Отважные мореплаватели

– Звони! Мне кажется, что в тумане что-то слышно!

Действительно, слышался какой-то лёгкий звон, а по временам до слуха Гарвея доносился звук пароходной сирены. Он уже настолько знал жизнь на Отмелях, что понял всю грозившую опасность. Вспомнилось ему, как когда-то мальчик в красной куртке, невежда и бездельник, говорил, что было бы «интересно», если бы пароход наехал на рыболовное судно. У того мальчика была великолепная каюта с ванной. Каждое утро он минут десять посвящал изучению роскошного меню. Теперь тот же самый мальчик – впрочем, нет, он значительно старше, это его старший брат – встаёт в четыре часа утра, тусклого туманного утра, стоит в непромокаемом плаще и что есть силы звонит в маленький колокольчик, – меньше того, по звуку которого сходились к завтраку пассажиры, – звонит в то время, как обшитый сталью пароход несётся где-то совсем близко со скоростью двадцать миль в час. Как горько было ему думать, что там, на пароходе, люди спят себе в сухих, обитых сукном и кожей каютах, что эти люди встанут только к завтраку и даже не узнают никогда, что они наехали на рыбачью шхуну и разбили её. Гарвей с отчаянием продолжал звонить.

– Ну да, они замедлили немного ход машины, – сказал Дэн, – и если переедут и пустят ко дну какое-нибудь судно, будут считать себя правыми – они действуют по закону!

И небо, и море были окутаны молочно-белым туманом. Сирена отчаянно ревела, колокольчик безнадёжно дребезжал. Гарвей внезапно почувствовал близость чего-то надвигающегося, большого. В сыром тумане перед ним встал, словно утёс, огромный корабельный нос, готовый, казалось, перерезать шхуну. На окрашенном в розоватый, яркий цвет борту Гарвей прочёл целый ряд римских цифр – XV, XVI, XVII, XVIII. Сердце замерло у Гарвея от страшно близкого шипенья и свиста. Цифры исчезли, промелькнул обитый медью борт. Гарвей беспомощно поднял руки, задыхаясь в клубах пара, на перила шхуны плеснуло тёплой водой, шхуна затрепетала, закачалась на волнах, поднятых пароходным винтом, и в тумане мелькнула корма удалявшегося парохода. Гарвей чуть не потерял сознания. Вдруг послышался треск, словно от падения срубленного дерева, и откуда-то донёсся чей-то глухой голос:

– Спасите! Мы идём ко дну!

– Мы? – задыхаясь, спросил Гарвей.

– Нет. Чья-то чужая шхуна. Звони! Мы пойдём на помощь! – сказал Дэн, быстро спуская шлюпку.

Менее чем через минуту все, исключая Гарвея, Пенна и кока, ушли на шлюпках. Сломанная фок-мачта какой-то шхуны плыла по течению. За нею показалась какая-то зелёная шлюпка. Волнами её ударило о корпус шхуны; казалось, она просила, чтобы её взяли, приютили. Вот проплыло чьё-то туловище в синей куртке, но только туловище, без ног. Пенн побледнел, как полотно. Гарвей звонил, как безумный, боясь, что вот-вот их шхуна тоже пойдёт ко дну. Когда рыбаки вернулись и Дэн окликнул Гарвея, мальчик пришёл в себя.

– «Дженни Кушмэн» перерезало надвое, – чуть не рыдая проговорил Дэн. – В четверти мили отсюда. Отец спас старика. Других никого не видно. А со стариком был сын. О! Гарвей! Гарвей! Я не могу вынести этого! На моих глазах…

Он спрятал лицо на груди Гарвея и зарыдал. Тем временем остальные рыбаки втащили на шхуну какого-то седовласого старика.

– Зачем вы спасли меня? – стонал он. – Диско, зачем ты меня вытащил из воды?

Диско положил ему на плечо свою могучую руку. Взор старика дико блуждал, губы дрожали. Вдруг вышел и заговорил… кто же? Пенсильвания Прэт, он же Гаскинс Рич или Витти, как приходило на память дяде Сальтерсу. Лицо его странно преобразилось. То было не лицо безумного, а лицо мудрого старца.

– Бог дал, Бог и взял, – заговорил он громко. – Да святится имя Его. Я был, я и сейчас – служитель Господа. Пустите его ко мне!

– Вы служитель Божий? – сказал старик. – Так умолите Бога, чтобы Он вернул мне сына! Пусть Он вернёт мне мою шхуну, стоившую тысячу долларов, и тысячу центнеров рыбы! Если бы вы не спасли меня, вдова моя никогда не узнала бы о случившемся. Теперь я сам должен рассказать жене все!

– Не надо рассказывать, Джэзон Оллей, – сказал Диско. – Лучше приляг теперь!

Трудно найти слово утешения для человека, который потерял в полминуты сына, трехмесячный заработок и шхуну, дававшую ему средства к жизни.

– Все это были глостерцы, не правда ли? – спросил Том Плэт.

– Ах, это все равно, кто бы они ни были! – сказал Оллей, отжимая свою мокрую бороду. Потом он запел:

Счастливы птицы, которые летают и поют
Вокруг Твоих алтарей, о Всемогущий!

– Пойдём со мной вниз! – сказал Пенн, как будто имел право приказывать. Взгляды их встретились, и Оллей несколько секунд стоял в нерешительности.

– Не знаю, кто вы такой, но я пойду за вами, – покорно сказал он наконец. – Может быть, я ещё и верну что-нибудь из девяти тысяч потерянных мною долларов.

Пенн пропустил его в каюту и закрыл дверь.

– Это не Пенн! – воскликнул Сальтерс. – Это Джэкоб Боллер, и он вспомнил про Джонстоун. Никогда не видел я ни у кого таких глаз. Как быть теперь? Что я буду теперь делать?

Из каюты доносились голоса Пенна и Оллея. Они говорили одновременно. Но вот Пенн стал говорить один: он молился. Сальтерс снял шляпу. Пенн поднялся на дек, где стояла вся команда шхуны. Крупные капли пота блестели на его лице. Дэн все ещё стоял у штурвала и всхлипывал.

– Он больше не узнает нас, – вздохнул Сальтерс. – Опять надо начинать все сначала, и шашки, и прочее. Что-то он мне скажет?

Пенн начал говорить, и видно было, что он обращается к ним, как к чужим людям.

– Я молился, – начал он. – Народ верит в силу молитвы. Я молился, чтобы Бог сохранил жизнь сыну этого человека. Мои дети утонули на моих глазах, жена и дети. Человек не может быть мудрее своего Создателя. Я никогда не молился за спасение жизни своих детей, но за сына этого человека молился, и он будет возвращён ему!

Сальтерс со страхом смотрел на Пенна, желая угадать, вспомнил ли он прошлое.

– Долго я был сумасшедшим? – спросил вдруг Пенн. Губы его судорожно искривились.

– Что ты, Пенн! Ты никогда и не был сумасшедшим, – сказал Сальтерс. – Ты был немного расстроен!

– Я видел, как плыли дома и разбивались о мосты. Больше ничего не помню. Давно это было?

– Я не могу вынести этого! Не могу! – всхлипывал Дэн. Плакал также и Гарвей.

– Лет пять тому назад! – отвечал Диско дрогнувшим голосом.

– Значит, все это время я был обузой для кого-нибудь. Назовите мне этого человека!

Диско указал на Сальтерса.

– Ты вовсе не был обузой! – вскричал моряк-земледелец, всплескивая руками. – Ты зарабатывал вдвое больше, чем стоило твоё содержание, у тебя есть свои деньги, Пенн, кроме половинной части в моей доле дохода от шхуны!

– Вы хорошие люди. Я вижу это. Однако…

– Милосердная Владычица! – прошептал Долговязый Джэк. – И он столько времени жил с нами. На него наслали порчу. Тут дело не обошлось без колдовства!

В это время послышался звон колокола какой-то шхуны, и чей-то голос закричал в тумане:

– Диско, ты слышал про случай с «Дженни Кушмэн»?

– Они спасли его сына! – вскричал Пенн. – Хвалите Бога!

– Мы вытащили Джэзона, он у меня на шхуне, – сказал Диско дрожащим голосом. – Не нашли ли вы ещё кого-нибудь из погибших?

– Нашли одного. Он плавал среди обломков шхуны. Его немного оглушило в голову.

– Кто это?

Все ждали ответа с замиранием сердца.

– Думаем, что это Оллей-сын! – послышался ответ.

Пенн поднял руки к небу и сказал что-то по-немецки. Гарвею казалось, что от лица Пенна исходят лучи света.

– Послушайте, господа, вы нас вчера порядком отделали! – продолжал голос со шхуны.

– Сегодня нам не до насмешек! – отвечал Диско.