Дорога на Турухтанные острова

А утром мы,
высовываясь вместе с запахом борща
из устричных дверей своих квартир,
ругаем шепотом подростков, алкашей
и невоспитанных собачников-соседей,
а потом
засовываемся обратно,
забыв про аромат борща
бесчеловечно и жестоко
оставленный за дверью… Эгоисты!..
…Ах, эти стены! С тонкой, сумрачной,
трепещущей вуалью, на свету дрожащей, комариных стай!..
Какое упоительное чудо –
день за днем (ну, может, через день),
входя в подъезд и выходя из оного,
с томленьем сердца наблюдать,
как эти стены тихо превращаются в… застенок.
Ну, дело, разумеется, лишь в голом антураже,
но и его хватает
для глюка и для образа мечтателю
и страннику великих и непознанных дорог
«из дома – на работу, и обратно»,
бегущих за туманный горизонт.
Дорога!.. Дороге ведь, поймите, тоже больно
сносить угрюмые толчки пудовых «гадов»
и раздраженные уколы «шпилек» –
она ведь помнит ласковые прикосновенья
босых цыганских грязных ног
и тяжкие удары
разбитых, словно старая посуда на помойках, об асфальт
больных некованых копыт
усталых лошадей,
а мы по ней топочем каблуками…

Так почему же
она не встанет на дыбы
и на раздует капюшон змеей рассерженной,
не зашипит, не сбросит нас с чешуйчатой спины
в тартарары куда-нибудь?..
Наверное, дело в доброте ее
и северной покорной терпеливости,
и, может быть, в слепой усталости… Не знаю.

А на дороге – склизкие растрепанные листья,
как пятна бурой грязи… Нет, они не пахнут
ни плохим вином,
ни корицей, как это описано в одной из книг,
а всего лишь слякотью осенней
и чьей-то смертью, растоптанной и не замеченной никем,
и серым небом, упавшим в реку, заболевшем
какой-то мерзкой кожною болезнью –
гнилой коростой льда.
А еще они пахнут… мечтатели расскажут, чем.
Я не скажу. Ведь эту самую усталую дорогу
так часто путают с грязью,
а это не одно и то же.

Таинственно-обычный город, полный
облезлых сказок
и запаршивевших легенд,
реинкарнаций и чудес небритых.
урод, наполненный протухшими
мифологически-логичными изысками в простуженных,
и кашляющих душах.
Ирландский город, где
фоморы – серые осклизлые дома, а
по ночам – глаз Балора,
немеркнущий фонарь, слепящий окна,
и проницающий душевный трепет
сквозь легкий тюль гардин,
и поливающий
скисшим едко-белым молоком
полуиздохший сумрак,
в агонии сползающий по стенам
с обрывками обоев под когтями…
А утром мы,
следы когтистых лап увидя на любимых
и дорогих недавно купленных обоях,
хватаемся за веник с нецензурным словом
и запираем в туалете кошку,
хотя – вот парадокс! –
она ни в чем не виновата.

    16.12.2004

«Выбитый оскал одряхлевшей луны…»

Выбитый оскал одряхлевшей луны
застыл. Неужели все, что я делала, было зря?..
Неужели зря были нежные руки мои плавны
томностью двух лебедей в чаше горького янтаря?..

…Оборванец-ветер снова заполночь начинает ныть
и качать апельсинно-муторно-сытую
лысую морду
безглазого фонаря…

Я иду клубками запутанных
в смертной муке домов,
на чистых несмятых страницах