Эта гиблая жизнь

– Этот кабак, «Кронверк», когда еще парусником был, ленинградской мореходке принадлежал, «Сатурн» назывался. Испоганили корабль! Хотя, разве помнит, кто об этом? Мне так батя рассказывал. Он в мореходке этой политэкономию преподавал, вроде как менеджмент, только времен развитого социализма.

Вахтенному стоять у трапа было скучно, ему у него еще ночь коротать. Да и штурман давно бы уже ушел в каюту, просто загадал, вот еще три симпатичных девушки пройдут мимо, и тогда он со спокойной совестью пойдет к себе ставить чайник.

Девушки, которых до этого было много, словно исчезли. Вечер давно растворился в белой ночи. Мимо прошла одна парочка, подальше от пирса, у самой стеночки, поднимающейся к тротуару. Как пограничники, прошли собачники. Последней, с пятнистым далматином на поводке, прошла у борта совсем еще девчонка в красной куртке, желтых хрустящих штанах из плащевки с большими наушниками на коротко стриженой голове. Она прошла, покачиваясь в такт неслышной музыке, утащив за собой и далматинца, который все не мог остановиться и пристроиться по своим собачьим делам.

Набережная опустела, и Олег уж подумал, что в этот раз придется, не дождавшись удачи, идти в каюту, когда невысокая девушка прошла вдоль борта, задрав голову, рассматривая уходящие вверх мачты.

– Полновата, – пожевал губами вахтенный.

Олег проводил девушку взглядом. Она, продолжая идти, все не могла оторваться от мачт. Маневр неосторожный, поскольку и без заведенных на берег канатов по асфальту под ногами тянулись шланги, подающие воду, электроэнергию, все что нужно кораблю на стоянке.

Электрический кабель, толстый, как удав, лежал, провисая на крохотных деревянных козлах, и засмотревшаяся на мачты девушка, зацепившись за него, охнув, неловко взмахнула руками и растянулась прямо на пирсе.

Штурман рванулся к ней, как охотничий пес к добыче. Вахтенный только успел покрутить головой.

– Вы не ушиблись? Что ж вы, девушка, так неосторожно?

С его помощью она поднялась, отряхнула ладони, попробовала шагнуть и тут же, сморщившись от боли, схватилась за коленку. Кожа в сбитых местах приобрела молочно-белый цвет, и теперь на ней проступили красные капельки крови.

– Рассадила… – с досадой сказала она, снова неловко попытавшись шагнуть.

– Придется оказать помощь. – Олег выпрямился, встав по стойке «смирно», и поправил фуражку, – прошу пройти на борт.

– Нет, – твердо сказала она. – В другой раз. Я уж как-нибудь до дома доберусь.

Уже было поздно, и теперь третьи, четвертые и последующие девушки могли пройти мимо разве что утром.

– Я вам честно скажу! В другой раз вряд ли получится. Наш барк последний в мире, и в следующий раз упадете вы или просто гулять придете, мы уже так далеко можем оказаться… Где-нибудь в другом полушарии.

– Последний в мире?…

– Ну, может, и есть еще парочка, где-нибудь в Бразилии. К тому же происшествие с вами случилось рядом с судном, и мы обязаны оказать медицинскую помощь. Все будет занесено в вахтенный журнал, как и положено. Вас как зовут? – с деловым видом раскрыл Олег блокнот.

Вахтенный, все это время с интересом наблюдавший за ними с палубы, подал голос:

– Последнему экскурсанту дня приз – чай с капитаном. – Лида меня зовут.

Лида последний раз попыталась шагнуть сама, и обреченно приняв помощь, стала подниматься по трапу, вцепившись в ограждение и с опаской поглядывая на растянутую внизу сетку, в которую если и падали, так не гости, а свои возвращавшиеся с берега подвыпившие матросы.

Каюта третьего помощника была на этой же палубе, не надо было ни подниматься, ни опускаться по трапу и, усадив девушку на крутой скрипучий диван, он притащил из рубки дежурного ящик с красным крестом и занялся ее коленом.

Девушку вытянула на стул раненую ногу. Недоверчиво перепробовав все баночки из аптечки Олег остановился на густой резко пахнувшей мази Вишневского. Отыскав в столе малярную кисточку, густо залепил мазью ее круглое симпатичное колено. Вскрыв несколько индивидуальных пакетов, он соорудил на ее ноге огромный марлевый шар. Со стороны, когда он отошел полюбоваться своим творением, его творение напоминало забинтованную голову.

Оказав первую помощь, Олег включил электрический чайник, усталый и довольный плюхнулся в кресло.

– Пятьдесят минут полной неподвижности, – безапелляционно заявил он. – Потом вас, Лида, можно транспортировать.

– Куда это меня можно транспортировать? – поинтересовалась девушка.

– Куда хотите. В пределах Петербурга. Но лучше вам сегодня вообще транспортироваться в пределах парохода. Так для раны лучше.

– А по-моему, у меня просто ссадина и ушиб, – она иронически глянула на него. – А капитан сюда придет чай пить?

– Капитан на берегу. Но я за него. Могу и экскурсию провести в пределах каюты. Хотите сейчас из кают-компании какую-нибудь картину принесу, кораллы, кобру сушеную.

– Нет, кобру не надо.

Лида с удовольствием пила чай, грызла галеты, болтала. Штурман не замолкал. В его словах шквалы рвали паруса, бак скрывался в облаке пены штормовых волн, которые перекатывались через палубу. Возникали далекие жаркие страны и холод арктических побережий, и даже пара айсбергов с пингвинами продрейфовала перед девушкой. Между делом он успевал поглядывать в иллюминатор. Вот-вот должны были развести мосты, и ловушка захлопнется до утра. Да и девушка ему нравилась.

Как и положено, в свое время на въезде встала машина с мигалкой и поползли вверх створки моста лейтенанта Шмидта.

– Ну, – лицемерно вздохнул моряк, – вот незадача, мосты развели. Это до самого утра. Так что, сейчас мы вас на ночлег определим.

Лида отставила чашку и встала. Осторожно покачалась на больной ноге.

– Не надо меня никуда определять. Я тут рядом на Васильевском острове и живу. А если что, я кричать буду.

Олег тоже поднялся. Вздохнув, надел фуражку.

– Коленки у вас круглые. А вы сразу «кричать»… Давайте я вас, Лида, хоть домой отведу.

* * *

Гриша, держа в правой руке кастрюльку, левой потирая грязную футболку у сердца, дошел, наконец, до кухни. Конфорки плиты были пустые. Он сунулся к широкому подоконнику, на котором у самого стекла стояла огромная, больше напоминавшая бачок, кастрюля.

Гриша воровато оглянулся, дрожащими руками снял со стены черпак. Он сдвинул крышку и полез черпаком прямо в густое, с медалями застывшего жира варево, когда крышка соскользнула и с грохотом упала сначала на подоконник, а потом и дальше на пол, дребезжа и подпрыгивая.

Гришу словно парализовало. Он стоял, прижав к себе кастрюльку, сжавшись, с черпаком, с которого падали на подоконник тяжелые капли супа.

– От паразит! – Баба Нюра уже пришкандыбала из своей комнаты. – От паразитина! Ну ничего человеческого нет, все пропил. Ведь какой человек был. Слесарь! На заводе! Все пропил, паскуда.

Она вырвала из его безвольной руки черпак, поболтала им в бачке и щедро плеснула суп Грише в кастрюльку.

– Жри, паразитина!

Тот немедленно юркнул с кухни.

– Да хоть погрей! – крикнула она вслед, уже протирая тряпкой оставшиеся на подоконнике следы.

Гришу еще успел перехватить у двери новый, всего неделю назад въехавший в квартиру сосед.

Он уже сходил в ванную и теперь стоял в коридоре с полотенцем на широких плечах. Его круглая бритая наголо голова торчала из плеч без всякой шеи. Голова была мокрой и напоминала бильярдный шар с ушами.

– Стой! – сосед навис сверху.

Гриша послушно замер, прижав к себе кастрюльку.

– Держи, подлечись.