и оставляя без помину,
нас погребает целиком.
«Есть запах арбуза…»
есть запах арбуза
у нового снега
который хрустит у меня
на зубах
есть привкус тревожности
в оттиске следа
что кем-то оставлен
возможно в бегах
есть белая мертвенность
голой берёзы
и зимнего солнца
горящий янтарь
когда зарождаются
метаморфозы
в себе растворяя
осеннюю хмарь
Ночь тиха
Ночь тиха, а мне не спится.
Справа дышит мой сосед.
За окном луна томится,
источая бледный свет.
Спят больничные палаты.
Легковесна и быстра,
добрым ангелом крылатым
облетает их сестра.
Посчастливится кому-то,
кто очнётся ото сна:
каша манная наутро,
и за окнами – весна.
И надежда на поправку,
и сомнений – никаких…
Лишь сосед на койке справа
подозрительно затих.
Зимняя зарисовка
Убеленный снежной негой,
скрыт шарфом до самых глаз —
что-то я отвык от снега,
от его холодных ласк.
От его прикосновенья,
от дыхания зимы…
Снега чудное свеченье
покоряет силы тьмы.
Ноги стынут до озноба,
им в тепло бы поскорей.
Кособокие сугробы
тают в свете фонарей.
«Крик затаён внутри отчаянья…»
Крик затаён внутри отчаянья,
в него, как в клетку заключён.
А в чём тогда исток молчанья,
какие тайны прячет он?
Молчанье – редкое уменье,
которым трудно овладеть:
как не презреть чужого мненья,
его выслушивать уметь.
Оно из тех искусств, которым
всю жизнь учиться – не позор.
…Что смотришь на меня с укором
сквозь глаз прищуренных зазор?
Ты тоже учишься молчанью
иль просто нечего сказать?
Иль это так кричит отчаянье
от невозможности молчать?
«Я знаю, что когда-нибудь умру…»
Я знаю, что когда-нибудь умру —
не от болезни или ностальгии,
однажды не проснувшись поутру
под саваном заснеженной России.
Меня церковный хор не отпоёт,
друзья не соберутся на поминки.
Январский ветер снегом занесёт,
с трудом ко мне пробитые тропинки.
Пускай за всё ответит снегопад,
что громоздит высокие сугробы.
Под белой простынёй укрывшей сад,
земли отогревается утроба.