откроется сама, я уеду домой, – попыталась пошутить Эдит.
Барретт схватился за ручку и потянул. Дверь не поддавалась. Он посмотрел на Фишера.
– Такое с вами случалось?
– Не раз.
– Хорошо, что у нас есть ключ.
Барретт достал его из кармана пальто и вставил в скважину. Но ключ не поворачивался. Барретт дергал его туда-сюда, стараясь расшатать замок.
И вдруг ключ повернулся, и тяжелая дверь распахнулась. Эдит вздрогнула.
– Что это? – прошептала она.
– Для тревоги нет причин, – поспешил успокоить ее Барретт.
– Это всего лишь противодействие, миссис Барретт, – объяснила Флоренс. – Ваш муж совершенно прав. Тревожиться не о чем.
Фишер пошарил по стене в поисках выключателя, а потом все услышали, как он щелкает им туда-сюда без всякого результата.
– Неплохо для только что восстановленной электропроводки, – сказал он.
– Очевидно, генератор слишком старый, – ответил Барретт.
– Генератор? – снова удивилась Эдит. – Тут нет электросети?
– В долине не так много домов, чтобы тянуть сеть.
– Тогда как же они установили телефон?
– Это полевой телефон, – объяснил Барретт и заглянул в дом. – Что ж, мистеру Дойчу придется обеспечить нам новый генератор, вот и все.
– Вы считаете, что это выход? – с сомнением проговорил Фишер.
– Конечно, – ответил Барретт. – Поломку старого генератора вряд ли можно квалифицировать как парапсихическое явление.
– И что мы будем делать? – спросила Эдит. – Останемся в Карибу-Фолс, пока не установят новый генератор?
– Это может занять несколько дней, – сказал Барретт. – Что ж, пока он не прибудет, придется жечь свечи.
– Свечи, – повторила Эдит.
Ее тон вызвал у Барретта улыбку.
– Всего день или около того.
Она кивнула, но ее ответная улыбка тут же погасла. Барретт заглянул внутрь дома.
– Остается вопрос, – сказал он, – как тут найти свечи? Полагаю, внутри должно быть сколько-нибудь… – Он замолк, увидев, как Фишер достал из кармана фонарик, а потом проговорил: – А-а-а.
Фишер включил фонарик, направил луч внутрь и, собравшись с духом, перешагнул порог.
Барретт двинулся за ним. Прислушиваясь, он прошел в дверной проем, а потом повернулся и протянул руку Эдит. Схватившись за нее, она вошла в дом и пожаловалась:
– Этот запах. Еще хуже, чем снаружи.
– Это очень старый дом без всякой вентиляции, – откликнулся Барретт. – Тут еще может быть печь, которой не пользовались больше двадцати девяти лет. Вы заходите, мисс Таннер?
Слабо улыбнувшись, Флоренс кивнула:
– Да.
Набрав в грудь воздуха, она выпрямилась и шагнула внутрь.
– Ну и атмосфера здесь…
Ее как будто тошнило.
– Атмосфера этого света, а не того, – сухо проговорил Барретт.
Фишер шарил лучом фонарика по темному и оттого кажущемуся бескрайним вестибюлю. Узкий пучок света судорожно прыгал с места на место, на мгновение замирая на неуклюжих предметах мебели, огромных картинах, гигантских, покрытых пылью гобеленах, широкой лестнице, изгибом уходящей в темноту. Коридор на втором этаже выходил к вестибюлю, а еще выше в тенях терялись панели безграничного потолка.
– Тут все довольно непритязательно, – заметил Барретт.
– Вовсе нет, – возразила Флоренс. – От всего этого разит высокомерием.
Барретт вздохнул:
– Что разит, это точно. – Он посмотрел направо. – Согласно планировке там должна быть кухня.
Эдит вместе с ним прошла через вестибюль, и звуки их шагов по паркету гулко разнеслись по сумрачному помещению.
Флоренс огляделась.
– Оно знает, что мы здесь, – проговорила она.
– Мисс Таннер… – нахмурился Барретт. – Пожалуйста, не сочтите, что я ограничиваю вашу…
– Извините, – сказала Флоренс. – Постараюсь держать свои наблюдения при себе.
Они добрались до коридора и двинулись по нему – впереди Фишер, за ним Барретт с Эдит, а позади всех Флоренс. Коридор заканчивался обитой металлом двустворчатой дверью. Фишер толкнул одну створку, шагнул в кухню и придержал дверь для остальных. Когда все вошли, он позволил двери закрыться и обернулся.
– Боже милостивый!