Открой мне дверь. Выпуск № 3

– Соседка у меня Маричка, сирота. Жила с бабкой. Я летом в сарае на сене спал. Так вот повадилась эта Маричка ко мне в сарай приходить. К колодцу за водой сходит и ко мне в сарай. Я сплю, а она войдёт, встанет возле головы, юбкой накроет. Проснусь, а вместо света темнеют таинственные заросли. А когда не просыпался, присаживалась и щекотала срамными волосами и ещё чем-то. Проснусь, только хватать – она ведро воды холодной на нас обоих раз и смеётся как скаженная.

Однажды пришла, трогать меня за корень осторожно так начала, я и потёк, бурно так, она на ладошку, понюхала и в рот. «Ты чего?» – говорю. – «Вчера быка приводили к корове. Бык молодой. Тыкается, попасть не может, уже храпеть начал, бабка как заорёт: "Заводи, дура малолетняя! Щас стратит!" Корень у него здоровенный, как твоя рука, а чуть подправила, так сразу до яиц вошёл. И запах как у тебя». – «А на вкус как?» – «Дурак!»

– И что? – спросил Монах.

– Ничего. Вскоре на службу ушёл, когда вернулся, её уже не было. Бабка померла. Прибилась к кому-то Мария, уехала из станицы.

– Бывает. Ты это к чему?

– Та чухонка тоже…

Вернувшись, Монах объявил майору:

– Письмо нужно писать, на хутор снесём. Попробуем оттуда начать. Барма, а вспомнит тебя Маннергейм? Припомни какую-нибудь историю личную. Может, смешное что сказал, развеселил генерала?

– Куда там, где он и где я, простой казак. На службу я попал рано, восемнадцати лет не было, зато в джигитовке мало кто со мной сравниться мог. Вот меня в кавалерийскую брусиловскую школу определили. В эскадрон ротмистра то ли шведа, то ли немца Маннергейма. В школе служба была интересная. Придумывали новые приёмы выездки и рубки. Ротмистр с корнетом писали рекомендации для строевых частей. Периодически Маннергейм начинал хромать, болели давние переломы. Однажды я дал ему горский бальзам, который мне передали с родины. Позднее он уехал на японскую войну. Больше мы не встречались. Ещё помогал ему отобрать трёх лошадей для фронта.

– Ну вот! – обрадовался майор. – Мазь, это он может вспомнит, ещё клички лошадей припомни.

– Один был ладный конёк, вроде Сюрприз или Талисман.

– Порядок! Поеду в НКВД доложу.

– А где старшина?

– Увезли куда-то.

Вскоре прибыл старшина Кутько, и мы с ним спокойно перешли на финскую сторону. Мы дали слово не причинять вреда финским гражданам с условием, что нас не будут трогать и выдавать советской стороне. На жительство нас определили за полярным кругом, подальше от людей. Старшина вскоре уехал вместе с озабоченным господином из РОВС, вообще не похожим на офицера. Срубили себе дома, женились на финках и жили тихо. Только на охоту иногда ходили вместе. Местные не надоедали, тут не принято интересоваться соседями. Барма ту чухонку в жёны взял. То ли женой она ему была, а может, дочкой, или тем и другим. Умер он первым, потом Монах и Скиба.

– А вы кем же будете, Французом или Воликом?

– Неважно. Все сгинули, когда решили перейти на эту сторону.

Когда мы уезжали, спросили у Тарьи, как её фамилию можно перевести на русский.

– Маленькая корова. Маленький бык – Волик.

Выходит, старик не изменил фамилию, продолжил славный род вдали от дома.

Ольга-Лиза Монд

Родилась в Москве. Окончила факультет филологии (отделение теории и практики перевода) Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. Кандидат педагогических наук. Автор ряда научных публикаций.

Живёт и работает в США, где получила также образование актёра музыкального театра и драмы.

Является автором одиннадцати пьес и либретто пяти мюзиклов. Её работы неоднократно побеждали в различных конкурсах драматургов, восемь были инсценированы. Две пьесы опубликованы. Пьеса «L.O.V.E» стала финалистом конкурса «Время драмы, 2021, осень».

Над прозаическими произведениями начала работать два года назад. В настоящее время к изданию готовится сборник рассказов и повестей.

Красные дни календаря

(Рассказ)

– Мам, а что такое «красные дни календаря»?

– Нерабочие дни по случаю каких-то очередных праздников и суббота с воскресеньем.

– Я про другие…

– Какие?

– Ну, когда девочки не ходят на уроки физкультуры.

– А, ты имеешь в виду месячные?

– Ну да, месячные.

– Это, доченька, когда матка плачет кровавыми слезами по несостоявшейся беременности.

…Дела…

Это один из многих диалогов между мной и мамой-врачом времен моего детства. Лет пятнадцать я потом переваривала эту формулировку, тщетно пытаясь понять, что именно имелось в виду. Но яркий зрительный образ кровавых слез матки (в быту мной именуемых «дела») не позволял забыть этой знаковой беседы, а когда однажды «дела» не пришли и я узнала о своей беременности, то наконец поняла, что теперь девять месяцев моя матка больше не будет плакать! Не знаю, чему я была больше рада: тому, что скоро стану мамой, или тому, что матка успокоится на какое-то время и перестанет раз в месяц лить кровавые слезы в форме лепестков небольшой лилии. Я всегда заранее ощущала приближение «дел». Примерно за несколько дней до начала месячных мне начинает хотеться убить всех особей мужского пола, живущих на Земле, как же они меня раздражают! В календарь можно не заглядывать: стал раздражать начальник, партнер, брат, отец, муж – значит, дела уже близко. А в день их начала я всегда плачу, нет, рыдаю от жалости к себе самой – самой несчастной женщине из всех живущих на Земле. И еще все очень обострено: значения слов, образы, звуки. Я думаю, что матка – мой самый главный орган… чувств.

– Доченька, у тебя завтра контрольная по биологии? – Да.

– Ответь мне: как устроены органы чувству животных?

– Органы чувств у животных состоят из рецепторов, реагирующих на раздражения.

– Верно. Какие органы чувств больше всего развиты у зайца?

– Задние ноги.

– Н-да… Биология, видимо, не твой конек… Дела…

Итак, матка определяет мои реакции на окружающую действительность. Кроме того, она – колыбель всего самого творческого, что во мне есть. Когда во мне рождается музыка, то она рождается там, в низу моего живота, и только потом по каким-то внутренним каналам приходит в мою голову, достигая внутренних ушей (не знаю, есть ли такие, ведь я не сильна в биологии). Только после этого она материализуется, и ее можно услышать и записать в ноты. Самая пронзительная музыка рождается, когда я грущу, кто-то меня раздражает или что-то не складывается. Музыка – всегда продукт неудовлетворенности и никогда не благополучия. И матка реагирует на неблагополучие феерично, щедро окрашивая мое отношение к событиям и людям. Хорошо помню, как с детства я делила весь окружающий меня мир на красный и голубой. Красный – бодрил и толкал на подвиги, голубой – успокаивал, убаюкивал.

Когда у меня впервые появился друг гей, матка спокойно реагировала слегка голубым свечением вокруг него, а вот при появлении среди близких знакомых лесбиянки начинала трепыхаться пойманной в сеть красной рыбкой с золотыми плавниками и хвостом (наверное, таких уродцев нет в природе, но биология, как мы знаем, не мой конек). Справедливости ради скажу, что ни одна лесбиянка у меня в подругах не задержалась. Виновата матка, я думаю.

– Мама, как ты относишься к женской гомосексуальности?

– С пониманием. Ведь около четверти случаев обусловлено генетически, а также воздействием избытка мужского полового гормона – андрогена.

– Ты им сочувствуешь, считаешь их ущербными, больными?

– Нет, я за них радуюсь, ведь, по статистике, в лесбийских парах девушки значительно чаще достигают оргазма.

– А если бы я стала лесбиянкой, тебя бы это расстроило?