Рикша-призрак (сборник)

Отис с горечью засмеялся.

– Тем более необходимо вам оставить его. Зачем вам жить там?

– Потому что больше негде. Как я могу уйти оттуда?

– Как! Сотни путей для этого. Право, если бы здесь не было так много народу, я дала бы вам хорошую затрещину. Требовать, милый мой мальчик, требовать! Смотрите! Вот молодой Хэксерли шесть лет на службе здесь и с половиной ваших талантов. Он требовал то, что ему было нужно, и получил. А тот вот, Мак Артурсон, как он достиг своего настоящего положения? Требовал, напрямик и упорно требовал – оторвавшись от жалкой чиновничьей лямки. Поверьте, все люди одинаковы на вашей службе. Я много лет прожила в Симле. Неужели вы думаете, что люди достигают высокого назначения, потому что известны их таланты заранее? Все вы вначале выдержали экзамены, какие вам полагаются, и все, за исключением уж совсем отпетых, способны работать. Остальное требуйте. Называйте это настойчивостью или нахальством, но требуйте! Люди полагают – знаю, что говорят люди, – что человек, умеющий дерзко требовать, должен кое-что представлять из себя. Слабый человек не скажет: «Дайте мне то или другое». Он будет только думать: «Почему мне не дали того или другого?» Если бы вы были в армии, я сказала бы, служите в пехоте, будьте барабанщиком. Там это значит – требовать! Вы принадлежите к ведомству, которое может распоряжаться ламаншской эскадрой, и медлите требовать, чтобы вас убрали из округа с зелеными мухами, где вы не признаетесь даже за господина. Поднимите на ноги всю бенгальскую администрацию. Предъявляйте свои права. Хлопочите у индийского правительства. Попытайте счастья в пограничном департаменте, там могут быть шансы у всякого, кто верит в себя. Пытайтесь всюду! Делайте все! Вы вдвое умнее и втрое представительнее всех здесь, и… и… – м-с Хауксби замолчала, чтобы перевести дыхание, – и всякая карьера, которая вам придется по душе, будет вами сделана. Вы можете пойти так далеко!

– Я не знаю… – сказал Айир, несколько ошеломленный неожиданным потоком красноречия. – Я не такого высокого мнения о себе.

Это была деликатность, но не вполне платоническая. М-с Хауксби легко прикоснулась рукой к лапе без перчатки, лежащей на откинутом верхе ее рикши, и, смотря Отису прямо в лицо, сказала нежно, почти слишком нежно:

– Я верю в вас, если вы не верите в себя. Довольно ли этого, мой друг?

– Довольно, – ответил Отис торжественно.

Он замолчал и молчал долго, погрузившись в мечты, которыми жил он восемь лет назад, но сквозь них блестели порой, как солнечные лучи сквозь позолоченное облако, фиалковые глаза м-с Хауксби.

Любопытны и непостижимы вместе с тем извилины жизни, или, скорее, существования, в Симле. Постепенно, в свободное время между танцами, развлечениями и проповедями, распространилось среди мужчин и женщин известие о том, что Отис Айир, глаза которого зажглись теперь новым светом веры в себя и в свои силы, сделал что-то стоящее внимания там, в глуши, откуда он пришел. Он просветил заблудившийся муниципалитет, внушил доверие к себе и спас сотни жизней. Он знал гулалов так, как не знал их никто другой. Изучил вообще прекрасно местные племена; несмотря на свое невысокое служебное положение, пользовался большим авторитетом среди местных гулалов. Никто, в сущности, и не знал, кто или что такое эти гулалы, пока Муссук, которого вызывала к себе м-с Хауксби, не возвестил всем, гордясь своими познаниями, что это одно из жестоких горных племен, дружбу с которым считает полезным поддерживать даже Великая Индийская империя. А нам известно теперь, что сведения эти были почерпнуты м-с Хауксби из записок Отиса Айира, который вел их в продолжение шести лет наблюдения над этими самыми гулалами. Он рассказал ей также, как свирепствовала среди них лихорадка, благодаря их дикости и невежеству. Как, приведенный в отчаяние смертью от лихорадки своего любимого помощника, он проклял однажды местное управление за его халатность. М-с Хауксби с интересом слушала все эти рассказы и решила издать его записки, пока они не дошли до ушей посторонних слушателей, способных, по ее мнению, преувеличить как хорошее, так и худое. После этого Отис Айир окончательно почувствовал себя героем дня и предметом всеобщего внимания.

– Теперь вы не будете впадать в мрачное настроение, – сказала м-с Хауксби. – Расскажите мне обо всем, что вас веселит и радует.

Отис не требовал дальнейшего поощрения. Представьте себе человека, имеющего за плечами в качестве советника и друга светскую женщину. Пока он пользуется этим, он безбоязненно может встречаться с людьми того и другого пола – преимущество, которое не имело в виду Провидение, когда создавало мужчину в один день, а женщину в другой, в знак того, что они не должны вмешиваться в жизнь друг друга. Такой человек может пойти очень далеко или, неожиданно для всех окружающих, ринуться в бездну, если отвергнет предлагаемый ему совет.

Управляемый м-с Хауксби, которая, в свою очередь, опиралась на мудрость м-с Маллови, возгордившийся и в конце концов уверовавший в себя, потому что в него верили другие, Отис Айир был готов к принятию дара судьбы, благосклонно повернувшей к нему лицо. Он чувствовал себя на этот раз более вооруженным для борьбы, чем был прежде, когда бесполезно и одиноко боролся в глуши.

Что случилось дальше, не поддается описанию. Началось с того, что м-с Хауксби имела несчастье сообщить о своем намерении провести следующий сезон в Дарджилинге.

– Вы окончательно решили это? – спросил Отис Айир.

– Окончательно. Мы хлопочем уже о помещении.

Отис Айир «остолбенел», по словам м-с Хауксби, рассказывавшей о происшедшем м-с Маллови.

– Он вел себя как пони капитана Керрингтона, – сердито говорила м-с Хауксби. – Или даже скорее как осел на последней процессии Гимхана. Уперся передними ногами и не хотел сделать ни шага дальше. Полли, мой мужчина начинает разочаровывать меня. Что мне делать?

Обыкновенно м-с Маллови нелегко было удивить чем-нибудь, но в этот раз она широко открыла глаза.

– Вы провели его уже так далеко, – сказала она. – Поговорите с ним, спросите, что это значит.

– Непременно. Сегодня, на танцевальном вечере.

– Нет, нет! Ни в коем случае за танцами, – предостерегла м-с Маллови. – Мужчины никогда не бывают сами собой во время танцев. Подождите лучше до завтрашнего утра.

– Невозможно. Если уж он пришел в такое настроение, нельзя терять больше ни одного дня. Вы будете? Нет? Так подождите меня, дорогая. Я ни в каком случае не останусь после ужина.

М-с Маллови ждала весь вечер, глядя задумчиво и внимательно на огонь, и временами улыбалась сама себе.

– О! О! О! Этот человек идиот! Настоящий идиот! Я в отчаянии, что познакомилась с ним! – М-с Хауксби ворвалась к м-с Маллови среди ночи, чуть не плача.

– Ради Бога, что случилось? – Но глаза ее ясно говорили, что она уже заранее знала ответ.

– Что случилось! Спросите, что не случилось! Он был там. Я подошла к нему и сказала: «Ну, теперь объясните, что все это значит?» Не смейтесь, пожалуйста, дорогая, я не могу выносить этого. Мы сели в отдалении от всех, и я снова потребовала объяснения. И он сказал… О! У меня не хватает терпения говорить с такими идиотами! Вы знаете, что я сказала ему, что намерена поехать в Дарджилинг на следующий год? Мне решительно все равно, где быть. Я привыкла переезжать с места на место. Он начал говорить, и так многословно, о том, что не будет больше заботиться о повышении, потому что… Потому что он может быть назначен в провинцию, далеко от Дарджилинга, а его округ, где живут эти создания, в одном дне расстояния…

– А-а-хх! – протянула м-с Маллови тоном, вмещающим в себя целый лексикон.

– Слышали ли вы что-нибудь подобное этакой бессмыслице? И это все, что вышло из моих стараний! Ведь я могла сделать для него все! Все на свете! Ведь с моей помощью он мог пройти хоть на край света. Ведь я его создала, не так ли, Полли? Разве я не создала этого человека? Разве он не обязан мне всем? И вместо благодарности испортить мне все именно в ту минуту, когда дело так хорошо наладилось, ну разве это не безумие!

– Только немногие мужчины способны оценить вашу преданность.

– О, Полли! Не смейтесь надо мной. Я презираю всех мужчин с этой минуты. Я готова убить его! Какое право имеет этот человек… эта тварь, которую я вытащила из грязи, любить меня?

– А он любит?

– Любит. Я не помню половины того, что он сказал, я была так взбешена. О, но эта нелепость все-таки случилась! Я не могу смеяться, потому что готова, скорее, кричать от ярости. Он нес околесицу, а я бесилась. Боюсь, что мы страшно шумели в нашем уединенном углу. Поддержите мое достоинство, дорогая, если завтра будет об этом кричать вся Симла. Затем он в пылу своего красноречия наклонился вперед и… – я уверена, что этот человек сумасшедший, – и поцеловал меня.

– Нравственность, не заслуживающая упрека, – промурлыкала м-с Маллови.

– Все они такие были, такие и будут! Но что это был за бессмысленный поцелуй. Я уверена, что он никогда в жизни не поцеловал ни одной женщины. Я откинула голову назад, и что-то такое скользнуло, клюнуло в самый подбородок… сюда… – М-с Хауксби слегка ударила веером по своему маленькому мужскому подбородку. – Я пришла в ярость и сказала ему, что он не джентльмен, что я жалею, что встретилась с ним, и тому подобное. Но он был так подавлен, что я не могла даже больше сердиться. Потом я пошла прямо к вам.

– Было это до или после ужина?

– О, раньше… гораздо раньше ужина. Но правда это ужасно?

– Дайте подумать… До завтра я не скажу вам ничего. Утро вечера мудренее.

Утром пришел слуга и принес великолепный букет роз м-с Хауксби для сегодняшнего бала.

– Он не считает себя достаточно наказанным, – сказала м-с Маллови. – Что там за записочка в середине?

М-с Хауксби развернула изящно сложенную записку – тоже результат ее обучения Отиса, – прочла ее и трагически простонала:

– Окончательно свихнулся! Стихи! Его собственные, как вы думаете? О, и я потратила столько труда и возлагала столько надежд на такого слезливого дурака!

– Нет. Это из сочинения м-с Браунинг и, принимая во внимание события, как говорит Джек, прекрасный выбор. Слушайте.

М-с Маллови начала читать чувствительное любовное стихотворение, но м-с Хауксби прервала ее:

– Я не могу! Не могу, не могу!

Глаза ее наполнились слезами.

– На это нельзя даже сердиться. Это все так печально.

– Во всяком случае, он ничем вас не компрометирует, – сказала м-с Маллови. – Решительно ничем. По опыту я знаю, что мужчины прибегают к стихам, когда собираются обратиться в бегство. Подобно лебедю, который поет, как вы знаете, перед смертью.

– Полли, вы нисколько не сочувствуете мне.

– Не сочувствую? Разве это уж так ужасно? Если он несколько ранил ваше тщеславие, то уж вы, конечно, гораздо сильнее ранили его душу.